От Кремлёвской стены до Стены плача…

Раиса говорит:

– Иди, ищи, где будешь жить у какой-нибудь тетушки. Рекомендуем тебе сходить к одной вдове, она квартирантов принимает.

Я пошел по указанному адресу, посмотрел. Обычный крестьянский дом. «Да ничего, – думаю – проживу».

Я говорю хозяйке:

– Но меня же надо кормить.

Хозяйка:

– Да, будем кормить, что мы сами едим, так и тебя будем кормить. У нас разносолов нет.

– Ну, конечно, что уж тут говорить-то.

Поселился у этой хозяйки, жили они вдвоем, взрослая дочь была.

До станции Батецкой мы ехали через Ленинград, нас двое и девочки, которые со мной потом в институте учились, но ни одна из них мне не нравилась.

Они говорят:

– Пойдем смотреть белые ночи.

Вот пошли мы погулять: Казанский собор, Исаакиевский, Невский проспект, Марсово поле, Зимний дворец. Обошли весь исторический центр. Белые ночи – особое удивительное поразившее меня явление, будто освещение есть, а вроде как его и нет. Таким каким-то рассеянным сказочным светом все освещено, все дома кажутся нереальными. Как будто рассвет что ли или закат, Пушкин написал: «Закат встречается с зарею». Но освещения такого не бывает ни на закате, ни на заре.

И очень меня поразил сам город, оригинальный своей архитектурой соборов, дворцов. Прожили мы в общежитии Западного отделения «Мосстромтреста» одну эту белую ночь, а утром уехали к месту назначения. Приехал в партию, устроился с жильем и пришел в контору. Та добрая женщина Раиса Ивановна:

– Ты, голубок, мол, будешь копать шурфы. Вот тебе точка, бери инструмент и копай.

Вывели меня на точку, и начал я копать этот шурф. Немножко покопал-покопал, смотрю – а там уже камни пошли, прокопал, может быть, метр и уперся в камни. Я эти камни кайлом слегка расшерудил немного, наковырял этих камней и думаю: «Ну, еще только начало же дня, как же я тут буду далыпе-то долбать». А оно не долбается. Там уже коренные породы пошли. Я:

– Ну, хрен с вами.

Я тогда в этой луночке постелил сенца и вздремнул. Вечер пришел, Раиса говорит:

– А чего ты ничего не выкопал?

Я говорю:

– А там же коренные породы.

– Да, действительно, как же, зачем же тут копать, когда тут и так видно, что они выходят на поверхность, считай. Завтра я тебя на другую точку поставлю, расчистку надо в овраге сделать.

Расчистка – это когда почвенно-растительный слой расчищаешь, чтобы коренные породы было видно. Где-то после обеда пришла Раиса с сумкой своей полевой:

– Ну как у тебя тут?

Я говорю:

– Вот расчищаю.

Она меня своими расспросами отвлекла, я кайлом как дал себе выше колена. Сейчас до сих пор шрам остался, но я и виду не подал никакого абсолютно. Я чувствую, что у меня по ноге кровь течет, только я думал: «Когда ж ты уйдешь-то, Господи, начальник?» Она постояла еще немного и смотрю, ушла, я поднял штанину, посмотрел – у-у-у, перевязал платком носовым и пошел. Все зажило. Все было прекрасно.

А в воскресенье… ждешь-ждешь это воскресенье, чтобы не работать. Раньше в субботу тоже работали.

Потом спасибо евреям добились, чтобы в субботу не работать. Они по своему талмуду не должны работать в субботу. В выходной день на озеро ездили, но там рыба не клюет, но хоть тресни. Наверно, мы не знали, как ее ловить. Рыба в озере была.

Кто-то предложил, давай ее потравим немного борной кислотой. Закатали кислоту в тесто, разбросали, подействовало через некоторое время, всплыли, боком довольно крупные рыбины. Мы к ней только на лодке подъедем, хотим ее рукой взять, а она хоп – и ушла. Сачок надо было иметь. Она, говорит, заснула, а потом она очухается и уплывет вообще.

На практике был парень из нашей группы. Его определили на буровую. Старые буровики любили над молодыми людьми подшутить. У нас говорят, клемальера сломалась, иди принеси со склада, а кладовщик знал эти штучки, положит в ведро старых железяк, он и несет км два на буровую. А эти наставники хохочут, как говорится, изучал бурение.

Приехал настоящий пароходчик седьмого разряда с молодой женой. Раиса хотела и меня на буровую поставить, но в это время мы должны были пройти глубокий шуфр и отобрать технологическую пробу из чистых известняков. А взрывать известняк нельзя, потому что, если взорвешь, механические свойства нарушатся, и будет непонятно, можно его в строительстве применять, или он развалится, как песок.

Поставили меня к этому проходчику воротовщиком. У него седьмой разряд, у меня – второй. Месяц отработал, посчитали, получил получку я ровно три рубля, а остальные деньги он загреб. А что делать? Практика, хвост не поднимешь. В общем-то справедливо, все равно у меня сил не было, чтобы копать, как он. Он всю жизнь копал, проходчиком работал, а до этого был золотарем.

Я думал, что он золото искал, а, оказывается, он выгребные ямы туалетные чистил и в бочку черпаком заливал, наливал, а лошади отвозили в определенное место и выливали все эти нечистоты. В Петербурге, не где-нибудь. Не везде до войны канализация была. Были и такие места. В народе этих ассенизаторов золотарями звали.

Говорят, что бывает, когда заливают дерьмо, смотрит мужик, а там золотое кольцо. Кто-нибудь уронит в человеческие испражнения что-нибудь дорогое, кто ж туда полезет искать его, а ассенизатор находит. Вот и стали их звать золотарями. Так вот этот золотарь потом стал пароходчиком работать. Здоровый пожилой мужик, а жена у него молодая. Они комнатку сняли в доме, жили, и он работал, получал он прилично. Поскольку я у него был воротовщиком, я поднимал огромные глыбы известняка, а мы дошли до коренных отложений, проходчик сидит внизу, а я на поверхности.

Чтобы ворот не пошел в обратную сторону, и глыба не упала проходчику на голову, было устройство: хроповик с собачкой. Иногда я эту собачку снимал. А он говорит:

– Твою мать, одень собачку и все.

За нашей работой смотрел десятник. Ох, как я ему завидовал этому десятнику. А десятник – это бугорок, от рабочих чуть повыше, но он нихрена не копал сам-то. И вот он ходит и учитывает наш труд. Делать ему нечего, ходил, гулял. В овраге клубника росла дикая, и он натрескается этой клубники и ходит. Он не был привязан к шурфу, мог свободно ходить.

Принес он однажды фибровку, каску одел рабочему на голову, как даст для испытания лопатой по голове. Рабочий рухнул на отвал. Оказывается, он ударил рабочего просто по голове, не затянул внутри каски шнурок. Я ему очень завидовал, потому что я от этого воротка, как пес на цепи, никуда.

Вот приходила жена проходчика с патефоном, поставит патефон, заведет пластинку, там Лещенко или Вертинского. Того Лещенко, не нашего сейчас. И вот «Утомленное солнце» (Поет.). Я думаю: «Эх, отвести бы тебя куда-нибудь, утомленное твое сердце в кусты». Но я не позволял себе такого.

Однажды я его чуть не пришиб, своего напарника. Хорошо, вовремя сориентировался и в рукавицах был. У меня бадья пошла назад, а собачку-то я отсоединил. Я потом схватился за трос, трос тут на полок прижал его ногой, и эту бадью остановил. Хорошо, она пустая была. А проходчик вверх посмотрел, а бадья уже в него летит, подъезжает, он в сторону, в угол зажался, а бадья остановилась у него над головой. Ой, как он меня ругал:

– Подними меня, я тебя сейчас убью.

Я:

– Ну, это хрен, подними его.

Я наоборот взял и трос весь вымотал, пока он остыл. Потом его вытащили, жена пришла с обедом, мне тоже есть давали. Работали мы с ним дружно и хорошо. Только разделение труда было неправильное. И вот у меня такие руки стали от этой работы крепкие, грудь сталь помощней. Хотя трудно меня представить сейчас, потому что у меня кроме мощного живота ничего не осталось от могучих мышц.

Сегодня 16 марта 2013 г., суббота. По Масленице – это шестой день Масленицы, и сейчас еще идет Масленица, все должны каждый день есть блины. Каждый день масленицы строго расписан, сто делать в этот день. Вот вчера я про Масленицу ничего не говорил, пятница как-то у меня проскочила, а сегодня я расскажу и про пятый день Масленицы, и про шестой. Пятый день, это, значит, вчера было, тещины вечерки называется, гостевой день, это вот зятья угощают своих тещ блинами. Я свою тещу, вообще говоря, иногда на масленицу, на блины приглашал, но так, чтобы привязывать обязательно вот к такому масленичному дню, в советское время это не особенно было принято.

Приглашали всю родню, просто к обеду. Значит, вот раньше было как? Зять обязан был с вечера лично приглашать тещу, а потом утром присылать нарядных посыльных, которые их зазывали в гости. Но это было, как говорится, давно. А девушки выносили миски с блинами на голове, и шли к катливой горке, это такое место, где девушки встречались с парнями и катались на санях. Если которая девушка нравится парню, парень этот старался раньше всех у нее отведать блинков. Ну, и так далее.

А вот сегодня уже шестой день Масленицы. Это суббота перед прощеным… Как оно называлось? Прощеное воскресенье. Но это мы завтра поговорим про прощеное воскресенье. А сейчас уже Масленица постарела, и уже готовятся к ее проводам. Шестой день называется «золовкины посиделки». Это золовка, кто она там, я уже сейчас и не помню, кто она, кем кому приходится, ну, золовки – это, наверное, сестры жены молодого парня в семье, и вот эти золовкины посиделки.

Это молодая невестка приглашала к себе своих родных сестер, как говорится, они были ее мужу золовки. Если вот они были еще в девушках, тогда невестка созывала своих старых подруг-девиц, а если были выданы замуж, тогда она приглашала родню замужнюю. Новобрачная невестка, она должна подарки дарить золовкам этим. А вечером сжигали уже… Ну, говорят сейчас, что это Масленицу сжигали, а вроде не так, не Масленицу сжигали, она олицетворяла не Масленицу, а зиму, и вроде, как говорится, все, прощай, зима, наступай, весна.

Вот вчера Марина пришла и говорит, что еле-еле проехала через Москву. Вчера еще было сухо, а сегодня вечером такой снег повалил. До этого снег всю Европу завали, и этот циклон пришел к нам.