Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2
Борис Яковлевич Алексин

Продолжение романа. Том второй охватывает период с 1919 по 1923 год и рассказывает о том, какие события происходили в жизни героя после смерти любимой бабушки и до воссоединения с отцом.

Борис Алексин

Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Часть третья

Глава первая

Итак, в жизни нашего героя перевернулась ещё одна страница: навсегда ушла самая любимая и, пожалуй, самая любившая его женщина, дорогая бабуся, и ему предстояло начинать совсем новую жизнь.

С приездом дяди Мити он представлял её просто: завтра или послезавтра они с дядей уедут из Темникова. Он будет жить в Кинешме, играть с Костей, о котором он знал из рассказов бабуси, а может быть, встретится со Славой и Ниной. Своим ближайшим приятелям он успел рассказать, что уедет с дядей Митей. Но на самом деле всё случилось совсем не так.

На другой день после похорон Марии Александровны между её детьми произошёл длительный разговор. Дмитрий Болеславович сказал, что по сложившимся у него в семье обстоятельствам он не может взять с собой не только сестру с её дочкой, на чём та очень настаивала, но даже и Борю. Он просил Елену хотя бы ненадолго оставить племянника у себя, обещая высылать деньги на его содержание. Однако та ответила категорическим отказом. Она заявила:

– Этого подкидыша я и видеть-то не желаю, пусть он отправляется искать бросившего его отца. У меня он не будет жить ни одного дня!

Дмитрия Пигуту такой грубый отказ обескуражил. Из писем матери он знал, что у Лёли тяжёлый характер, знал, что она не ладит с племянником, но чтобы взрослая женщина могла питать такую ненависть к ребёнку, он не предполагал.

Невольным свидетелем этого разговора оказался и сам виновник его. Боря совсем не хотел подслушивать, это получилось нечаянно: он просто шёл в гостиную, где, как он знал, находится дядя Митя. Услыхав слова тётки, он вбежал в комнату и громко крикнул:

– Да я и сам у этой тёти Лёли ни за что не останусь!

Затем он выскочил во двор, залез в пещеру, сделанную в дровяной поленнице, и там всласть выплакался. Начало разговора он не слышал, но понял, что, по-видимому, дядя Митя сейчас его с собой брать не хочет, и ему стало очень обидно: «Никому-то я на свете не нужен! Все от меня отказываются. И родной папа где-то пропал, вот уже полтора года от него нет писем. Жив ли он? А то, может быть, тоже умер, как Николай Геннадиевич. Куда же я тогда денусь?» – думал бедный мальчик, размазывая грязным кулаком по щекам слёзы. Так и просидел в поленнице до вечера, пока его не разыскала Поля, которая знала все его укромные уголки во дворе. Она привела его на кухню, накормила и уложила спать.

А между тем Дмитрий, поняв, что оставить Борю у сестры совершенно невозможно, стал искать выход из положения. Взять его с собой он не решался, слишком уж прямолинейна и тверда была угроза его жены. Везти Борю к Мирновой тоже нельзя: та голодала и с младшими-то детьми, и конечно, отказалась бы принять третьего. Привезти мальчика в Кинешму и поместить его до устройства в детдом у каких-нибудь знакомых он тоже не решался: это могло стать известным Анне Николаевне и вызвало бы очередной скандал.

В затруднении он решил посоветоваться по этому вопросу с ближайшими друзьями своей матери и, прежде всего, со Стасевичами. Те, выслушав его рассказ и зная от Марии Александровны о его семейных неурядицах и о взаимной неприязни между тёткой и племянником, предложили оставить Борю на некоторое время у них, обещая заботиться о нём, как о своём ребёнке.

Со своей стороны, Дмитрий Болеславович обещал забрать Борю не позднее осени или, в крайнем случае, зимних каникул. Обещал он также высылать на содержание мальчика необходимые деньги.

В общем, переговоры эти закончились, к большому удовольствию обеих сторон, полным согласием по всем вопросам. Судьба сироты на ближайшие несколько месяцев была решена. Конечно, его мнения никто не спрашивал, да с ним бы и не посчитались. Все решили, что нашёлся самый лучший выход из создавшегося положения.

Не согласна с этим была только Поля: «Как это так, – думала она, – при живых дяде и тётке, при живом отце, ребёнка, как какого-нибудь подкидыша отдают чужим людям? Пусть очень хорошим, добрым, но всё-таки совсем чужим!»

О своих думах она поведала Варваре Степановне Травиной и Анне Никифоровне Шалиной. Последняя сказала, что она сама взяла бы Борю к себе, да боится, что его дядя не захочет отдать мальчика в семью сапожника.

– Ведь он, чай, как ни говори, а всё господин, – сказала она.

Когда утром Боря от Поли узнал о том, что его решено оставить у Стасевичей, он обрадовался. «Значит, я не буду всё-таки жить с этой «ведьмой» (как про себя он называл свою тётку). А у Стасевичей мне будет хорошо: с Юрой будем играть, в лесничество ездить будем», – думал он.

В день своего отъезда Дмитрий Болеславович привёл племянника к Стасевичам и, передав его маленькую, но уже крепкую ручонку в руку Иосифа Альфонсовича, приказал Боре слушаться последнего так же, как он бы слушался его. Следом за ними Поля принесла постель мальчика и ту самую старую корзину, с которой Боря когда-то приехал к бабусе. В корзине находилось всё его нехитрое имущество: две пары белья, новые штаны, рубаха, сапоги, учебники, кое-какие книги и несколько поломанных игрушек. Добрая женщина попрощалась с Борей, поцеловала его, перекрестила, не обошлось при этом с её стороны без слёз.

Прощание происходило у Стасевичей в присутствии их прислуги, которая, не стесняясь, на все лады обсуждала Борино несчастное положение. Эти разговоры смутили его, и он при первой же возможности убежал наверх.

Вскоре Поля уехала в свою родную деревню Итяково, так как у Елены Болеславовны служить она не хотела, да та и не смогла бы содержать прислугу.

Вечером этого же дня уехал из Темникова и Дмитрий Пигута, увозя с собой как память о матери её письма, записки и старый альбомчик с фотокарточками.

Все личные вещи Марии Александровны и мебель Елена Болеславовна оставила себе. Месяца через два ей предложили освободить служебную квартиру для новых учителей, и она переехала в небольшую комнатку в доме одной женщины, жившей около базара, поэтому почти всю обстановку Пигуты она продала за бесценок.

Так распалось это гнездо, с огромным старанием и любовью создававшееся одной из последних представительниц рода Шиповых. Не стало её – не стало дома и державшейся на ней семьи, не стало и гимназии, с такой энергией и добросовестностью ею созданной. Но осталось много людей, которые ею воспитывались, получали от неё первые начатки знаний и первые путёвки в самостоятельную жизнь. Это были многочисленные выпускницы темниковской женской гимназии, рассеявшиеся по всей необъятной России, долгие годы вспоминавшие свою любимую наставницу. Среди них была Анна Николаевна Шалина-Алёшкина; был среди людей, часто вспоминавших добрым словом эту женщину, и её внук Борис Алёшкин. Всю свою жизнь он считал, что эта скромная, преданная своему делу женщина была одним из самых лучших людей, встреченных им на его большом и трудном жизненном пути.

Итак, Борис поселился у Стасевичей. Его поместили в комнате Юры. Под его постель, состоявшую из тонкого матрасика, набитого морской травой, байкового одеяла и маленькой подушки, а также и под корзинку с его вещами была отведена часть большого шкафа, когда-то буфета. Верх этого шкафа был заполнен различными физическими приборами и химическими реактивами, а также и Юриными самоделками, а низ предоставили для Бориных вещей. Его шинель повесили рядом с Юриной на вешалку в коридоре, там же были поставлены и его новые сапоги. Летом Боря уже больше двух лет, как, впрочем, и большинство темниковских ребят, обходился без обуви.

Спал он на полу в Юриной комнате, на своём матрасе, расстилавшемся у того же шкафа, куда он убирался на день. Простыней у него не было, они остались у тёти Лёли. Наволочки на подушки менялись раз в месяц, а то и реже.

Юра спал на высокой железной кровати, стоявшей у противоположной стены комнаты. Она была укрыта тёплым шерстяным одеялом, под которым были и простыни. Посредине комнаты стоял большой стол, за ним они не только занимались своими ребячьими делами, но часто и ели. Время их завтрака и обеда не совпадало со временем приёма пищи, установленным в доме Стасевичей, и потому им часто приходилось есть отдельно от остальных членов семьи.

План квартиры Стасевичей

К описываемому времени жизнь в семье Стасевичей протекала так. Иосиф Альфонсович по-прежнему оставался заведующим Пуштинским лесничеством, распоряжался довольно большим штатом объездчиков, лесников и рабочих лесопитомников. Своих личных рабочих, которых помимо домашней прислуги он держал до революции (три-четыре человека), ему пришлось рассчитать частью потому, что не хватало средств на их содержание, а главным образом потому, что он был теперь на положении советского служащего, и держать наёмных рабочих ему не полагалось. Из всей прислуги у Стасевичей остались в городе кухарка и няня Марья, а в лесничестве – молодая мордовка Арина, ведущая всё большое хозяйство лесного дома, и рабочий, числившийся одновременно и сторожем конторы лесничества.

Между тем хозяйство Стасевичей как в лесу, так и в городе было достаточно велико и требовало довольно большого труда. В городе они держали корову, кур, уток и старую лошадь – рыжего мерина, которого так и звали – Рыжий. Уход за всей скотиной и все работы по двору до сих пор лежали на Юре, с появлением Бори половина этих дел была возложена на него.

С первых же дней жизни у Стасевичей, мальчик попал в положение полуприёмного сына – полубатрачонка. В отношении питания и обращения с ним старших Стасевичей он был полностью приравнен к Юре, но и в отношении работы также. Они по очереди чистили хлев, конюшню, по очереди ездили на Мокшу за водой (40-вёдерной бочки едва хватало на два дня), по очереди задавали корм корове и лошади, вместе пилили, кололи дрова, а затем и разносили их по печкам, которых было в доме пять; топила печи няня Марья.

Но вся эта работа пришла позднее, а с первых дней своего пребывания у Стасевичей Боря вместе с Юрой и Иосифом Альфонсовичем переехал жить в лесничество. Имевшееся там хозяйство и служебные дела требовали присутствия хозяина и дополнительных рабочих рук; Янина Владимировна жить в лесу всё ещё боялась и приезжала туда с Вандой только на день в воскресенье. Однако пока опасения её были беспричинные.

В саровском лесу и в Пуштинском лесничестве бродили мелкие шайки дезертиров, или, как их называли, зелёных, но эти члены семей здешних крестьян нападать на местных жителей опасались.

Имевшееся в лесничестве хозяйство в это время составляло основной источник существования семьи Стасевичей. Получаемое ими жалование было так мало, а деньги так быстро падали в цене, что без собственного хозяйства им жить было бы просто невозможно. В лесу они имели кое-какой скот и довольно много разной птицы. Недалеко от дома находился большой огород, основную часть которого занимал картофель. Одна из лесных полян была вспахана, засеяна просом, гречихой и овсом. Около дома уже вырос небольшой сад с кустами малины, крыжовника, смородины, молодыми

фруктовыми деревцами, несколькими ульями системы «Дадан» и двумя старомодными колодами. Уход за пчёлами – увлечение Сифафоныча, а мёд, который они давали, скоро стал важной статьёй дохода в семье.

Ребят, приехавших поздно вечером, встретила Арина. Накормила вкусными горячими пшёнными блинами с мёдом, напоила парным молоком и уложила спать в одной из комнат большого пустого дома.

Ещё в начале революции Стасевичи, опасаясь погрома, вывезли вещи, в том числе почти всю мебель, в Темников, и большие комнаты этого дома стояли пустыми. В столовой остался большой обеденный стол, который в городе не поместился бы ни в одной из комнат, и несколько стульев. В бывшей Юриной комнате, одной из самых маленьких, обычно жил Иосиф Альфонсович, по его распоряжению туда же поставили деревянные топчаны для мальчиков, на них положили соломенные матрасы, покрытые льняным рядном и простыми солдатскими одеялами, и только подушки были набиты пером. У окна стоял стол, на котором работали и ели ребята и хозяин. В одном углу стоял шкаф с охотничьими ружьями и припасами, в противоположном – другой, в котором лежали в самом хаотическом беспорядке книги, брошюры и старые журналы – остатки невывезенной библиотеки. В бывшей спальне находилась большая кровать, на которой спала Янина Владимировна, когда решалась оставаться ночевать. В кухне жила Арина, и там всё оставалось без изменений. Все же остальные комнаты, а их было около десяти, пустовали, зимой они не отапливались, а окна в них закрывались ставнями и заколачивались досками. В одной из этих комнат Стасевич устроил подобие склада продуктов: ставили кадушки с мёдом, заносили на зиму ульи, а в деревянные лари засыпали овощи. В канцелярии лесничества ничего не изменилось.

Разумеется, все эти перемены Борис заметил только на следующий день. В этот же вечер они успели только поесть и сейчас же завалились спать.

На следующий день, поскольку это был их первый день пребывания в лесничестве, Иосиф Альфонсович решил дать ребятам отдохнуть. Весь этот день друзья бегали по лесу, лазили на самый верх вышки, обследовали свою, теперь уже полуобвалившуюся пещеру, перезнакомились (собственно, это сделал Боря, Юра был лицом, представлявшим незнакомца) со всеми дворовыми собаками, а их было штук шесть: некоторые сидели на цепи, некоторые бегали по проволоке вдоль заборов, а две бродили по двору, вывалив от жары свои длинные, красные языки и полураскрыв пасти с острыми белыми зубами. Обилие собак объяснялось тем, что в то время в лесу развелось много волков, забиравшихся даже во дворы. Они представляли опасность для домашнего скота, а мощные собаки-волкодавы надёжно защищали двор. Они хорошо охраняли и от чужих людей, и не только неистовым лаем, поднимавшемся при появлении постороннего, но и способностью основательно порвать непрошеного гостя.

Между прочим, знакомя Борю с собаками, Юра втайне надеялся, что некоторые из них попугают приятеля, и захватил с собой на этот случай отцовский арапник, но, к его удивлению, ничего не произошло. Почему-то все собаки, даже самые свирепые, в мальчике признали своего, и ни одна из них даже не заворчала.

Побывали ребята и на пасеке, но Юра, боявшийся пчёл, очень быстро оттуда убежал, пришлось уйти и Боре, а ему хотелось посмотреть на работу Стасевича, защищённого сеткой и что-то делавшего в одном из ульев.

После этого мальчишки направились к озеру, искупались и вдоволь наелись земляники, которой на берегу было так много, что земля от неё казалась красной. Сорвав свои помятые гимназические фуражки, ребята в течение какого-нибудь часа набрали их доверху и с торжеством принесли Арине, а вечером все лакомились этой ягодой, залитой принесённым из погреба холодным молоком. Ел и похваливал землянику и Иосиф Альфонсович. Затем он сказал:

– Вот что, ребята, картошка совсем заросла. Я нанял в Караеве баб для прополки, да они что-то не идут, а ждать больше нельзя, можем на зиму без картошки остаться. Придётся эту работу проделать вам…

Юра, которому уже приходилось помогать при прополке картошки, услышав слова отца, нахмурился, хотя, конечно, и не посмел что-либо возразить. А Боря, на которого день, проведённый в лесу, на свежем воздухе, с полной свободой, отличная еда и чувство какого-то покоя произвели приятное впечатление, восторженно воскликнул:

– Иосиф Альфонсович, мы сделаем, мы выполним, вот увидите!

– Ну-ну, посмотрим, что вы за работники, – улыбнулся Стасевич и стал укладываться спать. Вслед за ним угомонились и ребята.