Но в несуразных, многотрудных
Своих скитаньях забывал.
А образ в горький миг иконой
Входил в больную душу вдруг
И неустанно, неуклонно
Меня вытаскивал, как друг,
Из грязи, что была вокруг.
На этот раз в моём чертовском
Паденье, не чета другим,
Ты руку мне подал, Саровский,
Богоподобный Серафим!
Ты для меня был всем, что свято,
Что недоступней, чем судьба,
Как Радонежский был когда-то
И есть для нас и для тебя.
Но ты сказал мне, что негоже
Тебя до неба возносить,
Что страшный грешник ты такой же
И что хотел бы лучше быть.
России дух! Ты словно берег
Среди губительных морей.
Ты мне в себя помог поверить
И вывел из беды моей.
И, бесконечно благодарный,
Принялся я за этот труд
В надежде, что в дороге дальней
Твои молитвы сил дадут.
Они нужны мне, как дыханье,
Как крестик, что спасёт в бою,
Нужны, чтоб новое преданье
Не исказило жизнь твою.
ЗЕМНОЕ И НЕБЕСНОЕ
(Глава первая)
Ещё зарёй не заалело
Ночного неба полотно,
А Вовка (вот не спит, холера!)
Тихонько постучал в окно.
«Ну, чо тебе? – ответил Прошка. —
Рыбалить нынче не пойду». —
«Да подожди же ты немножко.
Кажись, я впрямь попал в беду».
Мошнин поднялся недовольно,
Открыл окно. И вправду друг
Белее мела – видеть больно —
Стоял. В глазах застыл испуг.
«Да чо с тобой?!» – В плену икоты
Он кое-как проговорил:
«Я спал уже… а он с иконы…
Сердито… пальцем… погрозил…»
Кто погрозил – пытался Прохор