Битва стрелка Шарпа. Рота стрелка Шарпа

Оказалось, тот самый офицер, за которым гнались драгуны и прибытие которого спровоцировало закончившийся печальным недоразумением поединок. Беглец все еще держал карабин в руках, но, к удивлению Шарпа, никто не упрекал его за вмешательство в поединок. Наоборот, все офицеры Ирландской королевской роты окружили его и приветствовали с большим энтузиазмом. Подъехав ближе, Шарп увидел, что беглец – стройный молодой офицер, а плюмаж из черных конских волос вовсе не плюмаж, а его – точнее, ее – собственные волосы, поскольку офицер оказался женщиной.

– Он хотел вытащить пистолет, – объясняла беглянка, – потому-то я и выстрелила.

– Браво! – выкрикнул один из восхищенных офицеров.

Бросавший оскорбления француз на другом берегу с отвращением поворотил коня.

– Это… кто?.. – бессвязно вопрошал Рансимен.

– Это женщина, генерал, – сухо сказал Шарп.

– Ну и дела! Так он… она…

Женщина показалась Шарпу необыкновенно привлекательной, и сшитая точь-в-точь по фигуре мужская форма лишь подчеркивала ее дерзость и пыл. Сорвав одним движением шляпу, она приветствовала лорда Кили, а потом подалась к нему и поцеловала.

– Это его любовница, генерал, – сказал Шарп. – Майор Хоган рассказывал о ней. Она коллекционирует мундиры тех полков, в которых служат ее любовники.

– Бог ты мой! Хотите сказать, что они не женаты и мы должны быть ей представлены? – с тревогой осведомился полковник.

Но бежать было уже поздно – лорд Кили жестом подзывал англичан к себе. Сначала он представил Рансимена, затем указал на Шарпа:

– Капитан Ричард Шарп, моя дорогая, наш наставник по части современной тактики. – Характеризуя таким образом Шарпа, Кили даже не пытался скрыть насмешку.

– Мадам, – смущенно пробормотал Шарп.

Хуанита бросила безразличный взгляд на Рансимена и долго оценивающе смотрела на Шарпа. Свора ее охотничьих собак путалась у лошади под ногами. Пристальный взгляд женщины не был ни теплым, ни дружелюбным; наконец она отвернулась, отказав Шарпу даже в вежливом кивке.

– Так почему вы застрелили драгуна, мэм? – спросил Шарп, пытаясь спровоцировать ее.

Женщина обернулась.

– Потому что он собирался застрелить милорда Кили, – вызывающе ответила она. – Я видела, как он потянулся за пистолетом.

Ничего она не видела, подумал Шарп, понимая, что не добьется справедливости, обвиняя ее в откровенной лжи. Женщина стреляла, чтобы спасти любовника. Шарп ощутил укол ревности: как же так вышло, что этот никчемный бездельник заполучил такую дерзкую, непокорную, эффектную женщину! Она вовсе не была красавицей, но что-то в ее умном, жестоком, порочном лице зацепило Шарпа, хотя он уже дал себе слово не позволить незнакомке понять, какую власть она над ним обрела.

– Приехали издалека, мэм?

– Из Мадрида, капитан, – ответила она холодно.

– И французы вас не задержали? – спросил Шарп с намеком.

– Я не нуждаюсь в разрешении французов, чтобы передвигаться по своей стране, и в своей стране не обязана давать объяснения нахальному британскому офицеру. – Она повернулась и поскакала прочь, сопровождаемая косматыми длинноногими собаками.

– Вы ей не понравились, Шарп, – сказал Рансимен.

– Она мне тоже, генерал. Ни на грош не верю этой стерве. – Шарп знал, что в нем говорит ревность.

– Тем не менее, согласитесь, женщина весьма привлекательная. – В голосе Рансимена прозвучала грусть, словно он вдруг понял, что его мундир 37-го линейного полка не попадет в коллекцию Хуаниты. – Пожалуй, впервые вижу женщину в бриджах, тем более сидящую в седле по-мужски. В Гэмпшире такое большая редкость.

– А я впервые вижу, чтобы женщина проехала от Мадрида до Португалии без слуги и багажа, – сказал Шарп. – Я бы не стал доверять ей, генерал.

– Кому бы вы не стали доверять, Шарп? – спросил лорд Кили, подъехав к британским офицерам.

– Бригадному генералу Лу, сэр, – непринужденно солгал Шарп. – Я объяснял генералу Рансимену значение этих серых мундиров. – Шарп указал на французов, уносивших вверх по склону тело погибшего товарища.

– Этому драгуну серая форма не помогла! – Кили еще не остыл после поединка и, очевидно, не испытывал угрызений совести из-за того, чем этот поединок закончился.

Он даже как будто помолодел и расправил плечи, словно приезд любовницы вернул свежесть его отмеченным пьянством чертам.

– Как и кодекс чести, – хмуро сказал Шарп.

Рансимен, подозревая, что такие слова могут спровоцировать еще одну дуэль, сердито зашипел на него.

Кили лишь презрительно усмехнулся:

– Кодекс чести нарушил он. Не я! Он явно пытался вытащить пистолет. Думаю, понял, что ему конец, как только я овладею палашом.

Задетый усмешкой и тоном лорда, Шарп не смолчал.

– Забавно, как быстро тускнеет блеск благородства, не правда ли, милорд? – сказал он. – Но война и есть грязное дело. Начинается все с благородных намерений, а кончается тем, что солдат зовет маму и собирает свои вырванные ядром кишки. Можно нарядить человека в золото и пурпур, милорд, и сказать ему, что он защищает святыни, но в конце концов он все равно истечет кровью и обделается от ужаса. Рыцарское благородство воняет, милорд, потому что оно – самая подлая, самая кровавая вещь на земле.

Кили все еще держал в руке палаш, но теперь раздраженно отправил его в ножны.

– Мне не нужны ваши лекции о рыцарстве и благородстве. Ваша задача – обучать солдат военному делу. И не давать моим негодникам дезертировать. Если, конечно, вы это можете.

– Могу, милорд, – пообещал Шарп. – Могу.

Держать слово он отправился после полудня.

Шарп шел на юг от Сан-Исидро вдоль гряды холмов, понижавшейся по мере приближения к главной пограничной дороге. Там, где гряда перешла во всхолмленную равнину, приютилась деревушка с узкими петляющими улочками, садами за каменными стенами и домишками с низкими крышами. Эти лачуги жались друг к другу на склоне, поднимавшемся от быстрой речки к скальному выступу с деревенской церковью на нем, увенчанной гнездом аиста. Деревня называлась Фуэнтес-де-Оньоро – она-то и вызвала недавно ярость Лу – и находилась всего лишь в двух милях от города Вилар-Формозу, где стоял штаб Веллингтона. Именно эта близость и беспокоила Шарпа, опасавшегося, что его подвергнет допросу какой-нибудь пытливый штабной офицер. Но в Фуэнтес-де-Оньоро британские войска были представлены небольшим подразделением 60-го стрелкового полка, устроившимся к северу от деревни и не заметившим Шарпа. На восточном берегу реки нашлось место для нескольких домишек с огороженными садами и маленькой часовни. Добраться к ним из большой деревни можно было через мелководье вблизи переправы, по каменным плитам, положенным на валуны, где поил коней кавалерийский патруль КНЛ, Королевского немецкого легиона. Немцы предупредили Шарпа, что никаких союзных войск на дальнем берегу нет.

– Только французы, – сказал капитан, а затем, установив личность Шарпа, угостил стрелка бренди из фляжки.

Два капитана обменялись новостями о Лассау, друге Шарпа из КНЛ, после чего немец отвел своих людей от реки к длинной прямой дороге, которая тянулась к Сьюдад-Родриго.

– Поищу неприятностей, – крикнул он через плечо, когда уже сел в седло, – и с Божьей помощью найду!

Шарп повернул в другую сторону и прошел по деревенской улице к постоялому двору, где подавали неплохое красное вино. Заведение мало походило на настоящий постоялый двор, но и Фуэнтес-де-Оньоро не была образцовой деревней. Расположенная у самой границы, она подверглась разграблению французами, когда те шли в Португалию, а потом была выметена начисто еще раз, когда французы отступали, поэтому местные жители относились к любым войскам с вполне оправданным подозрением. Прихватив кожаную бутыль с вином, Шарп вышел из сумрачного помещения в небольшой огород и сел под обломанной виноградной лозой. Рана вроде никак не повлияла на растение, бодро пускавшее новые побеги и ярко-зеленые листья. Там Шарп и задремал, утомленный дорогой настолько, что даже не смог поднять бутыль.

– Французы пытались срубить лозу, – произнес по-испански голос у него за спиной. – Они всё норовили порушить. Мерзавцы!

Незнакомец рыгнул так мощно и громко, что разбудил спавшего на дальней стене кота. Шарп обернулся и увидел великана – в грязных коричневых рейтузах, запачканной кровью холщовой рубашке, зеленом мундире французского драгуна, не сумевшем вместить слишком большую тушу нового владельца и лопнувшем по швам, и черном кожаном переднике, жестком от засохшей крови. И от самого незнакомца, и от его одежды несло прокисшей едой и гнилью. На поясе у него висела старомодная сабля без ножен, с широким, как у алебарды, темным, тупым и грязным клинком, кавалерийский пистолет, маленький нож с костяной рукояткой и непривычно изогнутым лезвием и деревянный свисток.

– Ты капитан Шарп? – спросил незнакомец, когда стрелок поднялся.

– Да.

– Мой свисток не подсказал тебе, кто я?