Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа
Бернард Корнуэлл
The Big Book. Исторический роман
В начале девятнадцатого столетия Британская империя простиралась от пролива Ла-Манш до просторов Индийского океана. Одним из строителей этой империи, участником всех войн, которые вела в ту пору Англия, был стрелок Шарп.
В романе «Тигр стрелка Шарпа» герой участвует в осаде Серингапатама, цитадели, в которой обосновался султан Типу по прозвищу Тигр Майсура.
В романе «Триумф стрелка Шарпа» герой столкнется с чудовищным предательством в рядах английских войск и примет участие в битве при Ассайе против неприятеля, имеющего огромный численный перевес.
В романе «Крепость стрелка Шарпа» героя заманят в ловушку и продадут индийцам, которые уготовят ему страшную смерть.
Много испытаний выпадет на долю бывшего лондонского беспризорника, вступившего в армию, чтобы спастись от петли палача. И его судьба окажется накрепко сплетена с судьбой герцога Веллингтона, будущего победителя Наполеона при Ватерлоо.
Бернард Корнуэлл
Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа
Bernard Cornwell
SHARPE’S TIGER
Copyright © 1997 by Bernard Cornwell
SHARPE’S TRIUMPH
Copyright © 1998 by Bernard Cornwell
SHARPE’S FORTRESS
Copyright © 1998 by Bernard Cornwell
All rights reserved
© С. Н. Самуйлов, перевод, 2007
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021
Издательство АЗБУКА®
Тигр стрелка Шарпа
Мюир Сазерленд и Малкольму Крэддоку, с благодарностью
Глава первая
Странно, думал Ричард Шарп, в Англии стервятников, похоже, нет. Он их, по крайней мере, не видел. И отвратительные же твари! Ни дать ни взять крысы с крыльями.
Шарп много размышлял о стервятниках, и времени для размышлений хватало, потому что он был солдатом, рядовым, и по большей части за него думала армия. Армия решала, когда ему вставать, когда спать, когда есть, когда шагать в строю, а когда сидеть и ничего не делать. Именно этим он чаще всего и занимался – сидел и ничего не делал. Шевелись, поторапливайся и убивай время – такой в армии порядок. Шарп был сыт этим порядком по горло. Надоело. Вот он и подумывал, как бы удрать.
С Мэри. Сбежать. Дезертировать. Именно об этом он сейчас и размышлял, что было довольно странно, потому что армия как раз вознамерилась бросить Ричарда Шарпа в первое настоящее сражение. В одном ему уже довелось поучаствовать, но то было пять лет назад и осталось в памяти какими-то смутными клочками. Никто не знал, по какой такой причине 33-й полк оказался во Фландрии и какая у него боевая задача, и в конце концов они, как всегда, совершили пару непонятных маневров да постреляли в скрытых туманом французов, так что все закончилось, еще не успев как следует начаться. Однако два человека погибли у него на глазах. Лучше всего Шарпу запомнилась смерть сержанта Хоторна, потому что попавшая ему в грудь пуля сломала ребро и оно выскочило через мундир. Крови почти не было, и все видели только белую кость, торчащую из-под полинявшей красной ткани. «Хоть шляпу вешай», – с оттенком удивления произнес Хоторн, после чего захрипел, захлебнулся кровью и упал. Шарп продолжал заряжать и палить, но, когда война уже начала ему нравиться, батальон отступил, погрузился на корабль и отплыл в Англию. Такое вот сражение.
И вот теперь Индия. Шарп понятия не имел, зачем вторгся в Майсур, да, честно говоря, об этом и не задумывался. Король Георг III пожелал, чтобы он, Ричард Шарп, отправился в Индию, и Ричард Шарп отправился. Только вот теперь королевская служба Ричарду Шарпу изрядно надоела. Он был молод и считал, что в жизни есть кое-что повеселее, чем пошевеливаться и бездельничать. В молодости можно, например, делать деньги. Не то чтобы он был в курсе, как их делать – если только не красть, – зато точно знал, что сыт по горло и что на свете есть занятия поинтереснее, чем сидеть у кучи дерьма. Именно так, у кучи дерьма, снова и снова повторял себе Ричард Шарп, и все знают, что там, у этой кучи, наверху. Уж лучше удрать, говорил он себе. Успех приходит к тому, у кого есть что-то в голове и кто умеет пнуть ближнего раньше, чем ближний пнет тебя, а Ричард Шарп полагал, что наделен обоими талантами в достаточной мере.
Только вот куда бежать в Индии? Половина местных получала денежки от британцев, и эти могли сдать дезертира за пригоршню жалких пайсов; другая половина дралась против британцев или, по крайней мере, собиралась с ними драться. Попав к ним, Шарпу пришлось бы служить уже в их армии. Конечно, там бы он получал больше, может быть, даже намного больше паршивых двух пенсов в день, которые ему платили здесь, но что толку менять одну форму на другую? Нет, бежать надо туда, где его не найдет никакая армия, а иначе – встреча с расстрельной командой. Душное утро, вспышки выстрелов, мелкая ямка вместо могилы, и на следующее утро крылатые крысы будут клевать твои кишки, как стая дроздов – червяков на лужайке.
Вот почему Шарп думал о стервятниках. Он собирался удрать, но не хотел становиться кормом для крылатых тварей. Главное – не попасться. В армии это правило номер один и единственное, которое действительно надо соблюдать. Потому что, если попадешься, ублюдки сдерут с тебя шкуру плетками или нашпигуют грудь мушкетными пулями, и ты опять-таки достанешься крылатым крысам.
Стервятники были здесь всегда и повсюду, порой они кружили, расправив длинные крылья, на теплых потоках восходящего воздуха, порой сидели, нахохлившись, на ветках. Птицы кормились мертвечиной, и армия на марше исправно снабжала их пропитанием. Тем более что сейчас, в последний год восемнадцатого столетия, по плодородной равнине в Южной Индии двигались две союзные армии. Одна британская, другая – союзника британцев Низама Хайдарабадского. И обе притягивали стервятников невиданным угощением. Дохли лошади, дохли быки, дохли верблюды, подохли даже два казавшихся несокрушимыми слона, а еще дохли люди. За каждой из армий тащился длинный, раз в десять длиннее боевых порядков хвост: торговцы, скотники, шлюхи, жены и дети, – и их нестройные ряды, как и ряды военных, косила безжалостная чума. Люди умирали от дизентерии, захлебывались собственной рвотой, тряслись от лихорадки. Они умирали, хватая последние глотки воздуха, умирали, истекая потом, мечась как безумные в бреду, с распухшей от кровоточащих или гнойных язв кожей. Умирали мужчины, женщины и дети, и, независимо от того, закапывали их или сжигали, в конце концов стервятники добирались до всех. Добирались, потому что хоронящим всегда чего-то не хватало: то дерева, чтобы должным образом устроить погребальный костер, – и проклятые птицы склевывали полусваренную плоть с обуглившихся костей, – то времени, чтобы как следует закидать могилу камнями, – и тогда летучие падальщики добирались до раздувшихся, гниющих тел и подчищали своими крючковатыми клювами то, что осталось после жадных клыков других животных.
Нынешний жаркий мартовский день обещал богатый пир, и, как будто чуя добычу, все больше и больше стервятников присоединялось к парящему над шагающими людьми черному кругу. Не двигая крыльями, птицы просто скользили на восходящих потоках, поднимаясь, опускаясь и, как всегда, выжидая, словно знали, что скоро по их глоткам потечет сок мертвых.
– Мерзкие твари, – сказал Шарп, – просто крысы с крыльями.
Ему никто не ответил. Никто не пожелал потратить лишний вдох. В воздухе стояла пыль, поднятая идущими впереди, и те, кто шел сзади, пробивались сквозь теплую зернистую пелену, от которой сохло горло и щипало глаза. Большинство просто не замечали стервятников, другие же настолько устали, что не обратили внимания на кавалерию, внезапно появившуюся в полумиле к северу. Всадники неспешно миновали расцветшую ярко-красным рощу и перешли на рысь. Обнаженные сабли блеснули на солнце, когда удалившийся было от пехоты отряд внезапно развернулся и остановился. Шарп присмотрелся – кавалерия была британская. Воображалы явились поглазеть, как дерутся настоящие солдаты.
Впереди, на небольшом возвышении, где на фоне раскаленного добела неба вырисовывались силуэты других конников, ухнула пушка. Над равниной, раскалывая воздух, пронесся глухой, злобный вой. Белое облачко дыма поплыло вверх, а тяжелое ядро шмякнулось в кусты и, разметав листья, цветы и куски запекшейся земли, запрыгало, теряя силу, чтобы ткнуться в сморщенное упавшее деревце, ответившее на удар слабым фонтанчиком бледной трухи. Снаряд разминулся с пехотой на добрых пару сотен шагов, но звук выстрела встряхнул уставших солдат.
– Господи! – донеслось сзади. – Что это?
– Дохлый верблюд пернул, а ты что думал? – ответил капрал.
– Те еще стрелки, – заметил Шарп. – Моя мамаша и то лучше бы с пушкой управилась.
– Я и не знал, что у тебя есть мать, – откликнулся рядовой Гаррард.
– Мать есть у каждого, Том.
– Только не у сержанта Хейксвилла. – Гаррард сплюнул слюну вперемешку с пылью. Колонна остановилась, но не по приказу, а скорее потому, что вражеское ядро смутило шедшего впереди роты офицера, который уже не был уверен, куда именно ему следует вести батальон. – Хейксвилла родила не женщина, – зло продолжил Гаррард и, стащив кивер, утер рукавом вспотевшее лицо. На лбу остались едва заметные полоски красной краски. – Хейксвилл – порождение дьявола, – добавил он, водружая кивер на белые напудренные волосы.
Интересно, подумал Шарп, захочет ли Том Гаррард бежать вместе с ним. Двоим выжить легче, чем одному. А Мэри? Согласится ли она? Он много думал о Мэри – странным образом получалось так, что, о чем бы другом он ни размышлял, мысли все равно так или иначе сворачивали к ней. С чего бы это? Мэри была вдовой сержанта Биккерстаффа, полукровкой – наполовину англичанкой, наполовину индианкой, – и ей было двадцать два. Как и Шарпу. По крайней мере он так считал, хотя ему могло быть и двадцать три или двадцать один. Точно Шарп не знал по той простой причине, что матери, которая могла бы сказать сыну, сколько ему лет, у него не было. То есть, конечно, мать-то была, мать есть у каждого, но не у каждого мать – шлюха с Кэт-лейн, исчезнувшая сразу после рождения ребенка. Младенца назвали в честь богатого покровителя сиротского приюта, в котором он и рос; увы, толку от имени было мало, и привело оно Ричарда Шарпа на дно вонючей ямы, называемой армией. И все-таки он верил, что будущее у него есть. К тому же Мэри знала парочку местных наречий, что пришлось бы кстати, решись они с Томом дать деру.
Кавалерия справа от колонны снова снялась с места и скрылась за распустившимися деревьями, оставив за собой медленно ползущее облачко пыли. Две легкие, влекомые лошадьми шестифунтовые пушки последовали за отрядом, опасно подпрыгивая на неровностях местности. Все прочие орудия в армии тащили быки, но в легкие впрягали лошадей, передвигавшихся со скоростью втрое большей, чем медлительные тягловые животные.
Вражеская пушка выстрелила еще раз, и мощный резкий звук как будто проткнул неподвижный воздух. Шарп видел на высотке и еще несколько орудий, однако они не стреляли, наверное, потому, что не могли сравниться с большой пушкой по дальнобойности. В следующее мгновение он заметил в воздухе серый след, как будто кто-то чиркнул вертикально карандашом по бледно-голубому небу, и понял, что громадный снаряд летит прямо на него, и ветра, который мог бы сбить тяжеленное ядро со смертоносной траектории, нет, и времени как-то увернуться тоже нет, и остается только признать близость смерти, но снаряд врезался в землю в дюжине шагов от Шарпа, подпрыгнул, перелетел через его голову и, не причинив никому вреда, укатился в поле сахарного тростника.
– Похоже, эти скоты поставили наводящей твою старушку, Дик, – заметил Гаррард.
– Не болтать! – проскрипел вдруг рядом голос сержанта Хейксвилла. – Поберегите дыхание. Что ты сказал, Гаррард?
– Ничего, сержант. Запыхался, дышать нечем.
– Запыхался? – Пробежав вдоль колонны, сержант Хейксвилл остановился рядом с Гаррардом. – Дышать нечем? Тогда ты мертв, рядовой Гаррард! Сдох! А раз ты сдох, то ни королю, ни стране пользы от тебя никакой. Хотя ее и раньше не было. – Злобные глазки сержанта впились в Шарпа. – Это ты трепал языком, Шарпи?
– Не я, сержант.
– Приказа болтать не было. Если король пожелает, чтобы вы разговаривали, об этом скажу вам я. Так написано в скрижали, имя которой – устав. Дай мне свое ружье, Шарпи. Живо!
Шарп подал сержанту мушкет. Именно приход в роту Хейксвилла окончательно укрепил его в мысли, что с армией пора расставаться. К и без того опостылевшей скуке сержант добавил несправедливость. Не то чтобы Шарп так уж волновался по поводу несправедливости – в конце концов справедливость в этом мире удел богачей, – но у Хейксвилла несправедливость содержала такую долю злобности, что в роте не осталось, пожалуй, ни одного человека, который не был бы готов к мятежу, и удерживало их лишь понимание одной истины: сержант видит каждого насквозь и только и ждет малейшего повода для расправы. Оскорбить, спровоцировать на грубость и наказать – на это Хейксвилл был мастер. Он всегда опережал вас на пару шагов, поджидая за углом с дубинкой. Дьявол, самый настоящий дьявол в отлично подогнанной форме, украшенной сержантскими нашивками.
Бернард Корнуэлл
The Big Book. Исторический роман
В начале девятнадцатого столетия Британская империя простиралась от пролива Ла-Манш до просторов Индийского океана. Одним из строителей этой империи, участником всех войн, которые вела в ту пору Англия, был стрелок Шарп.
В романе «Тигр стрелка Шарпа» герой участвует в осаде Серингапатама, цитадели, в которой обосновался султан Типу по прозвищу Тигр Майсура.
В романе «Триумф стрелка Шарпа» герой столкнется с чудовищным предательством в рядах английских войск и примет участие в битве при Ассайе против неприятеля, имеющего огромный численный перевес.
В романе «Крепость стрелка Шарпа» героя заманят в ловушку и продадут индийцам, которые уготовят ему страшную смерть.
Много испытаний выпадет на долю бывшего лондонского беспризорника, вступившего в армию, чтобы спастись от петли палача. И его судьба окажется накрепко сплетена с судьбой герцога Веллингтона, будущего победителя Наполеона при Ватерлоо.
Бернард Корнуэлл
Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа
Bernard Cornwell
SHARPE’S TIGER
Copyright © 1997 by Bernard Cornwell
SHARPE’S TRIUMPH
Copyright © 1998 by Bernard Cornwell
SHARPE’S FORTRESS
Copyright © 1998 by Bernard Cornwell
All rights reserved
© С. Н. Самуйлов, перевод, 2007
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021
Издательство АЗБУКА®
Тигр стрелка Шарпа
Мюир Сазерленд и Малкольму Крэддоку, с благодарностью
Глава первая
Странно, думал Ричард Шарп, в Англии стервятников, похоже, нет. Он их, по крайней мере, не видел. И отвратительные же твари! Ни дать ни взять крысы с крыльями.
Шарп много размышлял о стервятниках, и времени для размышлений хватало, потому что он был солдатом, рядовым, и по большей части за него думала армия. Армия решала, когда ему вставать, когда спать, когда есть, когда шагать в строю, а когда сидеть и ничего не делать. Именно этим он чаще всего и занимался – сидел и ничего не делал. Шевелись, поторапливайся и убивай время – такой в армии порядок. Шарп был сыт этим порядком по горло. Надоело. Вот он и подумывал, как бы удрать.
С Мэри. Сбежать. Дезертировать. Именно об этом он сейчас и размышлял, что было довольно странно, потому что армия как раз вознамерилась бросить Ричарда Шарпа в первое настоящее сражение. В одном ему уже довелось поучаствовать, но то было пять лет назад и осталось в памяти какими-то смутными клочками. Никто не знал, по какой такой причине 33-й полк оказался во Фландрии и какая у него боевая задача, и в конце концов они, как всегда, совершили пару непонятных маневров да постреляли в скрытых туманом французов, так что все закончилось, еще не успев как следует начаться. Однако два человека погибли у него на глазах. Лучше всего Шарпу запомнилась смерть сержанта Хоторна, потому что попавшая ему в грудь пуля сломала ребро и оно выскочило через мундир. Крови почти не было, и все видели только белую кость, торчащую из-под полинявшей красной ткани. «Хоть шляпу вешай», – с оттенком удивления произнес Хоторн, после чего захрипел, захлебнулся кровью и упал. Шарп продолжал заряжать и палить, но, когда война уже начала ему нравиться, батальон отступил, погрузился на корабль и отплыл в Англию. Такое вот сражение.
И вот теперь Индия. Шарп понятия не имел, зачем вторгся в Майсур, да, честно говоря, об этом и не задумывался. Король Георг III пожелал, чтобы он, Ричард Шарп, отправился в Индию, и Ричард Шарп отправился. Только вот теперь королевская служба Ричарду Шарпу изрядно надоела. Он был молод и считал, что в жизни есть кое-что повеселее, чем пошевеливаться и бездельничать. В молодости можно, например, делать деньги. Не то чтобы он был в курсе, как их делать – если только не красть, – зато точно знал, что сыт по горло и что на свете есть занятия поинтереснее, чем сидеть у кучи дерьма. Именно так, у кучи дерьма, снова и снова повторял себе Ричард Шарп, и все знают, что там, у этой кучи, наверху. Уж лучше удрать, говорил он себе. Успех приходит к тому, у кого есть что-то в голове и кто умеет пнуть ближнего раньше, чем ближний пнет тебя, а Ричард Шарп полагал, что наделен обоими талантами в достаточной мере.
Только вот куда бежать в Индии? Половина местных получала денежки от британцев, и эти могли сдать дезертира за пригоршню жалких пайсов; другая половина дралась против британцев или, по крайней мере, собиралась с ними драться. Попав к ним, Шарпу пришлось бы служить уже в их армии. Конечно, там бы он получал больше, может быть, даже намного больше паршивых двух пенсов в день, которые ему платили здесь, но что толку менять одну форму на другую? Нет, бежать надо туда, где его не найдет никакая армия, а иначе – встреча с расстрельной командой. Душное утро, вспышки выстрелов, мелкая ямка вместо могилы, и на следующее утро крылатые крысы будут клевать твои кишки, как стая дроздов – червяков на лужайке.
Вот почему Шарп думал о стервятниках. Он собирался удрать, но не хотел становиться кормом для крылатых тварей. Главное – не попасться. В армии это правило номер один и единственное, которое действительно надо соблюдать. Потому что, если попадешься, ублюдки сдерут с тебя шкуру плетками или нашпигуют грудь мушкетными пулями, и ты опять-таки достанешься крылатым крысам.
Стервятники были здесь всегда и повсюду, порой они кружили, расправив длинные крылья, на теплых потоках восходящего воздуха, порой сидели, нахохлившись, на ветках. Птицы кормились мертвечиной, и армия на марше исправно снабжала их пропитанием. Тем более что сейчас, в последний год восемнадцатого столетия, по плодородной равнине в Южной Индии двигались две союзные армии. Одна британская, другая – союзника британцев Низама Хайдарабадского. И обе притягивали стервятников невиданным угощением. Дохли лошади, дохли быки, дохли верблюды, подохли даже два казавшихся несокрушимыми слона, а еще дохли люди. За каждой из армий тащился длинный, раз в десять длиннее боевых порядков хвост: торговцы, скотники, шлюхи, жены и дети, – и их нестройные ряды, как и ряды военных, косила безжалостная чума. Люди умирали от дизентерии, захлебывались собственной рвотой, тряслись от лихорадки. Они умирали, хватая последние глотки воздуха, умирали, истекая потом, мечась как безумные в бреду, с распухшей от кровоточащих или гнойных язв кожей. Умирали мужчины, женщины и дети, и, независимо от того, закапывали их или сжигали, в конце концов стервятники добирались до всех. Добирались, потому что хоронящим всегда чего-то не хватало: то дерева, чтобы должным образом устроить погребальный костер, – и проклятые птицы склевывали полусваренную плоть с обуглившихся костей, – то времени, чтобы как следует закидать могилу камнями, – и тогда летучие падальщики добирались до раздувшихся, гниющих тел и подчищали своими крючковатыми клювами то, что осталось после жадных клыков других животных.
Нынешний жаркий мартовский день обещал богатый пир, и, как будто чуя добычу, все больше и больше стервятников присоединялось к парящему над шагающими людьми черному кругу. Не двигая крыльями, птицы просто скользили на восходящих потоках, поднимаясь, опускаясь и, как всегда, выжидая, словно знали, что скоро по их глоткам потечет сок мертвых.
– Мерзкие твари, – сказал Шарп, – просто крысы с крыльями.
Ему никто не ответил. Никто не пожелал потратить лишний вдох. В воздухе стояла пыль, поднятая идущими впереди, и те, кто шел сзади, пробивались сквозь теплую зернистую пелену, от которой сохло горло и щипало глаза. Большинство просто не замечали стервятников, другие же настолько устали, что не обратили внимания на кавалерию, внезапно появившуюся в полумиле к северу. Всадники неспешно миновали расцветшую ярко-красным рощу и перешли на рысь. Обнаженные сабли блеснули на солнце, когда удалившийся было от пехоты отряд внезапно развернулся и остановился. Шарп присмотрелся – кавалерия была британская. Воображалы явились поглазеть, как дерутся настоящие солдаты.
Впереди, на небольшом возвышении, где на фоне раскаленного добела неба вырисовывались силуэты других конников, ухнула пушка. Над равниной, раскалывая воздух, пронесся глухой, злобный вой. Белое облачко дыма поплыло вверх, а тяжелое ядро шмякнулось в кусты и, разметав листья, цветы и куски запекшейся земли, запрыгало, теряя силу, чтобы ткнуться в сморщенное упавшее деревце, ответившее на удар слабым фонтанчиком бледной трухи. Снаряд разминулся с пехотой на добрых пару сотен шагов, но звук выстрела встряхнул уставших солдат.
– Господи! – донеслось сзади. – Что это?
– Дохлый верблюд пернул, а ты что думал? – ответил капрал.
– Те еще стрелки, – заметил Шарп. – Моя мамаша и то лучше бы с пушкой управилась.
– Я и не знал, что у тебя есть мать, – откликнулся рядовой Гаррард.
– Мать есть у каждого, Том.
– Только не у сержанта Хейксвилла. – Гаррард сплюнул слюну вперемешку с пылью. Колонна остановилась, но не по приказу, а скорее потому, что вражеское ядро смутило шедшего впереди роты офицера, который уже не был уверен, куда именно ему следует вести батальон. – Хейксвилла родила не женщина, – зло продолжил Гаррард и, стащив кивер, утер рукавом вспотевшее лицо. На лбу остались едва заметные полоски красной краски. – Хейксвилл – порождение дьявола, – добавил он, водружая кивер на белые напудренные волосы.
Интересно, подумал Шарп, захочет ли Том Гаррард бежать вместе с ним. Двоим выжить легче, чем одному. А Мэри? Согласится ли она? Он много думал о Мэри – странным образом получалось так, что, о чем бы другом он ни размышлял, мысли все равно так или иначе сворачивали к ней. С чего бы это? Мэри была вдовой сержанта Биккерстаффа, полукровкой – наполовину англичанкой, наполовину индианкой, – и ей было двадцать два. Как и Шарпу. По крайней мере он так считал, хотя ему могло быть и двадцать три или двадцать один. Точно Шарп не знал по той простой причине, что матери, которая могла бы сказать сыну, сколько ему лет, у него не было. То есть, конечно, мать-то была, мать есть у каждого, но не у каждого мать – шлюха с Кэт-лейн, исчезнувшая сразу после рождения ребенка. Младенца назвали в честь богатого покровителя сиротского приюта, в котором он и рос; увы, толку от имени было мало, и привело оно Ричарда Шарпа на дно вонючей ямы, называемой армией. И все-таки он верил, что будущее у него есть. К тому же Мэри знала парочку местных наречий, что пришлось бы кстати, решись они с Томом дать деру.
Кавалерия справа от колонны снова снялась с места и скрылась за распустившимися деревьями, оставив за собой медленно ползущее облачко пыли. Две легкие, влекомые лошадьми шестифунтовые пушки последовали за отрядом, опасно подпрыгивая на неровностях местности. Все прочие орудия в армии тащили быки, но в легкие впрягали лошадей, передвигавшихся со скоростью втрое большей, чем медлительные тягловые животные.
Вражеская пушка выстрелила еще раз, и мощный резкий звук как будто проткнул неподвижный воздух. Шарп видел на высотке и еще несколько орудий, однако они не стреляли, наверное, потому, что не могли сравниться с большой пушкой по дальнобойности. В следующее мгновение он заметил в воздухе серый след, как будто кто-то чиркнул вертикально карандашом по бледно-голубому небу, и понял, что громадный снаряд летит прямо на него, и ветра, который мог бы сбить тяжеленное ядро со смертоносной траектории, нет, и времени как-то увернуться тоже нет, и остается только признать близость смерти, но снаряд врезался в землю в дюжине шагов от Шарпа, подпрыгнул, перелетел через его голову и, не причинив никому вреда, укатился в поле сахарного тростника.
– Похоже, эти скоты поставили наводящей твою старушку, Дик, – заметил Гаррард.
– Не болтать! – проскрипел вдруг рядом голос сержанта Хейксвилла. – Поберегите дыхание. Что ты сказал, Гаррард?
– Ничего, сержант. Запыхался, дышать нечем.
– Запыхался? – Пробежав вдоль колонны, сержант Хейксвилл остановился рядом с Гаррардом. – Дышать нечем? Тогда ты мертв, рядовой Гаррард! Сдох! А раз ты сдох, то ни королю, ни стране пользы от тебя никакой. Хотя ее и раньше не было. – Злобные глазки сержанта впились в Шарпа. – Это ты трепал языком, Шарпи?
– Не я, сержант.
– Приказа болтать не было. Если король пожелает, чтобы вы разговаривали, об этом скажу вам я. Так написано в скрижали, имя которой – устав. Дай мне свое ружье, Шарпи. Живо!
Шарп подал сержанту мушкет. Именно приход в роту Хейксвилла окончательно укрепил его в мысли, что с армией пора расставаться. К и без того опостылевшей скуке сержант добавил несправедливость. Не то чтобы Шарп так уж волновался по поводу несправедливости – в конце концов справедливость в этом мире удел богачей, – но у Хейксвилла несправедливость содержала такую долю злобности, что в роте не осталось, пожалуй, ни одного человека, который не был бы готов к мятежу, и удерживало их лишь понимание одной истины: сержант видит каждого насквозь и только и ждет малейшего повода для расправы. Оскорбить, спровоцировать на грубость и наказать – на это Хейксвилл был мастер. Он всегда опережал вас на пару шагов, поджидая за углом с дубинкой. Дьявол, самый настоящий дьявол в отлично подогнанной форме, украшенной сержантскими нашивками.
