Побег стрелка Шарпа. Ярость стрелка Шарпа

– Молодец. – Полковник зачерпнул ложечкой сваренное всмятку яйцо, отправил в рот и удовлетворенно кивнул. – Туман поднимается. Как думаете, французы пойдут?

– Майор Хоган считает, что пойдут.

– Что ж, наше дело – исполнять долг. Да и для полка хорошая практика, верно? Пострелять по настоящим целям! Это кофе, Шарп. Очень хороший кофе. Угощайтесь.

Других приборов на столе не было, и Шарп понял, что приглашен в единственном числе. Он налил кофе, взял яйцо и кусочек хлеба и молча принялся за еду, чувствуя себя крайне неуютно. Он знал Лоуфорда более десяти лет, однако сказать сейчас ничего не мог. Некоторые, вроде Хогана или майора Форреста, могли трепаться часами и никогда не уставали от разговоров. Оставь их в толпе чужаков, и они будут болтать как сороки. Шарп же в компании всегда молчал, как будто язык проглотил. Впрочем, Лоуфорд, похоже, ничего не имел против. За едой он читал четырехнедельной давности «Таймс».

– Боже…

– Что такое, сэр?

– Том Дайтон умер. Бедняга. Здесь сказано, в преклонном возрасте. По-моему, ему было около семидесяти.

– Я его не знал, сэр.

– У него была земля в Суррее. Отличный парень. Женился в свое время на дочери Кэллоуэя. Весьма разумно. – Он сложил газету и бросил ее на стол. – Хотите почитать?

– Хотелось бы, сэр.

– Так берите.

Читать Шарп не собирался, но газета могла пригодиться. Он разбил скорлупу на верхушке яйца и взял ложечку.

– Значит, вы полагаете, что французы полезут? – с натужной сердечностью спросил Лоуфорд, очевидно уже запамятовав, что задавал этот самый вопрос несколькими минутами раньше.

Шарп уловил нервозность в голосе полковника. И что бы это могло значить?

– Думаю, сэр, нам надо исходить из того, что полезут.

– Совершенно верно. Совершенно верно. Готовиться, как говорится, к худшему и надеяться на лучшее, так? Да-да, будем готовиться. – Лоуфорд намазал маслом хлеб. – Исходить из того, что драка неизбежна. Веллингтон и Массена сыграют в Короля Крепости, а? Но вряд ли день будет уж очень трудный, как думаете?

Из-за чего полковник так нервничает? Из-за предстоящего сражения? Вряд ли. Лоуфорд не раз бывал в серьезных заварушках и знал, чего ожидать. Тем не менее Шарп решил ободрить командира:

– Лягушатников недооценивать нельзя, сэр. И лезть они будут, несмотря ни на что. Но больших трудностей не будет. Подъем их задержит, так что мы всех перестреляем.

– Я придерживаюсь того же мнения. – Лоуфорд ослепительно улыбнулся капитану. – Подъем их задержит, и мы всех перестреляем. В общем, лисица пошла, след взят, лошадь под нами отличная и все идет как по маслу.

– Мы должны победить, сэр, если вы это имеете в виду. И если португальцы будут хорошо драться.

– Ах да, португальцы. О них я как-то не подумал. Но вроде бы парни боевые. Берите еще яйцо.

– В меня уже больше не лезет, сэр.

– Уверены? Что ж, а вот я не могу отказаться от хорошо сваренного яйца. Мой отец, да упокоит Господь его душу, верил, что у дверей рая нас всех встречает ангел с двумя вареными яйцами на серебряной тарелочке. Надеюсь, его так и встретили. – Шарп решил, что сказать на это нечего, а потому промолчал. Полковник же, аккуратно срезав верхушку, посыпал ее солью и подцепил ложечкой. – Дело вот в чем, – продолжил он, но уже без прежней уверенности. – Если все пойдет, как мы рассчитываем… если ничего непредвиденного не случится… В общем, я хотел бы устроить полку хорошую проверку. Опыт, как вы знаете, приходит только в бою.

– Проверку нам французы устроят, сэр.

– Да? – удивился Лоуфорд.

– Каждый раз, когда мы деремся с ними, они устраивают нам проверку, сэр. А мы набираемся опыта.

– А, вот оно что! Понимаю. – Полковник доел яйцо, промокнул губы салфеткой. – Я имею в виду настоящий опыт, Шарп. Такой опыт, который пойдет на пользу всему полку. Глядя со стороны, ничему не научишься, так ведь? Надо самому все попробовать. Вы со мной согласны?

– Конечно, сэр.

– Так вот что я решил. – Лоуфорд больше не смотрел на Шарпа – все его внимание заняло выеденное яйцо. – Командование легкой ротой сегодня возьмет на себя Корнелиус. Нет, роту он не принимает, не думайте, но я хочу, чтобы парень расправил крылья. Хочу проверить, чего он стоит, понимаете? И если ничего особенного не произойдет, сегодня много крови не прольется. – Он отложил ложечку и взглянул наконец на Шарпа. Шарп молчал. Он кипел от злости. Его унизили. И он ничего не мог поделать. Протестовать? Что толку? Полковник принял решение, а станешь возражать – только упрется еще сильнее. – А вы, Шарп… – Худшее осталось позади, и Лоуфорд позволил себе улыбнуться. – Думаю, вам нужно отдохнуть. Да еще это вчерашнее происшествие… Выглядите вы не лучшим образом. Так что пусть Корнелиус покажет нам, что умеет, а? А вы возьмете его лошадь и останетесь при мне. Что скажете?

– Я так скажу, – не удержался Шарп, – что ротой должен командовать лучший.

– Если я последую вашему совету, то никогда не узнаю, на что способен Корнелиус. Нет, Шарп, дадим ему шанс. Вы себя уже проявили, вам доказывать нечего. – Полковник с надеждой посмотрел на капитана, ожидая его одобрения, но тот снова ничего не сказал.

Шарп чувствовал себя так, словно земля вдруг ушла из-под ног.

И в этот момент в долине ударило орудие.

Снаряд с визгом промчался сквозь туман, вырвался на солнечный свет уже над хребтом – черный шар на фоне чистого неба, – описал дугу над войском и упал возле новой дороги, соединявшей теперь британские и португальские части. Снаряд взорвался после первого отскока, не причинив никому ни малейшего вреда, и лишь один крохотный осколок уже на излете царапнул палатку Лоуфорда. Туго натянутый серый брезент вздрогнул.

– Пора, Шарп, – сказал Лоуфорд и отшвырнул салфетку.

Французы начали.

Тридцать три французских полка, выстроенные четырьмя колоннами, двинулись через речку вверх по дальнему, все еще укрытому густым туманом склону. Они составили первую атакующую группу. Вторая только формировалась; двадцать два ее полка объединились в две еще более внушительные колонны, которым предстояло наступать по обеим сторонам лучшей из дорог, что вела к северному краю хребта. Перед третьей, меньшей из колонн, ставилась задача развить и закрепить успех первых двух. Вместе обе атакующие группы образовывали нечто вроде молота и наковальни. Первая, пройдя вдоль худшей из дорог до низкого участка хребта, захватит вершину и повернет на север, нанося удар по частям противника, сдерживающим наступление второй группы. Наблюдая за построением этой второй группы, маршал Массена уже представлял, как побегут в панике англичане и португальцы. Побегут, бросая оружие и ранцы, сметая на своем пути все, что мешает бегству. И вот тогда он выпустит кавалерию – через северную оконечность хребта, вслед за отступающими. Маршал поймал себя на том, что постукивает пальцами по луке седла в такт пробивающимся через туман глухим ударам барабанов. Эти барабаны гнали вперед первую штурмовую группу.

– Сколько? – спросил он адъютанта.

– Без четверти шесть, сир.

– Вам не кажется, что туман расходится? – Массена нацелил на склон свой единственный глаз. Второго его лишил император – несчастье случилось на охоте, – и с тех пор он носил повязку.

– Возможно, – с сомнением ответил адъютант.

Сегодня, думал Массена, он будет спать в монастыре по ту сторону хребта. Пошлет драгун, чтобы доставили из Тонделы Генриетту, из постели которой его бесцеремонно вырвали накануне. Маршал улыбнулся, вспомнив, как она тянула к нему белые руки, когда он одевался. Поспать удалось пару часов, не больше, а встать пришлось рано. Утро выдалось холодное, сырое, туманное, но туман на стороне французов. Он скроет наступающие по склону войска, а когда англичане и французы увидят их, будет уже поздно. Стоит только его «орлам» достигнуть вершины, и исход сражения решен. К полудню все закончится, а через пару дней в Париже зазвонят колокола, оповещая всех об очередном триумфе «орлов». Интересно, какие еще почести ожидают его? Он уже стал князем Эслингским, но к вечеру, возможно, заслужит и более почетный титул. Император в таких делах не скупится и от него, Массена, ожидает великих свершений. Остальная Европа притихла, склоненная к повиновению мощью Франции, поэтому император и смог прислать в Испанию подкрепления, составившие новую португальскую армию, вверенную ныне Массена. В Париже ждут, что Лиссабон будет взят к листопаду. Ему нужна скорая и решительная победа. Здесь и сегодня. И тогда остатки неприятельских сил побегут до самого Лиссабона.

– Вы точно знаете, что за хребтом есть монастырь? – обратился маршал к одному из своих португальских адъютантов, воевавшему на стороне Франции, потому что Франция, по его мнению, воплощала собой разум, свободу, рационализм и прогресс.

– Монастырь есть, сир.

– Спать будем там, – объявил Массена и устремил взгляд на другого адъютанта. – Пусть два эскадрона будут готовы доставить мадемуазель Лебертон из Тонделы.

Позаботившись о собственном комфорте, маршал пришпорил коня, подъехал к реке, остановился и прислушался. Южнее ударила пушка, извещая о выступлении первой группы, и, как только эхо выстрела затихло, до него долетел ритмичный бой барабанов – четыре южные колонны начали подъем по склону. Это был голос победы. Голос идущих в сражение «орлов».

На то, чтобы построить четыре колонны, ушло более двух часов. Солдат поднимали в темноте, а сигнал побудки дали часом позже, чтобы обмануть англичан, заставив их поверить, что французы еще спят. Сержанты поджигали факелы, и люди подстраивались к ним, рота за ротой, но все равно дело продвигалось не так быстро, как ожидалось. Из-за тумана многие, проснувшись, не могли сразу сориентироваться. Офицеры раздавали приказания, сержанты орали, заталкивали людей в строй, и кое-кто с перепугу занял не свое место. Таких приходилось вытаскивать и гнать в нужный строй, порой наподдавая прикладом. И все же в конце концов все тридцать три полка были собраны в четыре колонны на лужайках у реки.

В этих четырех колоннах было восемнадцать тысяч человек. Если бы они выстроились в три шеренги – обычное для французов построение, – то растянулись бы на две мили, но сейчас их спрессовали в четыре плотные колонны. Две более крупные возглавляли наступление, две помельче шли за ними, готовые при первой возможности пойти в прорыв. Передние шеренги передовых колонн состояли из восьмидесяти человек, еще восемьдесят шеренг двигались за ними, и эти громадные блоки представляли собой мощные тараны, плотные квадраты пехоты, призванные сокрушить оборону противника, продавить ее силой инерции.

– Теснее! Держать строй! – закричали сержанты, как только колонны достигли склона.

Сила колонны в ее плотности. Чтобы быть подобием боевой машины, каждый должен идти в ногу, плечом к плечу, и задние должны давить на передних, гнать их на вражеские пушки. Идущие в первой шеренге фактически обречены на смерть, так же как и те, что за ними, во второй и третьей, но сила инерции несет эту огромную массу вперед, через своих убитых, к неприятельским линиям, и вот там уже начинается настоящая рубка. Барабанщики в середине колонн отбивают четкий ритм марша, замирая на мгновение, чтобы тысячи людей выдохнули привычным рефреном «Vive l’Empereur!».