Бросок наудачу

Я произношу это достаточно тихо, чтобы он меня не услышал, но несколько человек в ближайшем ко мне ряду сдавленно хихикают, и это слегка успокаивает. Впрочем, даже доктор Андерсон усмехается – должно быть, у него нечеловеческий слух или что-то в этом роде.

– Э-э, доктор Андерсон? – Я закрываю за собой дверь и придвигаюсь ближе к его столу. – В моем расписании произошла путаница… На самом деле я не должна посещать это занятие.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Похоже, мне не нашлось других предметов на замену.

– Хм-м. И насколько хорошо вы разбираетесь в физике, мисс Кларк?

– Не очень. – Я кротко улыбаюсь, чтобы показать: это не преуменьшение из скромности, все так и есть.

Доктор Андерсон закрывает глаза, пощипывает переносицу, как будто у него болит голова.

– Для вполне способных учеников они не могут найти места… чему удивляться, раз в расписании путаница. – Затем он произносит уже громче: – Хорошо, мисс Кларк, до поры до времени вам придется улыбаться и терпеть мои уроки.

– По правде говоря, я не думаю, что у меня много шансов на замену предмета, – признаюсь я ему с несчастным видом.

Он обводит взглядом класс.

– Мистер Батлер, пожалуйста, освободите место за своим столом. Мисс Кларк… – Он подает мне знак присесть.

И тут я вижу, как Дуайт вскидывает голову.

– Нельзя ли… – На меня он даже не смотрит.

– Мистер Батлер. Сдвиньтесь. – Учитель снова смотрит на меня. – Боюсь, вам придется приложить усилия и все-таки справиться с моим предметом. Я поговорю с администрацией в конце дня и посмотрю, могут ли они что-нибудь сделать, но уверен: сидящий вон там мистер Батлер подтянет вас. В худшем случае вам придется подумать о дополнительных уроках или репетиторе.

Затем доктор Андерсон хлопает в ладоши.

– А теперь, после столь долгого перерыва, вернемся к нашим баранам… – Он хихикает над собственной шуткой.

Но я даже не вслушиваюсь, что он рассказывает «баранам»; мне бы дойти до назначенного места рядом с Дуайтом. Он даже не замечает меня, когда я опускаюсь на соседний стул.

– Привет, – тихо здороваюсь. Я должна что-то сказать, просто для заполнения этой паузы. Между нами ощущается такое невероятное напряжение, а я даже не совсем понимаю почему.

Ладно, ладно! Я знаю почему. Мне следовало поговорить с ним во время обеда, вместо того чтобы заикаться и убегать.

Меня пронзает боль: еще недавно он был так мил и дружелюбен. Теперь даже не отвечает и не здоровается. Да и не смотрит в мою сторону, если уж на то пошло. Поэтому я повторяю попытку:

– Дуайт.

– Знаешь, кое-кто здесь пытается учиться. – Он совсем не похож на дружелюбного, добродушного Дуайта, которого я встретила в кофейне. В его голосе звучит раздражение. Он не злится, не огрызается, скорее отмахивается от меня, как от назойливой мухи.

– Прости, – бормочу я и больше не пытаюсь с ним заговорить.

Только когда нам задают обсудить ответы на сто восьмидесятой странице учебника, я снова обращаюсь к нему – и совсем не по поводу вопроса 2a. Дуайт протягивает руку, чтобы подвинуть учебник ближе и открыть его на нужной странице. Я смотрю на него некоторое время, прежде чем выпалить фразу, которую пыталась мысленно довести до совершенства в течение последних двенадцати минут:

– Так что, теперь ты вдруг меня возненавидел?

Я вижу, как его брови слегка приподнимаются, но он не поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Зато на этот раз хотя бы отвечает:

– Ну да, ты-то повела себя очень дружелюбно в столовой, да? Будем теперь лучшими друзьями.

– А чего ты от меня ожидал?

Это единственный ответ, который приходит мне на ум, и я понимаю, что он паршивый.

Но я не собираюсь оправдываться. Да и как объяснить все? Сказать, мол, я растерялась, так как не умею общаться с людьми, и пошла за теми, кого хотела видеть в друзьях, потому что не желала рисковать возможностью наконец-то с кем-то подружиться? Я не могу рассказать ему об этом, не поведав историю своей жизни и не выставив себя полной неудачницей.

И черта с два здесь кто-то узнает о Толстухе Мэдди. Я этого не допущу.

В ответ на мой риторический вопрос Дуайт пожимает плечами:

– Я думал, ты выше всего этого, Мэдисон.

Мне не нужно уточнять, что он имеет в виду: он считал меня выше того, чтобы бежать за модной тусовкой, даже не поздоровавшись с ним и Энди.

Но единственный ответ, который мне удается придумать, таков:

– Что ж, полагаю, нельзя во всем быть совершенством, не так ли? Или гением в физике.

– Даже не рассчитывай, я не стану делать за тебя проект в этом семестре.

– Я тебя и не просила, – огрызаюсь я, но его замечание меня не столько разозлило, сколько задело. – В прошлом году мне с трудом натянули четверку по физике. Уж извини, если я не могу угнаться за вами, гениями углубленных курсов. Засуди меня.

– Знаешь, мы предпочитаем называться «ботаны».

Я бросаю на него косой взгляд и с удивлением обнаруживаю, что он прячет улыбку.

– Конечно, – говорю я. – Именно это я и имела в виду. «Ботаны». Попался.

Дуайт больше не сдерживает улыбку.

– Ты поменяешь предмет? – затем спрашивает он.

– Не могу. Похоже, ты застрял в моей компании на весь год.

– Какое счастье.

Зубами он стаскивает с ручки колпачок и начинает писать ответы на вопросы. Бросаю на него взгляд: веснушки, неуклюжие руки и тощее тело, вьющиеся черные волосы…

При знакомстве с Дуайтом мне даже в голову не пришло, что он может быть «ботаном». Я не хотела наклеивать на него такой ярлык. Он показался мне просто очень милым, симпатичным парнем. Но теперь он сам себя так назвал, и в глаза вдруг бросилось, что Тиффани, Саммер, Кайл, Брайс – все они отличаются от него положением в обществе. Словно над его головой включилась мигающая неоновая вывеска.

Вот блин. Годами находиться бок о бок с людьми, которые не желают с тобой дружить, и тут такое… Но я просто… Я не знаю, что делать. Откуда мне знать, что делать?

Я не хочу терять дружбу с Дуайтом. Он мне нравится. И если перестанет злиться на меня, думаю, я ему тоже понравлюсь.

А с другой стороны, Тиффани и остальные девчонки казались очень милыми, и я почти – почти – представила, как дружу с ними и парнями. Но вряд ли мне светит место в модной тусовке.