От Кремлёвской стены до Стены плача…

Я говорю:

– Ну пойдем, я, может быть, там уговорю кого-нибудь, – меня же ее мама-то попросила, чтобы я курировал – это слово такое, я и не знал, «курировать», курировать от слова «курить», что ли, я потом, когда уже начал работать, понял, что это такое, и тоже в министерстве. Я здесь над ней шефствовал, пошел:

– Пойдем, – и мы пришли с ней в комнату матери и ребенка.

Я говорю:

– Вот девушка, понимаете, она молодой специалист, ей приткнуться негде. Может, где-нибудь найдете ей местечко, пусть она у вас тут поспит, потому что нам завтра надо в Барнаул ехать.

А дежурная говорит:

– Да нет, у нее же детей нет.

Я говорю:

– Да нет, но будут.

– Она кто вам?

Я хотел соврать, что невеста, но говорю:

– Это, как говорится, сокурсница, едем мы в Барнаул, я на практику, она на работу.

– И откуда же вы едете?

– Из Москвы.

– Ой, господи! Да что же вас занесло сюда, так далеко от Москвы!

А у нас трест работал, я же говорил, по всей России и по всем стройматериалам, все централизовано, все было – попробуй, отверни в сторону, быстро тебя в колею поставят. Как Высоцкий пел: «А я из колеи вырвался и попер», – куда он там попер? Он с этой-то не мог справиться, с Мариной Влади. Говорит:

– Отдай жену дяде, а сам иди к Марине Влади.

Но это я так, к делу не относится. И заведующая говорит:

– Ну ладно, уж пусть она здесь поспит, а ты иди отсюда.

Я думаю: «Ну ладно, хоть она пристроилась, а я пойду, тут по залу буду ходить, как этот маятник, туда-сюда». Я ходил-ходил по залу, потом меня сморило совсем, я постелил газетку и на пол прилег. Прилег и заснул, и, видно, я поспал нормально, спокойно, потому что вещи мы в камеру хранения сдали. Вдруг что-то меня ногой пихает:

– Эй, ты, парень, ты чего тут разлегся? Что тебя, забрать в милицию?

Смотрю, открыл я глаза – а надо мной милиционер стоит.

– Что это ты на газете тут спишь, как все равно кошка и собака?

Раньше бомжей не было, даже понятия такого не было. Я говорю:

– А где же мне спать-то? У меня же вот билет есть, ехать мне надо в Барнаул.

– Ну-ка давай, вставай быстро, не положено тут спать.

Я газетку свою свернул, смотрю – а я лежу под витриной – такие были на ножках витрины для газеты, и меняли их каждый день. А газета оказалась «Гудок». И я под этой газетой «Гудок» прогудел полночи. Утром пошел, перекусить надо чего-то. Света по своим делам, я по своим, и я где-то, наверное, после обеда пошел, думаю: «Дай я в ресторан пойду, хоть щей поем или чего-нибудь подешевле». Пришел, сел за стол, официант подходит:

– Что угодно вам?

Я говорю:

– Да вы мне дайте что-нибудь подешевле.

И он мне принес суп, а напротив сел такой молодой вроде парень или мужчина, и он заказал закусочки разной, и «принесите мне 200 грамм водки в маленьком графинчике». Я тогда вообще водку не пил, думаю: «Как это он водку пьет с утра, сидит в ресторане, водка в маленьком графинчике». Я вообще тогда отрицательно относился к алкоголикам и тем, кто пьют. Этот молодой человек и не пьяница, может быть, а просто так, как раньше дворяне в каком-нибудь собрании или у кого-нибудь в гостях соберутся и в буфет идут, хряпнут по рюмочке, икрой или семушкой закусят, потом уже к обеду.

И я поел, выхожу, Света стоит, меня ждет. Взяли мы из камеры хранения вещи, сели в поезд, поехали в деревянном общем вагоне. Окна не открываются – тянешь, тянешь их, никак не открываются. Теснота, духота! Ну, тут недалеко ехать до Барнаула, доехали без проблем.

В Барнауле опять пересадка, надо ехать до Сорокино. Снова надо ждать и ехать дальше. В Барнауле мы остановились в гостинице. Ночь провели, а утром сели на поезд, поехали, а дальше пешком до Усть-Осихи, или как она раньше называлась.

Идем в Усть-Осиху, чемоданчики свои несем, пришли. Встретил нас Роднов Иван Егорович, начальник партии, такой крепкий, основательный мужик, сидит, что-то пишет. Встретил нас приветливо.

Они снимали дом под контору. В конторе люди толпятся: буровики, горные рабочие, шоферы. У начальника была подруга – полевая жена, она всеми командовала Я приехал, коллектором, а Света старшим коллектором. Роднов ей говорит:

– Ты вот старшим коллектором пойдешь, к Ольге, – она начальник отряда, комсомольская деятельница бывшая. Не бывшая, а она там, в тресте, комсомолом руководила, а тут она начальник отряда. Она тоже техникум кончила, но училась в институте уже заочно. Роднов Свету к ней наладил, а меня:

– А ты останешься при мне, я буду руководить твоей практикой.

Я же коллектор, мне не надо шурфы копать, я уже как барин ходил. А задача нашей партии была такая: моноклиналь среди спилитовой формации – это сейчас как некоторые напишут чего-нибудь про всякие компьютеры, ничего не поймешь, так и в геологии.

Значит, моноклиналь – это геологическая структура, сложенная вулканическими породами, излившимися в подводных условиях. Среди этих пород остались отдельные участки доломитов и известняков. Это все и есть спилитовая формация. Она выходит на поверхность в районе наших работ. В геологическом плане район относится к отрогам Салаирского кряжа. И наша задача была произвести детальную разведку известняков этого выхода, оценить их на предмет пригодности для получения цемента. Естественно, что мы сделали?

Я даже не буду всю методику разведки расписывать, но вкратце, чтобы понятно было, что я там не просто ходил туда-сюда, кое-чего делал.

Моноклиналь представляла в рельефе обрывистый склон небольшой горы. Склон надо было расчистить по всему выходу известняков метров 50. Добывать известняк предполагалось открытым способом – карьером. Кроме расчисток выходов необходимо было пройти несколько канав и подбурить с выходом керна не менее 80 %, отобрать несколько проб для полузаводских испытаний. Вот такая была задача поставлена.

Вертелись станки – старые станки, КМ-300, с ременной передачей типа Крелиус. В то время у нас ничего не было, ни бурового, ни горнопроходческого оборудования.

Геологический комитет, который был в царское время и потом уже при советской власти – технику покупали за границей, Нобели братья хозяйничали в нефтяной промышленности и других машиностроительных отраслях, а после революции они все свалили. И пришлось самим все в условиях экономической блокады придумывать: были шведские старые станки, а потом и свои начали выпускать. Наши станки, конечно, попроще, но надежней, пашут, как говорится, круглосуточно. Бурили скважины, опробовали и с расчисток пробы отбирали. Набрали мы огромное количество проб.

У Родного, у нашего начальника, была помощница Катя, старший техник, по должности – а по совместительству была его любовницей. У Роднова была в Москве приличная, дружная семья, двое детей. Он жене письма писал: «Дорогая, как ваши дела, как детишки? Я очень скучаю». Он плотный парень, хозяйственный и надежный мужчина. Роднову, наверное, лет сорок было с небольшим, а мне казался он уже матерым мужиком. А в поле у него была боевая подруга. Она с ним вместе и жила в одном доме, в конторе.

Мы с Катей опробованием занимались, ящики заказали на 50 кг проб. Всего свыше пятидесяти ящиков заполнили только одной технологической пробой для отправки на завод для пробного изготовления извести. После полных технологических испытаний необходимо разработать схему производства и так далее. На ящиках краской писали: «ГРП такая-то, номер ящика такой-то, вес такой-то».

Рядом с нами работал дед, приехал из Москвы, вначале колышки для топографов делал, сидел, топориком стучал. Этот дед нам помогал ящики забивать, прибивать этикетки, внутри клали опись, откуда взяли пробу, на схему наносили – в общем, работали много.

А разместился я в доме у одной хозяйки, партия комнату для меня снимала. Геологи по стройматериалам в основном работали в обжитых районах, снимали один дом под контору, другой еще под что-нибудь. А все, которые работали в партии, снимали у местных жителей, которые постояльцев пускали. А в деревне какие доходы? Мы для них как манна небесная свалилась, если геологи работают, значит район будет развиваться. И мужики наши все пристроились к одиноким хозяйкам по дому, а тех за это крепко и горячо любили.