Царица Пальмиры

– Я не обучена играть в эти игры, Ястреб! – спокойно произнесла она. – Давай будем откровенны друг с другом. Ты хочешь жениться на мне, и мой отец согласился на это. Но как скоро это произойдет, зависит от меня. Вы оба, и ты, и мой отец, знаете, что мне необходимо согласиться на этот брак. Мой отец считает, что ты – подходящий для меня человек. Из-за той великой любви, которую он испытывал к моей матери, он желает, чтобы я была счастлива. Я – счастливица! Немногие люди смогли бы понять мои чувства. Я – счастливица еще и потому, что для меня выбрали такого мужа. Ведь ты тоже понимаешь, что меня нельзя заковать в кандалы. Я должна остаться свободной! Ты был добр ко мне. Думаю, я уже начинаю любить тебя. То, о чем я тебя попрошу, нетрудно сделать.

– Понимаю тебя. Ты получишь все, что в моей власти! – ответил он.

– Ах, Ястреб, ты даешь слишком опрометчивые обещания! – поддразнила его она. – Никогда не следует соглашаться, пока не узнаешь все условия!

– Значит, ты хочешь учить меня, мой цветок?

– А разве ты не можешь поучиться у женщины? – резко парировала она.

– Ты хоть немножко любишь меня? – спросил он.

– А ты любишь меня, Ястреб?

– Думаю, я влюбился в тебя в тот самый день, когда убили твою мать. Ты была тогда так смущена, обижена и испугана! Мне захотелось протянуть руки и обнять тебя. Но ведь я был князем Пальмиры, а ты – дочерью моего двоюродного брата. Поэтому мне не удалось утешить тебя, хотя я хотел этого, Зенобия.

Эта исповедь удивила ее, а кроме того, была ей приятна. Однако нельзя допускать, чтобы он совершенно уверился в ней. И Тамар, и Баб, обе говорили, что женщина никогда не должна позволять мужчине становиться слишком самонадеянным.

– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что провел все эти годы после смерти моей матери, тоскуя обо мне? Ведь я все равно не поверю этому, Ястреб!

– Я совершенно забыл о тебе, мой цветок! – прямо ответил он.

Ее гневный вздох, последовавший за этим утверждением, был ему приятен. Эта маленькая кокетка сделалась вдруг чересчур самоуверенной! Разве его отец не предупреждал его о том, что он никогда не должен позволять женщине становиться слишком самоуверенной?

– Но как же тогда ты можешь говорить, что любишь меня?

– В тот день я полюбил ребенка. Но когда я увидел прелестную девушку, в которую превратился этот ребенок, я снова влюбился. Я никогда не буду лгать тебе, Зенобия! Я люблю тебя! Он взял ее за руку. – О, мой цветок, я и в самом деле люблю тебя! Сжалься же над несчастным князем, который готов положить к твоим ногам свое сердце и свое царство! Когда мы поженимся?

– Скоро! – взмолилась она.

– Я не могу долго ждать, Зенобия. Я одинокий человек и страстно желаю, чтобы ты была рядом со мной, чтобы я мог любить тебя, говорить с тобой, делиться с тобой всем!

Эти его слова были как нельзя лучше рассчитаны на то, чтобы завоевать ее, и ничего лучшего он не мог сказать.

– Я выйду за тебя замуж, как только позволят жрецы, – ответила она.

Он приподнял брови, удивившись ее внезапному решению, и она улыбнулась.

– Я ведь нужна тебе, мой Ястреб? Разве ты сам только что не сказал мне это? Наш брак на самом деле стал фактом с тех пор, как вы с моим отцом пришли к такому соглашению.

Под сомнением оставалась лишь дата свадьбы. Логика подсказывает мне, что если мысль о том, что прошлой ночью ты был с Делицией, огорчила меня, значит, я, должно быть, немножко люблю тебя, хотя все еще не могу признаться в этом даже самой себе.

– Ох, Зенобия, хотел бы я знать, какой же будет та женщина, в которую ты скоро превратишься! – сказал он.

– А почему тебе это так интересно? Ведь ты будешь со мной и все увидишь! – засмеялась она в ответ.

Он тоже рассмеялся:

– Значит, я увижу это, мой цветок! Я увижу! – Потом, повернув лошадь обратно к городу, он сказал: – Пришло время возвращаться, Зенобия. Я не буду состязаться с тобой, но давай поедем галопом, чтобы аль-Уля могла показать тебе свой аллюр.

Прежде чем его слова затихли на ветру, Зенобия развернула кобылу и умчалась. Изумленный – она всегда изумляла его! – он пришпорил Ашура и поскакал следом за ней. Вместе они с шумом помчались по едва заметной дороге, которая вела через пустыню в Пальмиру. Копыта лошадей взметали клубы желтой пыли. Он видел, как она низко пригнулась к спине своей лошади. Пряди ее волос развевались. Какое это великолепное создание, эта девочка-женщина, которая совсем скоро должна стать его женой!

Когда они въехали через главные ворота дворца в обширный внутренний двор, охранники, стоявшие возле ворот, с трудом подавили возгласы восхищения. Легко соскочив с лошади, Зенобия торжествующе вскрикнула:

– Я опередила тебя!

– Но ведь мы не соревновались! – возразил он.

– Разве нет?

Ее взгляд дразнил. Потом она повернулась, снова засмеялась тихим, вызывающим смехом и вбежала в дом.

Он почувствовал, что его чресла охватывает возбуждение, и усмехнулся. Поскорее бы пришел день их свадьбы. Несмотря на то что ему предстоял напряженный день, он намеревался увидеться до захода солнца с Забааем бен Селимом и уладить с ним все детали, касающиеся его помолвки с Зенобией. Публичное оглашение следовало сделать на следующий день, и тогда эта маленькая кокетка примет на себя обязательство. Он целеустремленно, широкими шагами пересек внутренней двор и направился в свою часть дворца. «Скоро, уже совсем скоро, мой цветок, – думал он, – и тогда ни один из нас больше не почувствует себя одиноким, потому что мы будем принадлежать друг другу навсегда. Навсегда!»

Ему нравилось, как звучит это слово.

Глава 3

Пальмира, царица среди городов Восточной империи, лежала почти на полпути между столь же древним городом Багдадом и синим Средиземным морем. Говорили, что Пальмиру основал Соломон, и ее жители чрезвычайно гордились этим. Построенная на территории огромного оазиса, там, где пересекалось большинство караванных путей, пролегавших между Востоком и Западом, Пальмира была городом, через который проходили все богатства мира по пути на запад, в Европу, или на восток, в Персию, Китай и Индию. Греки и римляне, сирийцы и евреи, арабские торговцы из всех племен собирались здесь, строили огромные амбары и склады, чтобы надежно хранить в них шелка, ковры, специи, слоновую кость, драгоценные камни, зерно и финики. Они строили роскошные виллы, в которых селили свои семьи, а также наложниц, потому что в Пальмиру прибывали рабы со всего света.

Городские архитекторы питали особое пристрастие к колоннам, и все самые большие здания в Пальмире украшались ими. Вокруг центрального внутреннего двора одного из храмов возвышалось триста семьдесят грациозных колонн. На постаментах стояли статуи самых известных жителей Пальмиры. Главный проспект города с обеих сторон был окаймлен двумя рядами колонн по семьсот пятьдесят колонн с каждой стороны, а храм Юпитера имел колоннаду длиной в милю, состоявшую из тысячи пятисот коринфских колонн.

Этот город был построен мудрым царем, и теперь, спустя тысячу лет, он все еще находился в центре мировой торговли. Главные деловые и торговые улицы были затенены, так что даже в летнюю полуденную жару люди могли заниматься своими делами в относительном комфорте. Хотя Пальмира нечасто подвергалась нападению – ее защищала пустыня, – вокруг города была возведена стена длиной в семь миль, чтобы сбить самоуверенность с налетчиков из пустыни.

Таково было царство, в котором Зенобии бат Забаай вскоре предстояло царствовать как супруге князя. Забаай бен Селим внезапно и впервые осознал, какую серьезную ответственность он возлагает на плечи своей единственной дочери. Он удобно расположился в личной библиотеке Одената, держа в руке резной алебастровый бокал с тонким киренским вином. Позади него стоял глухонемой чернокожий раб, усердно работая сплетенным из пальмовых листьев веером и создавая легкий ветерок, чтобы облегчить неподвижный послеполуденный зной.

Когда в тот день Забаай бен Селим въехал в город, он посмотрел на него так, словно видел в первый раз в жизни. «Когда человек привыкает к чему-нибудь, он смотрит на это притупившимся взглядом», – думал Забаай. Он родился здесь, в этом оазисе, и этот город всегда был частью его жизни. Сегодня он впервые посмотрел на город по-настоящему внимательно, и то, что он увидел, заставило его задуматься. Не великолепная архитектура города, а его дивные парки, которые оставались зелеными благодаря подземным источникам оазиса, – вот что ошеломило Забаая. Человеческий интеллект, который стоял за созданием этого города, показался ему всеподавляющим.

Он знал, что Зенобия не удовольствуется только ролью украшения и племенной матки. «Интересно, – думал он, – какую роль ей предстоит играть в управлении этим городом?» Княгини Пальмиры славились своей красотой, но отнюдь не деловыми способностями. Забаай утомленно покачал головой. Неужели его честолюбивые устремления в отношении его любимого ребенка взяли верх над здравым смыслом?

– Забаай, мой кузен! – В комнату поспешно вошел Оденат. Его белые одежды развевались. – Прости, что заставил тебя ждать!

– Мне было очень удобно в этом приятном окружении, мой господин князь!

– Я попросил тебя приехать, чтобы мы могли обсудить условия брака, прежде чем я вызову писцов. Что ты дашь в качестве приданого?

– Я дам тысячу породистых коз, пятьсот белых и пятьсот черных, а кроме того – пятьдесят боевых верблюдов и сотню арабских коней. Я уже не упоминаю драгоценности, одежду, предметы домашнего обихода и документы на дом ее матери.

Приданое Зенобии поразило князя. Он даже не подозревал, что оно будет так велико. В то же время ее отец мог с легкостью позволить себе это, так как владел огромными стадами.

Договор о приданом написал писец князя. Его перо зафиксировало все пункты соглашения. Передача имущества от отца невесты к жениху должна была сделать Одената законным господином Зенобии в соответствии с законами племени бедави. Но у князя была примесь эллинской крови, как и у матери Зенобии и у самой невесты тоже. Они должны пожениться в атрии дома Забаая, а точная дата свадьбы зависит от предсказаний, которые жрецы храма должны сделать в этот вечер.

Послали за аль-Зеной, и она вместе с греком, секретарем князя, засвидетельствовала подписание договора о помолвке и те формальные слова, с которыми Оденат обратился к своему будущему тестю:

– Обещаешь ли ты отдать мне в жены свою дочь?

– Да, обещаю, – ответил Забаай.

– Да даруют нам боги свое благословение! – закончил Оденат.