Гитлер-Освободитель. Губернаторы не врут

Я вспомнила про мой пропущенный завтрак, и поняла что моя прыгучесть тоже вскоре снизиться, если я срочно не поем.

– Товарищ начальник, а за физический ущерб животным вы… караете? – наконец осмелились я задать свой вопрос.

– Очень строго и принципиально. – (Характерный жест рукой подсказал мне, что сейчас последуют ещё полчаса разъяснений) – Так, только в прошлом году органами прокураторы…

– Товарищ начальник. – оборзела я окончательно, – А вот рядом, – (рядом стояла черная неслабая Бэха явная выдававшая как минимум заместителя Прокурора) – Это же машина вашего сотрудника?

– Точно так, – напрягся Начальник в уперся в меня взглядом как в подследственную.

– А вот посмотрите внимательно: у него в радиаторе тут мертвый воробушек…

Наступило долгое тягостное молчание. Человек-Ровер вначале покраснел совсем, затем из красного сделался серого цвета, глаза его сузились и с минуту излучали только государственную мудрость. Он подошел вплотную к ноздрям Бэхи, присел на корточки и, недвижно и с полным пониманием всей серьёзности возникшей ситуации с минуту смотрел на маленькую мертвую серую птичку.

Вороны на липах вокруг прокуратуры даже перестали каркать, и с интересом повернули клювы в сторону прокурора.

– Вне всякого сомнения, мы передадим это факт с целью проведения служебного расследования, – наконец промолвил слово Начальник. – Однако, я хотел бы напомнить прессе, что защита невиновных столь же важная задача прокуратуры и прокурорского надзора как и наказание преступников. В частности, для полноценного расследования факта важно, был ли воробей жив, когда попал в радиатор, или был к этому моменту мёртв. Возможно также, что его подкинули. Я не исключаю провокаций. Для этого мы должны привлечь экспертов, как лиц обладающих специальными знаниями, и провести эксгумацию тела птицы и экспертное исследование, по всей форме. Но мы несомненно доложим прессе о результатах этого расследования и принятых по данным фактам мерах

Человек-Ровер вновь принял лицом свой привычный цвет, задумчиво стер с лобового стекла своей машины разбившегося жука, пробормотав загадочные слова: «Сто девятая…», после чего не прощаясь и более не глядя в мою сторону сел в машину, буксанул напоследок на месте, и скрылся за перекрестком, подняв небольшое облако пыли.

– Почему все они так резво ездят и так лихо стартуют, – подумалось мне, – Тут же вообще некуда ездить, зачем такой экстрим! – Но я не стала никого спрашивать об этом, так как каким-то образом поняла, что это будут им немного обидно. Журналисты – они же догадливые.

Теперь… Надо было пообедать, но…

– Товарищ журналист, товарищ журналист! – издалека раздался громкий обеспокоенный голос женщины, которая почти что бежала ко мне по четной стороне улицы, иногда слегка натыкаясь на дорожные знаки и фонарные столбы, но не теряя из виду ориентир, то есть меня. Более того: следом за ней бежала ещё одна, поодаль, только очень медленно, ноги её как бы шли пешком, а тело все было устремлено совершенно вперёд.

Что-то мне подсказало что с обедом у меня опять облом. Так можно и полинять не вовремя.

Да, так и есть. Я попала в руки экологических активистов, а оттуда сразу так люди живыми не выходят.

Лидия Сергеевна начала агитацию и пропаганду даже не отдышавшись.

– Мы – за толерантность, – поведала она мне сразу. – Нас очень радует, что в Совете Федерации слушается «Национальная концепция действий в интересах животных». Это исторический документ, он даст нам наконец Инструменты.

Лидия сверкнула в меня стёклами очков. чтобы я осознала серьезность исторического момента.

– Наконец, мы сможем положить конец геноциду животных. Мы поставим заслон…

– Вчера, кажется, ваш заслон кончился дракой?

– Мы… Мы здесь толерантно относимся к дракам. Ой, да у нас драки… Подерутся, и пиво идут пить потом вместе. У памятника Ленина, у райисполкома каждую субботу махаются, после дискотеки. Но вот хомяков – Хомяков мы не дадим обижать. Нет, не дадим!

В голосе экологической активистки появились героические оттенки. Не знаю как, но собравшись вдвоем женщины сразу стали походить на массовый экологический пикет.

– Иногда мне кажется, что вам всякие кошки собаки тараканы дороже людей, – неосмотрительно спросила я.

Экологическая активистка ужаснулась.

– Вы совершенно недооценивает важность борьбы за права животных! Сегодня вы пренебрегаете правами Хомяков. А завтра сбрасываете сточные воды в Северский Донец, и губит там Рыбу! Рыбу!!! А потом… Понимаете… Вы же не представляете, как мы жили до этого. Мы прозябали, а не жили. Хомяк преобразил наш город, он сделал его знаменитым. Хомяк – главное событие десятилетия в нашем райцентре. Да что десятилетия! У нас последние сто лет, со времен приезда в наш город в 1918 году товарища Артема ничего такого не случалось! В нашем Краеведческом музей за эту неделю побывало столько же человеко-посещений как за поседение три календарных года!. Приезжал сам Губернатор! Два часа у нас был тут, обошел каждый дом, на вертолёте прилетал, обещал построить спортивную площадку с сеткой, открыть музей ГУЛАГ-а… Я уверена – теперь у нас в городе будет Центр Толерантности! И все это – только благодаря Хомяку! Только благодаря Хомяку! Благодаря нашей выдающейся непримиримой борьбе за его права, за права животных. Я вам скажу больше.

В глазах активистки возник торжественный блеск, обещающий что-то невероятное.

– Мы выступает за то, чтобы на главной площади города власти поставили памятник Хомяку Тёме. Без него мы бы никогда не вышли из этого вечного запустения.

– Но там же Ленин? – возразила я.

– Напротив, напротив, – примирительно захлопотала Людмила Ивановна, – Напротив Ильича! Представляет, как красиво? А пусть Ильич указывает рукой на Хомяка Тёму. А Тёма лапкой на Ильича. И потом – сравните: что сделал для нашего города Ленин, и что сделал Хомяк?! Разве можно это сравнивать?!

Последние прозвучало как окончательный и решительный аргумент, снимающий все вопросы. Памятнику – быть, поняла я. Ильич потерпит.

– Возможно, – голос активистки задрожал, и она почти заплакала, – К нам даже приедет Касьянов!

– Каспаров, – поправила её вторая, в сломанных очках, оказавшаяся той самой легендарной Карлой Лазаревной, и они немного поспорили.

– Но Ильича мы тоже уважаем, уважаем, – активистка испуганно заглянула мне в глаза, как бы гадая, а вдруг я комуниска?

Вопрос с моей политической ориентаций прояснить не удалось: справа от нас, прямо у парадного входа в Прокуратуру резко тормознул ментовский уазик. (Почему они всегда так резко тут тормозят?).

– Да не кидался я дохлыми воробьями, млин, в ваши машины, что я, совсем дурак, что ли!

Из машины выгрузили синюшного вида человека в грязной одеже. Человек ругался.

– И наручники ослабьте, гады. Все руки затекли!

– Ща я тебе дам «гада», – незлобно пообещал круглолицый милиционер, и повел подозреваемого в чрево Дворца Закона. – Вон, у тебя вся одежда в вещдоках, перистый ты наш. Ща тебе будут воробьи да галки, голубок.

Поняв, что надо делать ноги, пока мне самой не определили тут процессуальный статус, я потихоньку отошла на цирлах, оставив активисток наблюдать за очередным вопиющим нарушением прав и свобод человека и гражданина, и скрылась.

Оставалась девочка. Адрес был известен, и я просто позвонила в дверь. Мне открыла мама с печальными глазами. Мне позарез нужно было фото девочки с хомяком. Меня бы убили если бы я не привезла фото девочки с хомяком. Все было бессмысленно без фото. Мне так и сказали: «Без фото не возвращайся». (Но денег на обратный билет правда дали.)

– Я Юлия Петровна, из «Хомяковской правды» …. Я очень бы хотела поговорить с вашей дочерью, – завела я шарманку сделав маме настолько несчастные глаза, насколько натренировалась на своей, ну, в своё время, конечно.

Мама, ничего не сказав, утонула куда-то вглубь бесконечного тёмного коридора. За её спиной обнаружилась дочь с такими же грустными глазами.

– Зря она открыла, – утомленным голосом промолвило дитя, – Вы задолбали уже. Капец.

Я объяснила всё про фото. Про хомяка. Про то, что меня уволят, и то, что тогда я умру, а она будет виновата.

– Ну и вешайтесь, мне-то что, – ответило дитятко.

Оставался последний шанс. Я достала айфон, и показала прямо в лицо этому жестокому организму.

– Отдаю за фото с хомяком.

Честно сказать, айфон был не нов, я давно хотела новенький, бла-бла-бла, а тут такой шанс – и новый айфончег наною, и материльчег крутой заодно.

Девочка постояла в двери, глядя на телефон, и стала всё грустней, грустней, грустней, и наконец заплакала.

Этого я не ожидала.