Запоздалое признание

И богатая сбруя была златолита;
Умащал ее тело в бальзаме, елее —
И при этом глядел все надменней и злее
На обмашистый хвост и четыре копыта.

Любовался на гриву из небыли родом
И на жемчуг зубов, что рассыпан по деснам;
То подкармливать пустится клеверным медом,
То ей розу подносит – в забвенье захлестном.

А позднее, дождавшись полдневной минуты,
Когда лоно земное пыланьем подмято,
Он стоптал с себя оторопь, словно бы путы,
И воскликнул: «Аллах!» – и вскочил на бахмата!

Он понесся по улицам в гневе великом,
Становясь на скаку все багровей, тигровей.
Свои шпоры топил в набегающей крови
И молчаньем своим – был страшнее, чем рыком!

И все то, что в полете глаза ухватили,
Завертелось, как образы в зеркале вертком,
И настало обличьям, и мордам, и мордкам —
Целой жизни измглеть в золотистом распыле!

В том распыле всю память свою пораздергав,
Бился зверь, инобытия ставший добычей,
А ездок познавал в победительном кличе
Тот восторг, что сильней любострастных восторгов!

«Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом…»

Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом —
Вы теперь только память о смертной истуге,
Хохоток в облаках, щебетанье пичуги,
Непотребные другам, немилые девам.
Для влюбленных вы стали словами обетов,
Для бездельных богов – сторожами юдоли,
Кладовыми сравнений для бедных поэтов,
Для ребенка – детьми, но не знавшими боли.
Вы – цветок-скороцветка для древнего предка,
Для воителя – битва, железо и пламя,
Для сновидца вы в грезе – пустая проредка,
Для меня – целый мир, исчезающий с вами!
А русалки, рожденные в струйчатой ясни,
Сопричаствуют вам, будто собственной басне…

Радуга

Он слышен был, когда в зеленом жите
Он убыстрялся – теплый дождик мая,
А солнце, тучу брызгов пронимая,
Разъяснивало бисерные нити.

Ударил в пыль трухлявую на шляхе,
Нырнул в кусты, шурнул по мокрым сучьям,
Прошелся черным по булыжной плахе,
Потом притих, заслушавшись беззвучьем.

Он замолкает – и, расцветшей сразу,
Безмерье будет радугой объято,
Она ж прерывиста и клочковата,
Как будто снясь прижмуренному глазу.

Все огоньки сбирая с небосвода,
Напоминают призрачные арки,
Что даже в день и радостный и яркий,
Куда ни прячься, ты стоишь у входа.

И ты, чью душу пожрала дремота,
Вперясь в безмерье, вслушиваясь в худо,
К зам ирному прошел через ворота,
Что за тобой не заперты покуда.

Конь

Конь мой сивый, некрасивый,
С колтуном заместо гривы,
Люблю твою взмыленную подпружку,
Парного дыханья зеленую юшку.

Храп костлявый, да осклабый,
С губой мягче грудей бабы,
Забрось на плечо мне, как доброму другу,
Чтоб шеи упругой я чуял натугу.

Ты, печальный, как потемки,
С полосою от постромки,
Возьми меня в дружбу, как взял бы вола ты,
И будь постояльцем облупленной хаты.

Дам воды я непременно,
Дам и сахара, и сена,
И кус доброй соли, и свежего хлеба,
И через окошко пригну тебе неба.

Ты не супь камыш-бровину,
Ты узнай мою кручину,
А темная темень замрет у порога —
Со мною на пару упрашивай Бога.