Всё и разум. Научное мышление для решения любых задач

Шумный успех первого Дня Земли привел к тому, что теперь его отмечают 22 апреля каждый год. В старших классах, в начале семидесятых, я побывал еще на нескольких демонстрациях по этому случаю. Как и многое в нашем обществе, со временем празднование Дня Земли стало более организованным – и более коммерческим.

Казалось бы, мои велосипедные поездки на эти демонстрации не принесли особой пользы. Читатель вправе заметить, что лично мое присутствие на митингах не оказало никакого материального воздействия на настроения политиков, заправляющих в Капитолии и Белом доме. Но тут я поспорю. Я считаю, что многолюдные митинги, повторявшиеся каждый год, помогли поддержать и Управление по охране окружающей среды, и многие другие, не такие заметные, государственные агентства, которые способствуют его работе.

И уж наверняка тот День Земли оказался мощным стимулом для меня лично. Я был убежден, что нам как биологическому виду грозит страшная опасность, если мы не научимся рациональнее применять собственный мозг, и День Земли определил и мое отношение к своему собственному влиянию на окружающую среду, и мои цели на будущее.

С тех пор я делал все, что мог, чтобы биться за правое дело и привлекать вас на свою сторону. Поддерживайте дело, которое считаете правым. Ходите на митинги и демонстрации. Найдите единомышленников – или сами создайте свой круг. Поддерживайте и пропагандируйте ботанскую страсть и идею общей ответственности. Заявите о себе, станьте активным, а не пассивным членом демократического общества. А на митингах старайтесь разобраться, какой сделать следующий шаг, чтобы продолжать менять жизнь к лучшему – и локально и глобально.

Многое из того, что я сделал за последние сорок лет – в том числе книга, которую вы сейчас читаете, – было вдохновлено потребностью объяснить людям, что это значит – быть господствующим видом на планете. Мы, люди, знаем, что способны изменить мир, поскольку именно этим мы и заняты, но до сих пор у нас это получалось разве что случайно. Теперь же наша задача – взять на себя ответственность за свои действия, а это предполагает осознанный контроль над переменами. И это наше общее дело. Переложить экстернализованные затраты нам не на кого. И в самом деле, кому посылать счет? Уверен, такого адреса нет ни у кого из нас – ха-ха-ха (?).

Ботаны никогда не опускают руки перед нерешенной задачей, поэтому и я изо всех сил трудился над проблемой изменения климата и удваивал усилия, чтобы попробовать сделать все и сразу. Я пишу об изменении климата в детских книгах и не упускал случая рассказать о нем во время телепрограммы «Билл Най – Человек-физика» (Bill Nye the Science Guy). Я выступал на Днях Земли в Вашингтоне по приглашению президентов – и республиканцев и демократов. Я вел передачу на канале «Нэшнл джиографик» с Арнольдом Шварценеггером – мы с ним рассказывали о загрязнении окружающей среды и глобальном потеплении.

Все это привело к тому, что в 2015 году президент Барак Обама пригласил меня на очередной День Земли в качестве своего почетного гостя. Мы отправились во Флориду, чтобы привлечь общественное внимание к вопросам охраны природы и отпраздновать создание перестроенной системы общественных сооружений – дорог, плотин, мостов, развязок, – которые в совокупности позволили масштабно перераспределить поверхностные воды в Национальном парке Эверглейдс и его окрестностях. Эверглейдс – уникальная и хрупкая экосистема, там обитают растения и животные, которых нет больше нигде на планете. Чтобы в Южной Флориде была чистая вода, нужно, чтобы ее фильтровала сложная взвесь химических веществ, вырабатываемая экосистемами на севере и в центре штата. Все это нужно хранить и оберегать, и в этом направлении сегодня ведется самая серьезная работа. Об этом и хотел поговорить со мной президент Обама.

Однако восстановление Национального парка Эверглейдс – это пресловутая капля в море. Глобальная температура повышается, а с ней и уровень моря. Большие территории во Флориде в наши дни затопляет соленая океанская вода – она попадает в том числе и в Эверглейдс. Человечество, а в особенности США, почти ничего не предпринимает для борьбы с изменениями климата. Нам нужно подналечь и шире применять ботанское мировоззрение. Я делаю все, что могу, на индивидуальном уровне. Я отдаю мусор на переработку. По делам и на встречи, если это недалеко, я езжу на велосипеде. У меня электромобиль. На крыше дома я установил солнечные батареи. У меня есть система подогрева воды от солнечной энергии. И большинство моих знакомых тоже стараются как могут. Но этого мало. Нам надо надеть очки модели «все и сразу» и вспомнить, на что способны прикладная наука и техника, особенно вместе взятые.

Я спрашиваю себя – и надеюсь, что и вы себя спрашиваете: что станет переломным моментом на этот раз? Что заставит США и остальной мир взять себя в руки и начать разбираться с причинами, по которым на планете неуклонно теплеет? Я убежден, что для этого нужно, чтобы все мы объединились ради общего дела. Идиотский глобальный идеализм на самом деле никакой не идиотский. Его вполне можно применить на практике. Сегодня воздух и вода почти во всех развитых странах не в пример чище, чем в семидесятые. Реки в США больше не горят. Вашингтон в наши дни гораздо симпатичнее и богаче, чем тогда, и кварталы, сгоревшие дотла во время беспорядков, снова стали благополучными районами, где кипит жизнь. Однако в наши дни недостает ощущения, что законы об охране природы нужно принимать безотлагательно. «Кризисная ментальность» семидесятых была очень неприятна, зато принесла результаты.

Ответственность лежит на всех нас. Как ни формулировать задачу – в терминах трагедии деревенского пастбища или в терминах «все и сразу», – идея остается прежней. Нужно бороться с изменениями климата всеми доступными средствами с опорой на лучшие научные методы. Нужно стараться, чтобы было меньше отходов, и делать гораздо больше из гораздо меньшего количества сырья. Нужно разрабатывать экологически чистые способы выработки энергии. А еще нужно давать доступ к разработанным технологиям всем, кому мы только можем. И делать это нужно не только каждому из нас в отдельности, но и в масштабах страны и планеты. Это нравственный императив – а еще императив выживания.

Чтобы воплотить нынешние представления об охране окружающей среды в жизнь, нам нужно вернуть обществу то чувство ответственности, которое возникло у нас в тот первый День Земли, когда нас было так много. Сегодня мы в значительной степени стали жертвами собственных успехов. Окружающая среда почти во всем западном мире стала гораздо чище, а экономика – гораздо сильнее. Когда метеорологи предупреждают о небывалой жаре или наводнении, это не вызывает такой бурной реакции в обществе, как когда-то «речные пожары». Люди относятся к правительственным учреждениям все циничнее и куда меньше стремятся участвовать в общественной жизни. Однозначного выхода из положения не придумать, но есть одна мысль, которая не идет у меня из головы.

Когда я учился в колледже, то хотел вступить в ряды ВВС США – наверное, дело в том, что у меня и отец и мать были ветеранами. Я считал себя патриотом, живо интересовался самолетами и хотел послужить стране – особенно если учесть, что тогда армия отчасти оплатила бы мне обучение в колледже. Поэтому в 1975 году я проделал первые шаги, чтобы поступить в Учебный корпус офицеров запаса. Пока я ждал медосмотра на авиабазе ВВС в городе Рома в штате Нью-Йорк, то разговорился с тамошними пилотами. Я спросил, как часто у них вылеты, и они ответили: «Да раз в пару месяцев, иногда даже в полтора». Тогда я спросил, чем они занимаются между полетами. Они ответили: «Учим протоколы, составляем отчеты». Пилоты стремительно теряли квалификацию.

То, что рассказали мне эти летучие ковбои, навевало тоску, поэтому я передумал. И забрал заявление без всяких последствий. Однако часто я задумываюсь о том, насколько иначе сложилась бы у меня жизнь, если бы я остался в ВВС: вдруг там меня ждала какая-то интересная роль, не обязательно связанная с самолетами. Может быть, я посвятил бы жизнь службе родной стране. Ну или, по крайней мере, получил бы бесценный опыт воинской повинности. И на разные вопросы внутренней и внешней политики смотрел бы теперь совершенно иначе. Может быть, я даже быстрее додумался бы до идей коллективной ответственности и коллективного решения задач.

А потом я думаю, как отнеслись бы к этому мои родители. Во время Второй мировой отец попал в лагерь для военнопленных. А если уж попал в лагерь для военнопленных, придется идти до конца – оттуда заявление не заберешь. Мама в это время работала в ВМФ шифровальщицей, способствовала победе и все время думала о своем женихе, пропавшем с далекого тихоокеанского острова. Для них воинская повинность не была вопросом выбора. Они трудились бок о бок с людьми из самых разных слоев общества, но цель у них была одна. Заводские рабочие воевали рядом со вчерашними студентами-юристами. Женщины из богатых и бедных районов клепали самолетные крылья на соседних станках. Общему делу служили все, поскольку положение было нешуточное, и все понимали, что значило тогдашнее расхожее выражение «экзистенциальная угроза». На кону стояло само существование общей родины.

Может быть, нам удастся воскресить дух того времени, возродив идею службы на благо родной страны? Мне видится система, при которой каждый гражданин США до достижения им 26 лет должен отслужить один год. Программу следует запустить на международном уровне, так что служить можно будет не только на родине, но и за границей: получится международная версия Управления общественных работ, придуманного для трудоустройства безработных в ходе «Нового курса» в тридцатые-сороковые годы. Можно пойти служить в армию, а можно поработать на строительстве ветряков и опор для линий электропередач. Можно помогать разрабатывать дешевые элементы для солнечных батарей. Можно ассистировать учителям в школах. Можно ухаживать за стариками. А можно поехать за границу и помочь обеспечивать жителей развивающихся стран чистой водой, возобновляемыми источниками электроэнергии и доступом в Интернет. Можно стать посланцем западной культуры и распространителем ботанских знаний, добиваться сотрудничества и доверия по международной линии. Тогда уж точно не будет ощущения, что ты тратишь время на имитацию деятельности и заучивание бесполезных правил.

Мне видится нечто большее, чем Корпус мира и даже «Америкорпс». Служба должна быть обязательной, а ее срок составит не одно лето, а целый год. Это будет закон, обязывающий отслужить каждого из нас, всех до единого. Можно пойти на службу сразу после школы, после колледжа, в перерыве при смене места работы. Но если планируешь пойти в аспирантуру, придется все-таки прервать академическую карьеру и отслужить. Думаю, многие аспиранты выберут время между защитами магистерской и докторской диссертации. Дух единства, возникший в первый День Земли, войдет в законодательство страны независимо от конкретной научной специализации.

Кого-то из вас такая идея наверняка коробит, но я убежден, что программа гражданской повинности изменит нас к лучшему, сломает барьеры, которые делят нас на фракции и группировки, на левых и правых. Либералы в целом с подозрением относятся к любым правительственным начинаниям, зато с жаром поддерживают идею гуманитарных программ. Консерваторы в целом с подозрением относятся к правительственным социальным программам, зато с жаром поддерживают обязательную службу на благо страны. И те и другие в наши дни совсем не доверяют правительственным учреждениям. Хорошо, тогда давайте запустим аналогичные программы в рамках отдельных штатов. А их участники, например, получат преимущество при поступлении в лучшие государственные учебные заведения. Тогда, если такую программу запустит, скажем, Индиана, это заставит принять аналогичные законы и в Огайо – иначе Огайо проиграет в конкурентной борьбе. Тогда постепенно, шаг за шагом гражданская служба станет обязательной и в масштабах всей страны. Такая программа запустит процесс исцеления. Вот я и дарю эту идею читателям: может быть, среди вас найдется политик или просто прирожденный лидер, который подхватит ее и когда-нибудь объединит нас на благо страны и всего мира.

Позвольте напомнить, что сам я ни дня не прослужил ни в армии, ни в Корпусе мира. Но когда я сравниваю свой опыт с опытом родителей, их друзей и современников, то чувствую, что такая служба была бы крайне полезной и мне, и другим людям. Она сплотила бы нас, сблизила с другими странами, избавила от ксенофобии и страха перед будущим.

Национальная программа гражданской службы потребовала бы финансирования (за счет налогов), однако затраченные деньги тут же влились бы обратно в экономику. Миллионы людей, проходящих службу, восстанавливали бы инфраструктуру, помогали бы перейти на возобновляемые источники энергии, работали бы с гражданами других стран, чтобы обеспечить им широкий доступ к чистой воде и цифровой информации. Первоначально День Земли был задуман как манифестация альтернативной культуры. А государственная гражданская служба тут же вернула бы его в русло мейнстрима.

Давайте вместе помечтаем. Когда-нибудь мы увидим, как молодые американцы сооружают ветряки, монтируют солнечные батареи и налаживают водоочистные сооружения там, где они нужнее всего. Они распространят возобновляемые источники энергии в Аппалачах и наладят сотовый доступ в Интернет в Эфиопии. Каждый шаг на этом пути будет сметать все политические, общественные и культурные барьеры, которых мы так много нагородили в последнее время. Каждая гражданская программа позволит лишь немного противодействовать изменениям климата, зато заметно поспособствует ощущению общей цели, и уже тогда мы сможем вместе налечь на решение главной задачи, на преодоление полномасштабного кризиса.

Не знаю, удастся ли мне воплотить в жизнь идею «гражданской повинности», но главное в другом: есть много способов возродить дух семидесятых и с его помощью решать насущные задачи. Если президент Никсон сумел после Дня Земли создать Управление по охране окружающей среды практически мгновенно, то нынешний президент и нынешний конгресс тоже наверняка способны на великие свершения. Надо только согласиться, что это нужно, взяться за дело – и на полной скорости устремиться в будущее.

Глава шестая

Как мои родители бросили курить

Настоящим утверждаю, что если хочешь, чтобы взрослые перестали болтать о важных проблемах вроде изменения климата и начали что-то предпринимать, один из лучших способов – вовлечь в процесс их детей. Молодежи свойственны юношеский пыл, идеализм и любознательность, которые делают их идеальными исследователями и пропагандистами всякого рода перемен, основанных на научных данных. А еще у детей перед нами огромное тактическое преимущество: они живут дома и потому могут убеждать родителей в чем угодно с самого близкого расстояния. Это я знаю не понаслышке с тех самых пор, как мне было двенадцать лет и на мою долю выпали незабываемые приключения. А все из-за сигарет.

В шестидесятые годы, когда я был маленьким и жил в Вашингтоне, почти все мои знакомые взрослые курили. Такое ощущение, что в то время курили практически все. Курили мои мама с папой. Курил даже наш сосед-врач. И практически все мои знакомые курильщики говорили, как им хочется бросить. Да, им нравилось курить, но все равно в глубине души они мечтали бросить.

С пятидесятых годов на табачные компании начали подавать в суд – и отдельные люди, и всякого рода объединения и организации. Помню, как об этом говорили в теленовостях, которые я смотрел вместе с родными. Руководители табачных компаний с самыми честными лицами утверждали, что и не подозревали о связи курения и рака.

Родители были категорически против того, чтобы я начинал курить, и часто говорили, как трудно потом бросить. Планировать бросить курить было почти так же модно, как собственно курить. То и дело по радио пускали социальную рекламу – треск пламени, вой сирен и голос пожарного, мрачно говоривший, что этот несчастный случай произошел, потому что «кто-то курил в постели». Но гораздо более глубокое впечатление на меня произвело выступление актера Уильяма Тэлмана, который играл окружного прокурора Гамильтона Бургера в популярнейшем телесериале «Перри Мейсон».

Если для вас это каменный век, вспомните, как много появилось в последнее время детективных телесериалов с участием юристов и адвокатов: «Закон Лос-Анджелеса», «Закон и порядок», «Юристы Бостона», «Практика», «Элли Макбил», «Лучше звоните Солу» и «Хорошая жена» (список, разумеется, далеко не полон). Так вот, «Перри Мейсон» был первым сериалом в этом жанре. Обратите внимание, что имя и фамилия – Гамильтон Бургер очень похожи на «гамбургер» – а все потому, что каждую неделю главный герой Перри Мейсон, сверхъестественно одаренный адвокат, глотал этого персонажа, практически не жуя. Перри, как мы его называли, всегда оказывался умнее и окружного прокурора, и полицейских и добивался признания настоящего убийцы за минуту до последнего перерыва на рекламу. Перри обеспечивал закон и порядок благодаря непоколебимой логике и знанию людей. Я любил этот сериал, просто обожал. И когда Гамильтон Бургер, то есть Уильям Тэлман, появился на телеэкране и сказал: «Когда вы это увидите, меня уже не будет в живых. Прошу вас, не курите!» – я прямо взвился. У меня появился стимул к действию. Надо срочно спасать родителей. Признаться, свою роль здесь сыграла и обида на «этих взрослых, которые вечно говорят: делай, как я говорю, но не как я делаю». Однако, полагаю, это был еще и зачаток моего стремления менять мир к лучшему. Мне было всего двенадцать, и я ставил себе более скромную цель – изменить к лучшему жизнь в нашем доме. Я совершенно затравил и задергал… гм… в общем, я постоянно напоминал родителям, что они оба дали слово бросить курить. На это я получал старую заезженную пластинку: да, они очень-очень хотят бросить, но это так трудно, ты себе не представляешь, так что никогда-никогда не начинай курить.

Как и любые другие родители, мама с папой хотели «обеспечить мне полноценный летний отдых» – с языка хороших родителей это переводится как «ты, Билл, уже староват для малышового лагеря с играми и развлечениями, но еще не дорос до того, чтобы найти нормальную работу за деньги, однако дома сидеть мы тебе тоже не дадим». И вот для вящей полноценности моего отдыха родители записали меня на летние курсы в Смитсоновский институт, расположенный в центре Вашингтона, благо туда было несложно добираться от дома. В результате я узнал все об океанографии – тогда мне казалось, что ничего лучше просто не бывает. Для начинающего ученого лето выдалось что надо. А мои родители, страдавшие никотиновой зависимостью, считали, что смогут хотя бы несколько недель передохнуть от моих приставаний и настойчивого насаждения добра. О как они заблуждались!

Чтобы попасть в Смитсоновский институт, мне нужно было сесть на автобус в центр. По пути ко мне подсаживались соученики, участники той же программы; по большей части они были старше на класс-другой. По дороге мы болтали и в конце концов подружились. Потом мы договорились встречаться на другой остановке, потому что оттуда путь пролегал мимо потрясающего магазина на Пенсильвания-авеню, который назывался «Волшебная лавка Эла». Это была настоящая достопримечательность, просуществовавшая 58 лет. Хозяин магазина Эл Коэн продавал не только муляжи отрубленных пальцев, компактные складные шелковые цветы и всевозможные наборы для карточных фокусов, но еще и так называемые «сигаретные заряды». Это были крошечные пиротехнические устройства, похожие на отломанное острие зубочистки. Их нужно было втыкать в кончик сигареты. Стоило ничего не подозревающему курильщику зажечь ее, и через несколько минут или даже секунд – в зависимости от того, насколько глубоко засунешь заряд, – сигарета взрывается. Очень зрелищно. После взрыва бумажная обертка сигареты выглядит как кожура идеально очищенного банана. А остатки сигареты – как взорвавшаяся сигара из мультика компании «Уорнер Бразерс», ну, там, где у Даффи Дака все лицо черное и клюв на сторону. Все это чистой воды хулиганство, очень страшно и обидно и, честно говоря, просто чудесно. Сигаретные заряды – это идеальное приспособление для подростковых шалостей.

Как вы думаете, что сделал я, одаренный юноша творческого склада со склонностью к экспериментам? Разумеется, я купил сигаретных зарядов и аккуратно засунул их в родительские сигареты. А нечего было клясться мне бросить, а самим курить как ни в чем не бывало! Я был подающим надежды инженером, поэтому немного подправил схему: не стал точно следовать инструкции, где производитель рекомендовал вытряхнуть из сигареты немного табака и поместить заряд в самый кончик. Нет, я взял длинную иглу из маминого сундучка с рукоделием и затолкал заряды поглубже, чтобы их не было видно – совсем-совсем. Это было чревато некоторыми физическими осложнениями, о которых я особенно не задумался. Если заряд засунут глубоко в табак, то взрыв может получиться несколько сильнее из-за «кольцевого напряжения» бумаги.

Провернуть все это оказалось проще простого. Сигаретные заряды совсем крошечные, с рисовое зернышко, поэтому спрятать их было несложно. Папа по вечерам вынимал все из карманов и в том числе доставал начатую пачку сигарет и оставлял ее на журнальном столике вместе с ключами и бумажником. Так что у меня была прекрасная возможность завладеть его запасами и уединиться с ними на несколько минут.

Однажды вечером родители ушли в гости к соседям. Так бывало частенько. Мы с соседями дружили семьями. Стояло лето, а, как вы, должно быть, помните, летом в Вашингтоне бывает до неприличия, до одури жарко и душно. Поэтому было принято звать друзей на поздний ужин – прекрасный повод расслабиться и пообщаться. Поскольку кондиционеров у нас не было, окна были распахнуты, чтобы впустить хоть сколько-нибудь условно прохладного ветерка, искусственно создаваемого электрическими вентиляторами, которые стояли у нас буквально в каждом углу. У соседей было то же самое. Поэтому, когда в соседнем доме взрывались сигареты, я прекрасно слышал все эти четкие, сухие щелчки – вот она, чистая радость! Ура!

Как ни странно, взрослые отнеслись к этому довольно благодушно. Они сразу поняли, чьи уши тут торчат. Я слышал, как они смеялись, прикуривая за кофе с пирожными. «Бах! Бах! Бах!» Каждые несколько минут они предпринимали новую попытку закурить – и их ждал новый сюрприз. Оказалось, что я в ходе эксперимента со взрывами допустил одну погрешность, которая придала ему особый смак. Время между прикуриванием и взрывом было не одинаковым, все зависело от того, насколько глубоко я затолкал заряд. Ни родители, ни соседи не знали, когда взорвется очередная сигарета и что будет, когда они прикурят следующую: бюджет у меня был ограничен, так что заряжены были не все сигареты. Поэтому время взаимодействия курильщика с сигаретой было непредсказуемым, а это добавило эксперименту психологической напряженности.

Если хочешь приучить подопытную крысу нажимать лапкой на рычаг, сделай механизм, чтобы за каждое нажатие крыса получала семечко подсолнуха или еще что-нибудь вкусненькое в награду. Если хочешь, чтобы крыса не наступала на металлическую пластину, сделай механизм, который будет слегка ударять ее током каждый раз, когда она дотронется до нее лапкой. Это открыл Иван Петрович Павлов. Но если хочешь, чтобы крыса свихнулась, награждай ее и ударяй током не всегда, а от случая к случаю. Никакой определенности, только изматывающий хаос – вот что потреплет ей нервы! Именно это я и проделал со взрослыми – юный, подающий надежды и не то чтобы злой гений (звучит демонический смех).

Потом оказалось, что, несмотря на веселье, которое меня так подбодрило, родители были не в восторге от моей проделки с пиротехникой. Они провели со мной воспитательную беседу: взрывы напугали их друзей и попортили мебель, и получилось неловко. Однако что они могли возразить против моих мотивов?

– Мы хотим бросить курить, но не делай так, чтобы мы боялись закуривать!

– А почему, мамочка? Почему, папочка?

– Ну… это… гхм…

Я – человек научного склада ума, сумевший прожить в нашем обществе шесть десятков лет, поэтому отдаю себе отчет, что вредные привычки – совсем не шутка. При сжигании табака высвобождается никотин, который влияет на мозг курильщика. Всевозможные наркоманы начинают применять наркотические вещества и заниматься деятельностью, вызывающей нездоровое привыкание, потому что это приятно, а потом уже не могут перестать, поскольку им, как гласит пословица, не так хорошо с привычкой, как плохо без нее. Последствия воздействия на мозг сами по себе страшны и удивительны. Но помимо химических причин привыкания, есть еще и поведенческие. Курение – не просто привычка, это ритуал. То же самое происходит и с алкоголем, и с другими наркотиками, и даже с привычкой объедать ся и с азартными играми.

Вот, например, мои родители и наши соседи привыкли закуривать после сладкого. В то время это было обычной составляющей светского общения и для них, и для многих других людей нашего круга. Мы видели это и в кино, и по телевизору (и в том числе в сериале «Перри Мейсон»). Однако мои сигаретные заряды произвели на родителей и их друзей сильное впечатление, даже сильнее, чем я рассчитывал. Моя проделка не просто напугала родителей. Она их потрясла. Они остро осознали свою вредную привычку – настолько, что сумели от нее отказаться.

С учетом всего этого логично заключить, что нарушение привычного поведения позволяет избавиться от вредной привычки. Так далеко я не загадывал и не собирался, по крайней мере сознательно, вырабатывать у мамы с папой условный рефлекс, как у собак Павлова. Мне просто хотелось им по-доброму, с сочувствием напомнить, какая это гадость – сигареты. Ладно, не стану скрывать, мне, конечно, приятно было представить себе, как они запрыгают, и, похоже, они и правда прыгали очень выразительно (они были в гостях, так что своими глазами я этого не видел). Но после «вечера взрывающихся сигарет» родители всерьез задумались, что пора бросать. Должно быть, сигаретные заряды добились того, чего я не мог добиться за все годы приставаний к маме с папой. Родители не знали, сколько сигаретных зарядов я купил, не говоря уже о том, где я их беру. Вдруг я решу нанести новый удар, невзирая на воспитательную беседу? Они не могли предугадать, не превратится ли очередная «раковая палочка», которую они запалят, в шумный разрушительный фейерверк. Я лишил родителей возможности предаваться вредной привычке в обществе – испортил им ритуал.

Я отдаю себе отчет в том, что моя проделка – не единственная причина, по которой они бросили курить, а может быть, и не главная. Однако она помогла им изменить поведение, а этого оказалось достаточно, чтобы подтолкнуть к отказу от привычки, от которой они не могли избавиться много лет.

Здесь я должен со всей настойчивостью добавить, что в целом не одобряю применение взрывчатых веществ для розыгрышей друзей и родных даже с самыми благородными намерениями. Не хотелось бы терять потенциальных читателей – и к тому же это ужасное и непростительное… гм… хулиганство. Сигареты своих родителей я зарядил только потому, что был совершенно уверен, что заряды из «Волшебной лавки Эла» абсолютно безопасны. А вот что я в целом одобряю – это активные действия с целью изменить к лучшему жизнь в своем собственном доме. Когда стремишься изменить мир, проще всего начинать с тех, на кого ты можешь сильнее всего повлиять. А если перемены можно осуществить при помощи науки – еще лучше.

Мои взрывчатые сигареты оказались частью куда более масштабного движения. Уильям Тэлман безвременно скончался через несколько месяцев в возрасте 53 лет, а движение противников курения лишь набирало силу. В наши дни курят несравнимо меньше – по крайней мере, в западных странах. Изменились общественные нормы. Курить запрещено в барах и клубах почти во всей стране. В Нью-Йорке владельцы многих ресторанов делали мрачные прогнозы – мол, их бизнес рухнет, если посетителям не разрешат курить за кофе после десерта. Но этого не произошло. Более того, люди стали засиживаться дольше и заказывать больше блюд. Доходы ресторанов возросли. Сегодня курение перестало быть модной привычкой положительных киногероев, разве что в фильме рассказывается об эпохе свинга и стоит цель воссоздать атмосферу.

Зачастую эти перемены зарождались на местах, на уровне семей и отдельных людей, – как и в случае супругов Най. Родственники убеждали любимых отказаться от опасной привычки. Относительно небольшое количество самых ярых активистов постарались изменить и социальную среду – и в конце концов больше людей стало вести себя по-другому, придерживаться здорового образа жизни. А это очень важно. Миллионы людей бросили курить, еще миллионы не стали и начинать, и в результате миллионы потенциальных жертв рака легких или хронической обструктивной болезни легких остались живы и здоровы. Это мелодичное звонкое эхо того несильного грохота, который учинил малютка Билли своими сигаретными зарядами в нужное время и в нужном месте.

Тем больше у нас причин знакомить детей с наукой и готовить к тому, чтобы они сами учиняли свои взрывы, толкающие нас по пути прогресса. Мои родители сердились на меня за сигареты, но понимали, какова моя цель, – возможно, даже лучше меня самого. К двенадцати годам я нахватался достаточно знаний, чтобы знать, чем опасно курение и что стоит на кону. Я хотел, чтобы мои родители остались живы. Так что я не просто радовался пиротехнической шутке – я сделал это из любви к ним, а это было гораздо важнее. Я вижу, что в наши дни разыгрывается тот же сценарий: именно дети уговаривают родителей перерабатывать мусор, отказаться от использования полиэтиленовых пакетов, поменьше выбрасывать и побольше узнавать о том, как сделать мир лучше в будущем. Ими движет гремучая смесь идеализма и заботы о ближних, в которой мне слышится что-то родное.

Вот почему высококачественное естественно-научное образование становится вдвойне важным ингредиентом перемен. С одной стороны – и это очевидно – оно снабжает следующее поколение информацией и инструментами критического мышления, без которых невозможно принятие рациональных решений, вдохновляет юношеское воображение на квантовые скачки, обусловленные надежными данными, даже если дети в дальнейшем и не изберут сугубо научную карьеру. С другой – и это не так очевидно – оно помогает детям стать катализаторами перемен, что называется, в тылу.

Дети по природе своей легче учатся новому, чем их родители. Они полны энергии и не знают удержу, что не всегда хорошо. И если мы на самых ранних этапах научим их мировоззрению «все и сразу», то направим больше энергии в мирное русло. Я не имею в виду детское нытье и истерики. Я говорю о том, что убеждать людей гораздо проще, когда ведешь агитацию у себя дома, как было со мной и моими родителями.

Не следует недооценивать силу семейных уз. Каждое поколение хочет, чтобы их дети жили лучше, – а еще дети нужны каждому поколению, чтобы быть честными с самими собой. Если мы хотим изменить привычки людей, надо убедить их детей, что их родителям надо начать вести себя правильно. Думаю, дети обеспечат человечеству светлое будущее. Если молодежь разделяет идею эволюции, понимает основы науки о жизни и представляет себе, как мутируют патогенные бактерии и вирусы, никто не станет отказываться от прививок, и общество станет здоровее. Если мы объясним молодежи, почему меняется климат и как с этим бороться, следующие поколения, вероятно, научатся гораздо лучше оберегать Землю и ее экосистемы.