Ее величество кошка

В первом ряду два десятка старых кошек, по большей части бывших обитательниц квартир и водосточных канав, участниц боя на Лебедином острове, знающих, что нам пришлось пережить, прежде чем обрести свой Рай.

Мы переглядываемся. Никто не осмеливается заговорить первым, поэтому я решаюсь сама открыть дебаты.

– Возможно, вы удивитесь, но на данном этапе решения нет даже у меня, – торжественно начинаю я.

– Что если попытаться прорваться? – предлагает Эсмеральда.

– Отличная мысль! – радуется Анжело. – В атаку!

Лучше бы он помалкивал. Напрасно я его привела.

Я вздыхаю и с недовольным видом кручу головой. Не люблю повторяться. Понятливый Вольфганг переводит:

– Их слишком много.

– Что же нам делать? Бежать? – спрашивает Пифагор.

– Куда? Враг контролирует ближайшие берега, – говорю я. – И выше, и ниже по течению все перекрыто. Мы окажемся еще в большей опасности, чем на нашем укрепленном острове. Если крысы останутся на берегах реки, то не смогут атаковать в лоб наши оборонительные порядки и крепостную стену. А вот на средство переправы, на котором мы попробуем сбежать, они непременно нападут.

– Значит, переговоры? – предлагает отпетый пацифист Пифагор, для него главное – избежать противостояния.

– А может, внезапный удар? – гнет свое черная Эсмеральда, и ее желтые глаза сияют.

– Да, убьем их всех! – воодушевляется Анжело.

Я выслушиваю все предложения. Не сочтя ни одно разумным, я снова беру слово:

– Чем дольше размышляю, тем привлекательнее мне кажется наименее опасный план: ночная вылазка с целью привести подкрепление. Свежие силы ударили бы по нашим противникам с тыла.

Сначала все молчат, потом принимаются друг друга перекрикивать. По-моему, все присутствующие кошки признают обоснованность моего плана при всей сложности его претворения в жизнь.

Я выдвинула это предложение, поскольку знаю, что бездействие пойдет нам во вред. Сейчас самое главное – не сидеть без дела. Так я всегда действую при серьезных кризисах: важнее всего – сохранить инициативу, не отдавать стратегическое преимущество противнику, а тем более моим союзникам.

Правда, у нас, кошек, есть слабая сторона – органически присущая нам независимость. Мы не любим подчиняться, не любим начальство, не признаем иерархию. Каждая кошка считает себя самой лучшей, а всех остальных ни во что не ставит. В таких условиях трудно установить дисциплину. Поэтому я иду ва-банк:

– Устроим ночную вылазку! Уверена, все получится.

Остальные, менее самоуверенные, в конце концов принимают мое предложение.

В тот же вечер, в самый поздний час, шесть умеющих плавать кошек, отобранные лично мной по критерию умения действовать скрытно и ловко, следуют моим наставлениям: они приступают к выполнению задания. (Анжело среди них нет, мне пришлось поставить его на место. «Ты слишком юн и неопытен, – сказала ему я. – Ты заблуждаешься, воображая, что кош-кван-до спасет тебе жизнь. Лучше молчи, слушай мать и сиди тихо».)

При свете одних только звезд моя шестерка ныряет в воду и незаметно добирается до берега.

Пока все идет хорошо.

Я наблюдаю за их продвижением с башни собора Парижской Богоматери, потому что прекрасно вижу вдаль в темноте, а мои вибриссы не хуже придуманного людьми радара фиксируют все происходящее вокруг.

Группа движется по суше, часовые во вражеском лагере ничего не замечают.

Уф!

Задача нашей шестерки – обойти спящих крыс и проникнуть за кольцо окружения. Тишина на берегу вселяет в меня уверенность.

На моем наблюдательном пункте появляется Пифагор.

– Первая часть задания выполнена. Теперь они должны найти подкрепление достаточной численности и успеть привести на помощь нам.

Как всегда в подобных ситуациях, я закидываю одну лапу себе на шею и вылизываю живот – так легче расслабиться. Пифагор, понимая мое волнение, готов почесать мне спинку, заодно удаляя блох. Я всегда отдавала должное услужливым котам, предвосхищающим желания своих кошек.

Тактичность Пифагора действует на меня возбуждающее, и я предлагаю ему незамедлительно мной овладеть. Его не надо просить дважды: я уже чувствую внутри себя его шипастый член. (Однажды Пифагор объяснил мне, что кошачий член устроен таким образом, чтобы удалять сперму, оставшуюся от кота-предшественника, и повысить шансы оплодотворения своими, а не чужими сперматозоидами.)

Сначала мне больно, потом очень больно, но в конце концов становится приятно. При занятии любовью я чувствую свои внутренности, партнер пробуждает мою утробу (ни один самец, даже из людей, никогда не поймет этого сугубо кошачьего ощущения).

Достигнув вершин экстаза, я мяукаю так громко, как только позволяют голосовые связки, звук соответствует си-бемоль (Пифагор как-то раз указал мне на то, что при оргазме я всегда ору эту ноту).

– Прекрати! – просит Пифагор.

– Нет, продолжай.

– Прекрати так громко мяукать! Ты перебудишь всех крыс.

Об этом я как-то не подумала.

Устыдившись собственной нескромности, я отсоединяюсь от своего кота и бью его лапой по морде, давая понять, что если с отважной шестеркой что-то случится, то виноват будет он.

Я прошу его оставить меня в покое, возвращаюсь в свою комнату и вижу, что служанка уже уснула. Забравшись к ней на живот, я принимаюсь его месить, то выпуская, то втягивая когти, чтобы успокоиться.

Она открывает глаза, принимает мое поведение за проявление симпатии и начинает меня гладить.

Знала бы она, что я просто расслабляюсь, что это она служит мне плюшевой игрушкой…

Я урчу на частоте 25 герц.

– Бастет?.. – бормочет она (это единственное человеческое слово, которое я понимаю).

Измотанная чередованием отрицательных и положительных эмоций, я решаю уснуть.

Но спокойствие хрупко. Очень скоро я снова начинаю волноваться из-за положения, в которое мы попали.

Лишь бы получилось! Лишь бы шести разведчикам, выбравшимся за бурое крысиное кольцо, удалось вовремя привести подкрепление, которое прорвет окружение.

16. Осада Алезии

В I веке до нашей эры консул Юлий Цезарь, стремившийся одолеть своего соправителя Помпея и стать единственным властителем Рима, решил произвести впечатление на римлян яркой военной победой.

В 58 году до нашей эры на деньги своей матери он снарядил армию и повел ее «умиротворять» Галлию (с которой Рим до тех пор сохранял добрые отношения).

Помпей предупредил галлов, что эту войну с ними ведет отдельный человек, а не вся Римская республика, потому что сенат не одобрил агрессивное вторжение Цезаря, однако галлы не смогли остановить его надвигавшуюся с юго-востока армию.