Если ты всматриваешься, это не позволит тебе войти в бессознательное. Просто смотри как бы между прочим; будто ты сидишь на обочине дороги, и мимо проходят люди – тебя даже не волнует, кто проходит, мужчина или женщина. Ты их видишь, потому что смотришь в эту сторону, но не всматриваешься.
Ты сделал все правильно – неправильным было только повторение. Этого ты не должен делать. И затем, мало-помалу, продолжай двигаться так, как я описал эти три стадии.
Любимый Ошо,
Я впервые увидел тебя, когда принимал санньясу, и у меня было прекрасное чувство, словно я «как дома», в первый раз в жизни. Все время, пока я далеко от тебя, я чувствую беспокойство, которое заставляет меня перемещаться с места на место, и где бы я ни был, я никогда не чувствую, что все в порядке. В то мгновение, когда я близко к тебе, это чувство возвращается: я снова дома.
Что это за прекрасное чувство? Ты всегда говоришь, что нет никакого дома, пока мы не найдем самих себя. Но что это за чувство дома?
Дома нет, пока мы не найдем самих себя. Но если ты близко к человеку, который нашел дом, и ты открытый человек, доступный, восприимчивый, тогда ты тоже разделишь чувство того, что ты дома. В конце концов, дом твоего мастера – это и твой дом.
Поэтому то, что происходило, – совершенно правильно. Ты уезжаешь; тебе недостает чувства, что ты дома, и ты чувствуешь, что что-то не так. Именно так и должно быть. Но это только начало путешествия.
Ты чувствуешь себя дома, когда ты близко ко мне. Позволь этому чувству вырасти и стать глубже; пусть оно не будет только поверхностным. Пусть оно просочится в само твое существо; тогда, где бы ты ни был, я буду с тобой. Прямо сейчас ты должен быть со мной, чтобы сделать возможным, чтобы я был с тобой, где бы ты ни был. Тогда тебе ничего не будет не хватать; тогда везде будет дом. Все дело в близости, в доверии, в любви… настолько, что это почти сплавление, слияние.
В суфийской истории говорится, что Баязид, один из самых важных суфийских мастеров, сказал своим ученикам:
– Вы очень нетерпеливы. Вы не знаете, что случилось со мной, когда я был со своим мастером. Три года он даже не смотрел на меня – как будто меня не было. И был прав. Теперь я знаю, что меня не было. Физически я сидел рядом, но мой ум блуждал по всему миру. И мне было очень обидно. Речи быть не могло о том, чтобы он спросил обо мне; он даже не смотрел на меня. Через три года, однажды утром он посмотрел на меня в первый раз. И я знаю, что в то утро в первый раз я был там.
Прошло еще три года; он ничего мне не говорил. Я надеялся, желал – теперь, когда он посмотрел на меня и признал меня, он что-то мне скажет. Но мало-помалу это желание и надежда исчезли: этот человек кажется странным; он может разговаривать с другими, с незнакомцами, которые приходят целый день, а я сижу рядом целыми днями, с утра до вечера. Еще через три года он посмотрел на меня и улыбнулся.
Теперь я знаю, почему он не смотрел на меня и не улыбался – из-за моего желания. Оно было преградой. Это случилось в то мгновение, когда я отбросил надежду: он странный человек; нет никакого смысла надеяться. Я совершенно забыл желание, надежду; быть там стало просто привычкой, потому что я наслаждался этим. Его присутствия было достаточно.
Прошло еще три года, и впервые он посмотрел на меня и сказал:
– Баязид, как твои дела?
И теперь я знаю, почему он спросил меня, как дела, через двенадцать лет. Люди спрашивают друг друга, как дела, когда встречаются, – но не через двенадцать лет! Но был прав, потому что только тем вечером он назвал меня по имени, «Баязид», и спросил, как у меня дела, – потому что в первый раз меня не было, был только он.
Эти двенадцать лет были постоянным слиянием, исчезновением. И какой странный человек: пока я был, он никогда не спрашивал, а когда меня не стало, он спрашивает: «Как дела?»
В тот день мой мастер сказал: «Теперь ты готов. Ты можешь идти куда хочешь, ты можешь распространять слово. И поскольку тебя больше нет, я буду с тобой; ты освободил для меня место». С тех пор он говорит через меня. С тех пор он делает вещи через меня. С тех пор у меня нет в мире ни ответственности, ни проблем; он взял все на себя.
То, что с тобой происходит, очень хорошо. Просто растай еще немного, исчезни еще немного. Отсутствуй немного больше, чтобы только я мог присутствовать в тебе. Тогда тебе не будет недоставать меня нигде, и нигде ты не почувствуешь, что ты не дома. Где бы ты ни был, там ты найдешь свой дом.
Любимый Ошо,
Я слышал, ты говорил, что у содержимого бессознательного ума нет возможности высвободиться непосредственно; сначала оно должно попасть в сферу внимания сознательного ума, где оно должно быть принято и выражено. Какой тогда механизм действует во время истерического паралича? Ты рассказывал историю о девушке, которую разбил паралич в результате потрясения смертью мужа. Когда загорелся ее дом, жизнь вернулась в ее конечности, и она смогла выбежать из дома. Предположительно, ее система подверглась такому шоку, что бессознательное просто отбросило нерешенную проблему, которую подавляло. Но у сознательного ума было недостаточно времени, чтобы это через себя пропустить. Пожалуйста, скажи что-нибудь об этом.
Это было совершенно другое. Муж умер, и шок был так велик, что девушку разбил паралич. Нет никакого вопроса о бессознательном; все было сознательно. Шок был осознанным, и паралич был осознанным. Паралич случился просто потому, что не было смысла жить; идти было некуда. В каком-то смысле сознательный ум почувствовал: «Это смерть». Она так любила этого человека, что не могла без него жить. Это вспыхнуло в ее сознательном уме, хотя она и не умерла, – смерть не так легка. Но она умерла наполовину; она стала парализованной.
Но все было сознательным. Ничто не было подавлено. Это было сознательное понимание, что жизнь теперь бессмысленна, что теперь это тело бессмысленно. Она просто умерла в том, что было в ее силах. Тело продолжало дышать, сердце продолжало биться – но это другое дело. Шок был огромным, но он был сознательным.
Подавление случается, только когда ты чувствуешь, что что-то неправильно; тогда ты сбрасываешь это в бессознательное. Но для нее то, что она чувствовала, было абсолютно правильным. Жить, желание жить было бы неправильным. Поэтому в этом совершенно не было подавления. Именно поэтому ей было легко выбежать, когда дом загорелся. Дело было просто в том, что она забыла о своем параличе. Теперь другой шок – пожар в доме. Он был свежее; она просто забыла старый шок и то, что не может бегать, что она парализована.
Времени не было: тотчас же, как каждый выбегал из дому, выбежала и она. Она осознала это, только когда люди увидели, что она бежит, и сказали:
– Эй, ты же была парализована многие годы!
И она просто тотчас же упала на землю и снова стала парализованной.
Но все это было сознательным – не то чтобы она притворялась, позировала. Первый шок был старее; новый шок был более свежим – и все вокруг бежали. Просто на мгновение она забыла о первом случае, который сделал ее парализованной. Но в то мгновение, как ей напомнили, она тут же упала парализованная. Но ничто не ушло в бессознательное; все оставалось в сознательном.
Психоанализ не может ей помочь – помочь ей может только новая любовь, новый смысл. Лишь новое желание жить может снова принести жизнь в ее конечности. И это тоже будет сознательным. Все, что ей нужно, это то, ради чего стоит жить, что-то такое, что придаст ее жизни смысл, что сможет заменить старую любовь и принести свежий ветер, чтобы ей снова захотелось петь и танцевать. И все будет по-другому.
Не нужно никакого психоанализа. Психоанализ не сможет ничего сделать, потому что в ее снах не найдется никакого ключа; ключ очевиден, ясен. Именно глубина ее любви оставила ее без смысла, и это воздействовало на ее тело, потому что ум имеет громадный контроль над телом.
Ты можешь попробовать: когда-нибудь сомкни пальцы, вот так, и просто повтори: «Даже если я хочу их разомкнуть, то не могу». Несколько минут продолжай повторять: «Даже если я хочу их разомкнуть, то не могу». Через пять минут скажи: «Я не могу разомкнуть пальцы». Сосчитай до семи, а после семи попробуй их разомкнуть, и ты не сможешь. По крайней мере, тридцать три процента людей не могут их разомкнуть. Чем больше они пытаются, тем более находят, что это невозможно: руки сомкнуты намертво.
И все это сознательно, потому что нет вопроса о бессознательном. Ты должен повторить весь процесс; иначе ты не сможешь их разомкнуть. Они связаны намертво. Тебе придется повторить: «Я сосчитаю до семи, и постепенно это получится… Я могу их разомкнуть».
Медленно сосчитай до семи и, не прилагая больших усилий, разомкни их. Если ты приложишь усилие, это создаст проблемы. Просто постепенно разомкни их, и ты удивишься, что может сделать ум. Если это возможно, ты можешь создать и паралич. Это просто тот же самый процесс: «Мои ноги не могут пошевелиться».
Ты можешь сделать с телом что угодно – ум имеет безграничный контроль над телом, – но все это сознательно. Это не имеет ничего общего с бессознательным.
Попробуйте с пальцами, и если у кого-нибудь получится, скажите мне!
Глава 11
Эго: величайшее рабство
Любимый Ошо,
Смотря на человека, я вижу, что такие качества, как доброта, разум, искренность, кротость, сила, скромность, кажется, принадлежат существу, и безотносительно к тому, что делают эти люди, эти качества сохраняются. Когда я делюсь этими вещами с этими людьми, они всегда кажутся изумленными и выглядят так, словно они не сознают, что у них есть эти качества. Кажется, они думают, что знание о них усилит эго. Я всегда думал, что если знать эти качества существа, это растворяет эго.
Это сложная ситуация. Вы оба правы, но в разных смыслах. Если действительно знать эти качества как опыт, это не усиливает эго; эго растворится. Но знать эти качества, не переживая их как опыт, – потому что кто-то предположил, что у тебя есть такие качества… А кто не хочет иметь эти качества? – ты немедленно принимаешь их и хватаешься за них. Это усилит твое эго.
Поэтому это тоже правильно: «Если мы начнем думать, что у нас есть эти качества, то тем самым сделаем свое эго сильнее».
Ты абсолютно прав, но вы используете слово «знать» в разных смыслах. Ты используешь его как опыт, экзистенциальную реализацию; они используют его как знание.
Принять эти качества как знание – самая опасная вещь, потому что тогда ты никогда не откроешь их. Ты никогда не будешь их искать. Ты станешь лицемером.
Поэтому, когда ты видишь эти качества в человеке, не делай его в отношении их знающим, но разожги в нем любопытство, исследование в отношении этих качеств. Помоги ему искать эти качества в самом себе: может быть, они в нем есть. Но помни это «может быть».
Не давай этим людям определенности – каждый хочет определенности, какой-то легкой гарантии, – просто дай им желание исследовать. Просто сделай этих людей достаточно жаждущими и предупреди, что, может быть, источник воды, способный утолить эту жажду, находится у них внутри – посмотрите туда!
Научи их медитировать, чтобы однажды они могли раскрыть эти качества. Когда они узнают, что они в них есть, не будет никакой опасности, что это усилит их эго; у эго бывают такие тонкие способы усиливаться. Оно всегда куда-то смотрит, чтобы найти какую-то пищу, которая дала бы ему питание.
Это безмерно важно для каждого из вас, потому что мало-помалу вы станете восприимчивыми; вы начнете видеть вещи, которых люди не осознают. Они в них есть, но они этого не знают. По мере того как вы становитесь восприимчивыми, ваша ответственность растет. Вы не должны им говорить: «Эти качества в вас есть».
Самое большее, вы должны им сказать: «Может быть, это в вас есть, но вам придется посмотреть, поискать, провести исследование. И кто знает? – может быть, я неправ». Никоим образом не усиливайте их эго, ни преднамеренно, ни нечаянно, потому что эго – величайшее рабство, единственный ад, который мне известен.
Любимый Ошо,
Является ли каждая последующая жизнь духовным продвижением по отношению к предыдущей?
Необязательно. Может быть, так, может быть, нет; все зависит от человека. В существовании нет такого закона, что ты всегда движешься выше; ты можешь переместиться ниже, упасть ниже предыдущей стадии. Путь эволюции становится определенным, только когда ты становишься более сознательным, тогда каждая новая жизнь проживается на более высоком уровне.