Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Утром, вооружив мальчиков серпами и тяпками, Стасевич отвёл ребят на картофельное поле и задал им урок (устар. Работа, которую нужно сделать к определённому сроку – прим. ред.). Каждый из них должен был до обеда выполоть и окучить три борозды, а после обеда, если урок будет выполнен, можно делать что угодно. Если до обеда с этой работой не справятся, то кончать урок надо будет после.

Борозды были не очень длинными – так, по крайней мере, показалось Боре, и он удивился, когда Юра начал упрашивать отца уменьшить урок и дать только по две борозды, но тот остался непреклонным.

Когда ребята приступили к работе, то Боря увидел, что просьбы Юры были не напрасными: дело оказалось действительно тяжёлым. Картофель так зарос сорными травами, в особенности осотом, что его иногда было трудно и отыскать в густой траве. Приходилось сперва траву сжать, причём так осторожно, чтобы не повредить картофельной ботвы, тяпкой вырубить корни сорняков, всё это собрать и снести за пределы борозды, а затем чистой землёй окучить кустик картошки.

Вскоре все руки у ребят были исколоты колючими сорняками, болела спина, лицо заливал пот, рубашки уже давно были насквозь мокрыми, а на ладонях появились первые мозоли. И самое главное, проклятая работа шла всё медленнее и медленнее, и если первую борозду они осилили за каких-нибудь полтора часа, то на вторую потратили не менее трёх.

Солнце уже было высоко, когда Арина, выглянув из-за забора, позвала «работников» обедать. К этому времени ребята справились только с двумя бороздами каждый, и стало совершенно очевидно, что для третьей борозды им едва ли хватит всего вечера.

Обед проходил довольно грустно. Мальчишки здорово проголодались, но ожидание тяжёлого труда после обеда делало всё невкусным. Стасевич видел состояние ребят, но молчал. Однако он был хорошим воспитателем. Сразу же после обеда, когда мальчики стали собираться в поле, он неожиданно разрешил в этот первый день больше не работать, несмотря на то, что урок ими не был выполнен. Однако предупредил, что такое послабление им даётся первый и последний раз и что впредь он будет требовать выполнение урока без всяких скидок. Ребята этому очень обрадовались. Ведь строгое выполнение урока откладывалось на будущее, а сейчас они вновь получали желанную свободу.

Конечно, без дела они оставаться не могли и, помыв и перевязав тряпочками с мазью, которую им заботливо дала Арина, поцарапанные руки, ребята решили осуществить план, намеченный ещё вчера. А план заключался в следующем.

Во дворе росла группа больших, высоких ёлок. Эта группа могучих деревьев стояла почти посреди двора, в ней было три ели, расположенных на расстоянии трёх аршин друг от друга. Их стволы были настолько толсты, что мальчики, взявшись за руки, не могли их обхватить. Нижние ветки на высоте около четырёх аршин были спилены, а следующие переплетались, образуя огромный зелёный шатёр.

В прошлые приезды Бори в лесничество они с Юрой, забираясь на самые вершины деревьев, видели далёкие окрестности, там было немного страшно и очень интересно. Ветки каждого из деревьев вверху находились так близко, что ребятам ничего не стоило перебраться с одной ели на другую. И это надоумило их соединить ветки досками и сделать там «воздушный» дом. Юра задумал это давно, но одному выполнить всю работу было невозможно. Теперь, когда их стало двое, они решили это намерение осуществить.

Найти доски во дворе труда не составляло, довольно быстро разыскали гвозди и куски верёвок. Всё это, хотя и с трудом, удалось затащить наверх и там укрепить. Пожалуй, самым трудным было проделать это незаметно. Ведь главное, к чему они стремились, это чтобы их робинзоновский дом был известен им одним.

К вечеру после всех трудов мальчики стали обладателями деревянной площадки размером два на три аршина, довольно прочно укреплённой на ветвях трёх деревьев на высоте около десяти сажень. Правда, даже при небольшом ветре площадка скрипела и раскачивалась, но это было даже приятно, разве только чуточку страшновато. Всё соорудили за один вечер, причём так ловко, что из взрослых никто даже и не заподозрил этого высотного строительства.

В будущем помост служил надёжным убежищем и местом игр и проказ не только в это лето, но и в следующее. И очень долго о существовании дома взрослые не знали. Но мы немного забежали вперед.

Пока же в этот вечер ребята после тяжёлого труда в поле, а затем после не менее тяжёлого труда по своему строительству, умаялись так, что, поужинав, свалились спать как убитые.

Однако, как ни устали они, а о завтрашнем дне не забыли. И хотя в душе молили Бога, чтобы пошёл дождь, и полоть было бы нельзя, всё-таки попросили Арину разбудить их не позднее шести часов. Они поняли, что для выполнения урока в отведённое время вставать нужно как можно раньше. Но как же трудно оказалось вставать, когда исполнительная Арина, успевшая уже приготовить им завтрак, расталкивала мальчуганов.

Ещё труднее было приниматься за работу. Первые шаги по борозде оказались неимоверно трудны: от незаживших царапин руки саднило, плечи и спина болели, казалось, что будет невозможно сделать ни одного движения, где уж тут три борозды выполоть! Но так было в самом начале, уже через полчаса все эти боли куда-то пропали, а так как за прошлый день выработалась и кое-какая сноровка, то дело пошло быстрее.

Всё же, как ни старались они, но и в этот день осилить урок до обеда не смогли, пришлось поработать часа два и после. Зато окончив работу и наскоро ополоснув около колодца лица и руки холодной водой, ребята забрались в свой неприступный замок, как они окрестили помост на елях, разлеглись на нём и, глядя на плывущие облака, чуть покачиваясь от лёгкого ветерка вместе с вершинами елей, принялись мечтать.

Мечтали они, прежде всего, о том, что когда вырастут большими, то и сами не будут полоть картошку, и не будут заставлять делать этого не только своих детей, но даже кого-либо чужого.

– Тогда, – говорил Юра, – всё будут делать машины. А уж для полки картошки я изобрету такую, которая всё будет делать сама, только кнопочки нажимай.

Боря возразил:

– Не нужна будет такая машина. К тому времени, как мы вырастем, люди, наверно, эту проклятую картошку и есть-то не будут. Наверно, еда тогда будет совсем другая, какая-нибудь особенная, очень вкусная…

Конечно, разгорелся небольшой спор, и его окончательное разрешение, какое обычно у них следовало на земле, не произошло только из-за очень маленьких размеров площадки и угрожающего поскрипывания её при каждом резком движении. Так их спор ничем и окончился.

Затем они принялись мечтать о том, что это не простой дощатый помост, неподвижно укреплённый на вершинах пусть и высоких деревьев, а свободный воздушный корабль, несущийся над Землёй. В этих мечтах, рисующих фантастические приключения, героями которых они себя воображали, они были вполне единодушны. Им уже казалось, что они улетели далеко от дома и находятся где-нибудь над Африкой или Америкой.

От этого приятного и интересного путешествия их оторвал голос Арины, вышедшей на крыльцо и звавшей их ужинать. Боря нечаянно чуть было не откликнулся, но Юра вовремя зажал ему рот рукой и прошептал:

– Молчи, ты с ума сошёл! Она сейчас же догадается, где мы, папе скажет, ну и прощай тогда наше убежище.

Но тот уже и сам понял, какую оплошность он чуть было не совершил. Они затаили дух и, несмотря на многократные и сердитые крики Арины, не проронили ни слова. Та поворчала и ушла с крыльца, уверенная в том, что ребята убежали куда-нибудь в лес и её крика не слыхали. Однако не успела она войти в дом, как они уже бежали к крыльцу.

В этот день по окончании работы мальчики подсчитали количество оставшихся борозд и с огорчением убедились, что их ещё очень много. Они увидели, что если они будут каждый день точно выполнять заданный урок, то едва ли закончат всё через три недели. Но в следующие дни дело у них пошло быстрее: то ли сорняка было меньше, то ли они лучше приспособились, но теперь три борозды пропалывались иногда за час до обеда. Им очень хотелось от этой работы поскорее избавиться, и ребята решили, не говоря никому об этом, увеличить себе урок и стали пропалывать уже не три, а три с половиной и даже четыре борозды. В результате они справились с работой за двенадцать дней, о чём и доложили Стасевичу. Тот вначале не поверил, но когда убедился, что они говорят правду и что работу они выполнили добросовестно, похвалил их и в награду разрешил гулять целых два дня. Они гордились похвалой, но в то же время и были огорчены. Ребята полагали, что после этой работы они будут свободны на всё остальное лето, а тут дело повернулось не так. Но поскольку всё это ожидало их впереди, то они сейчас решили не унывать и занялись своими делами.

Прежде всего, они усовершенствовали свой дом: сделали над ним крышу из еловых веток, настлали немного сена и обрубили часть веток с краёв, чтобы улучшить обзор.

Через некоторое время, после очередного путешествия в лес, возвращаясь с полными лукошками ягод, во дворе они встретили Иосифа Альфонсовича, садящегося в тарантас, чтобы ехать в Темников. Он сообщил им печальную весть. Объездчик, ездивший в город по делам, узнал там, что умерла Варвара Степановна Травина, и Стасевич, хорошо знавший её, как знали её почти все жители города, отправлялся, чтобы принять участие в похоронах. Оба мальчика также хорошо знали и любили её, а Боря в особенности: ведь Варвара Степановна была близкой подругой бабуси. Ребята стали просить Иосифа Альфонсовича взять их с собой. Он согласился.

Через полчаса, наскоро пообедав, умывшись и надев чистые рубашки, положив в тарантас набранные ягоды и забравшись туда сами, они поехали в Темников.

В городе они очутились, когда было уже совсем темно. Янина Владимировна и Ванда уже спали. Только на другой день за завтраком они узнали, от чего умерла Варвара Степановна. Она, оказывается, простудилась на похоронах бабуси, заболела воспалением лёгких и умерла спустя пятнадцать дней после смерти подруги.

Через несколько часов из леса прибыл воз еловых веточек, заказанный Стасевичем, и мальчики вновь, как это они делали для бабуси, раскидали их по улице, обозначив путь для гроба Варвары Степановны от её дома до кладбища. Похороны происходили после обеда.

Варвара Степановна Травина в Темникове пользовалась таким же почётом и уважением, как и Мария Александровна Пигута. На её похоронах народу было почти столько же, и они прошли траурно-торжественно. Примерно через месяц Боря об этом событии написал своему дяде Мите, с которым в первые месяцы жизни у Стасевичей он ещё поддерживал переписку. Вот это письмо:

«Милый дядя Митя! Напиши мне, как поживает Костя. Умеет ли он читать и писать? Завтраки кончились у нас 1 июля, я их хотя и не посещал, но знаю. Зимой Юра будет учиться играть на скрипке, а я на рояле. Через две недели после смерти бабуси умерла Варвара Степановна Травина. Напиши, когда ты приедешь сюда. Что Костя про меня спрашивает и что ты ему отвечаешь? Женя тоже будет играть на рояле. Остаюсь любящий тебя племянник Боря. 13 июля 1919 года».

Это письмо было написано Борисом по требованию тётки, которая, хотя сама и не ходила к Стасевичам, но довольно часто присылала Женю. Она играла с Вандой в течение дня и почти всегда бывала хорошо накормлена.

Так было и на этот раз. Женя сказала, что мама пишет дяде Мите и хочет, чтобы в её письмо было вложено письмо от Бори. Очевидно, Елена Болеславовна стремилась показать брату, что не потеряла связь с племянником, по-видимому, она ему обещала. На самом-то деле это было не так. Со дня смерти бабуси и почти до самого своего отъезда из Темникова Боря не виделся с тетей Лёлей, и, кажется, ни одна из сторон от этого не грустила.

Чтобы иметь некоторое представление о Елене Неаскиной, нелишне будет привести то самое письмо, в которое было вложено вышеприведённое письмо мальчика. Вот оно.

«Дорогой Мика! Я очень виновата перед тобой, что так долго тебе не отвечала, но так занята всё время службой и разными домашними хлопотами, что никак не выберу времени написать, а главное, ждала, пока выяснится что-нибудь относительно Бори. Утешительного мало могу сообщить, так как на моё прошение о пенсии для него получила, наконец, ответ из отдела социального обеспечения, что Боря, имеющий отца в живых, не имеет права на пенсию. Предложили поместить его в приют.

С добавочными маминого содержания до сих пор нет определённого ответа, на днях будет заседание коллегии по этому вопросу, и тогда всё решится. Получила только пособие на похороны в размере 375 руб.

Из вещей мало что удалось продать. Нет совсем покупателей на большие вещи, так, кое-что из мелочей продала. <…> Поля ушла в деревню. <…>

Я теперь делаю всё сама, только самую тяжёлую работу делает за небольшую плату сторожиха из гимназии. Письмо твоё из Москвы я очень скоро получила и очень тебе благодарна за него. <…> От дяди с Катей я тоже получила письмо. Как твоё здоровье?

У нас теперь на службе масса работы; приходится даже иногда ходить заниматься по вечерам, что, конечно, очень утомительно. Как я и говорила, очень трудно теперь подыскать оказию, чтобы отправить Борю.

Пишу тебе через Катю, так как не знаю, удобно ли тебе писать на дом. Пожалуйста, напиши мне об этом подробно и обстоятельно, так как для меня очень важно знать, куда и как адресовать тебе.

Пока крепко целую тебя. Женя тоже.

Боря у Стасевичей много работает, загорел и окреп, хотя, кажется, и похудел немного. Питается хорошо, конечно, гораздо лучше, чем мы. Пиши. Твоя Е. Неаскина.

Напиши подробно кинешемский адрес.

Варвара Степановна умерла через две недели после начала болезни».

Прочитав приведённое письмо, неискушённый читатель может подумать, что тётя Лёля знает Борину жизнь, часто видится с ним и проявляет о нём заботу как близкая родственница. Так, между прочим, думал и дядя Митя. На самом деле всё обстояло по-другому. И если действительно Елена Болеславовна пыталась как-то оформить для племянника пенсию, чтобы уже с совершенно спокойной совестью окончательно сбыть его с рук, то, конечно, она совсем не думала о том, чтобы принять какое-нибудь участие в воспитании мальчика. О том, как он живёт у Стасевичей, она знала только по рассказам своей дочери.

Между прочим, получив окончательный отказ в пенсии для Бори и одновременно разрешение на помещение его в приют, который открывался на базе Санаксарского монастыря, она, встретившись с Яниной Владимировной, не замедлила это ей предложить. Стасевич, успевшая полюбить мальчугана, свято чтившая память Марии Александровны и уверенная, что та никогда бы не допустила, чтобы её внук был помещён в приют, от предложения его тётки категорически отказалась и даже высказала своё неодобрение самой мысли об этом. Она заявила:

– Боря у нас живёт как сын, мы ни в чём не отделяем его от Юры. У него много недостатков, но он очень добрый и, вообще-то, хороший мальчик. Пока мы будем иметь возможность, мы будем его держать у себя. Вам он никогда не будет в тягость.

Этот разговор слышал Юра, передал его содержание Боре, а тот, набравшись духу, зашёл в комнату Стасевичей и сказал: