Без происшествий

А ты стоял, утро разрывалось на морозном ветру. Тебе бы запротестовать, выкрикнуть: «Товарищ прапорщик, вы не правы», но ты не сказал ни слова. Тогда никто ничего не сказал. Только тоскливо взлаивала овчарка, привязанная к дереву. Ты понимал, что деваться некуда, прятал глаза, уныло прикидывая в уме, сколько же тебя еще ждет таких вот построений. Потом пришло странное ощущение, словно все происходящее не имеет к тебе никакого отношения. Так, сюжетец из какого-то второсортного дешевенького фильма. Все просто, как грабли: типичный герой-одиночка, типичный злодей, толпа на заднем плане. И вроде бы давно пора встать, заняться чем-нибудь, на худой конец, чайку попить, а ты все сидишь и безвольно пялишься в экран.

Шаг. Еще шаг. В берцах хлюпает вода – подошва наполовину отклеилась. До нулевой отметки осталось совсем немного. Ты узнаешь это место по раскидистому дубу за забором. Некстати вспоминается роман из школьной программы, ты так себя и не заставил его прочесть целиком. Было там, кажется, длиннющее описание такого вот дуба-великана… еще герой нравственно возрождался и духовно эволюционировал, на него глядючи. Ты продолжаешь шагать, дуб остается за спиной. Хоть смотри на этот дуб, хоть не смотри, как бы он там ни цвел, ни облетал, никому от этого лучше не станет.

Перекур. И еще часа два на обратную дорогу.

Вы доходите до девятого участка и останавливаетесь. Ты подключаешь трубку, связываешься с оператором.

– В патруле без происшествий. Мы на девятом, – ты делаешь паузу. – Зависнем здесь, пока смена не придет?

– Лады. От извещателя ни ногой, если вдруг что – дам знать.

– Присядем? – обращаешься ты к напарнику. Тот молча кивает.

Вы с Квасом, неожиданно для тебя самого, стали кем-то вроде друзей. Ты усмехаешься, вспоминая, как тебя поначалу бесили его замашки, его туповатые шутки. А потом ты все это попросту перестал замечать. Вот так достанешь из нагрудного кармана сигарету, которую берег весь день, торопливо раскуришь на двоих и – странное дело – вроде уже и не чужие. Какая, к черту, «общность интересов»? Да он вообще за всю свою жизнь ни одной книги не прочел, и явно от этого не страдает, ну и что с того?

Вы находите узкие доски, спрятанные в пожухшей траве, садитесь на них спина к спине, поудобнее пристраиваете автоматы, развернув их дулом кверху.

– Будешь?

Ты оборачиваешься – Квас протягивает тебе карамельку. «Барбарис». Ты принимаешь подарок.

– Сейчас бы килограммчик таких вот конфет.

– Ну так! – одобрительно хмыкает Квас. – Надо на ночь что-нибудь заказать.

– Денег нет.

– Займем.

– У кого?

– Найдем.

– Через свинарник хочешь?

Товарно-денежные отношения предельно просты. Все совершается через посредника. Ты по-тихому суешь энную сумму рабочему свинарника, и уже к вечеру товар ждет тебя в условном месте на дороге к периметру. Такая вот теневая экономика.

– Сегодня мы на левом, можно самим.

Да, можно. Вот только чтобы постучать в окошко заветного зелененького киоска, нужно сначала сбежать с периметра.

Ты помнишь, как первый раз оставил боевую службу. Скинул автомат и боеприпасы младшему в патруле. Совсем как на разведучениях растянул колючую проволоку, чтобы ее звенья не соприкоснулись друг с другом, и не сработала сигналка. По каким-то буеракам выбрался на тропинку. Было сумрачное утро ранней осени. Ты пересек еще пару рубежей колючки, показалась трасса. На обочине бабуся пасла облезлых коз. Ты поздоровался и, кажется, даже улыбнулся. Подошел к киоску. Хотелось всего и сразу. На одни только сигаретные пачки ты готов был долго-долго смотреть жадным взглядом мальчишки-коллекционера. Время поджимало, ты быстренько попросил «LD» и полкило овсяных печений, судорожно протянул скомканный, влажный полтинник. Продавщица, как назло, не торопилась. Ты тревожно оглядывался, как заяц, готовый при первом же подозрительном шорохе сигануть в кусты. Потом… потом, уже с кульком в руках, мелкими перебежками вернулся обратно.

Не все походы за провиантом заканчивались столь удачно.

Казарма. Построение. Ротный меряет шагами коридор. В руках – целлофановый пакет с пряниками. В сторонке топчутся два незадачливых фуражира. Кинологи, поднятые по тревоге, поймали их прямо возле киоска.

– Вот за это, – командир роты поднял пакет так, чтобы всем было видно, – они продали Родину. Ну что ж, кушайте, а мы полюбуемся. Приятного аппетита, товарищи бойцы.

«Товарищи бойцы» краснели, бледнели и потели, переминаясь с ноги на ногу и теребя пакетик. Ротный взглянул на них с сожалением и глубокомысленно заметил:

– За пряниками с периметра бегать – на это тоже талант нужен. Хотя есть у нас тут такие… Самородки… Никто их вроде этому не учил, однако гляди ж ты, как наловчились! Правильно я говорю, товарищ ефрейтор? – и ротный с ухмылкой посмотрел на тебя.

– Так точно, товарищ капитан.

Ты звонишь оператору, докладываешь, спрашиваешь время.

– Слушай, – обращается к тебе Квас, – а ты чем на гражданке заняться хочешь?

– Не знаю. Первый месяц отдохну. Потом отец пристроит в фирму свою.

– Что за фирма хоть?

– Да так, продажа осветительных приборов. Фонари всякие и прочая ерунда.

– Нормально, – Квас зевает.– Что он тебя отмазать не мог?

– Да мог, только не захотел. Воспитательный момент. Из института я вылетел, ну и…

– А что так?

– Немецкая философия подвела… А у тебя кто родители?

– Трупы…

Твой автомат падает, задевает колючую проволоку. Сигналка вроде не сработала, повезло.

Ты поворачиваешь голову, разминая затекшую шею, и замечаешь на извещателе аккуратно сделанную надпись: «Скоро домой». Здесь вообще чуть ли ни на каждом дереве можно найти зарубки – чаще всего они обозначают, сколько месяцев отслужил тот, кто их оставил – или просто числа. Количество дней до дома. Горделивые буквы «ДМБ…» и год. Надписей много везде и разных. На деревянной вышке поста у люка нацарапано углем: «255 дней до дома», внутри на боковой фанере гелевым стержнем выведено: «Один в поле не воин», – сказал часовой и лег спать», а ниже: «Бери шинель, пошли домой». В сушилке на стене сияет: «Сегодня домой!», почерк торопливый, неровный. Каждый раз, видя эту коротенькую строчку, ты испытываешь к ее автору жгучую зависть.

Одна надпись тебе особенно запомнилась.

Работы на территории. Ты оказался не в той компании. «Котлы» прижали тебя в углу, кидать им деньги на счет ты отказался. Кто-то тебя толкнул. Ты кому-то двинул в обратную. Коротышка-сержант попытался ударить тебя головой в нос, да так неловко, что споткнулся сам. Били трое, ты отбивался, остальные стояли. Ты так и не упал, тебя не свалили. Но дело не в этом. Когда все закончилось, ты присел на корточки, кто-то протянул тебе платок. Ты был зол. Особенно бесило то, что неправым выставили тебя же. Из расквашенного носа падали крупные красные капли. И тут ты неожиданно заметил на кирпичной стене не совсем понятные слова: «…низвергни злословящих, дай волю праведным»… Были уже те, кто до тебя так же вот корчился здесь, сплевывал кровь на грязный бетон. И ты не последний. Так было, так будет, так есть.

– Сейчас бы сладкого чего захавать, – мечтательно тянет Квас. – Я все время, как с пацанами какого-нибудь сходняка ждал, йогурт покупал и шоколадку. Вообще по сладкому тащусь.

– Да уж…

Даже не верится, что когда-то ты бродил по супермаркету, равнодушно глядя на витрины со всякими тортами и соками. Сейчас, кажется, дай волю – и ты бы все на свете сожрал.

– А у тебя хоть кто-нибудь из родных есть?

– Ага. Брат старший. Такой пацан офигенный, здоровый такой. Я по сравнению с ним вообще пиздюк. Вот-вот письмо от него должно прийти, я звонил ему недавно. Еще посылку обещал прислать, – Квас довольно улыбается.

Ты молча киваешь. Посылка… Дом. Военкомат, формальная медкомиссия, автобус. Поезд, ничего не значащие слова «держимся вместе». Курс молодого бойца. Пробуждение за пять минут до подъема, с одной и той же мыслью: «Успеть одеться за сорок секунд». Оранжевые тарелки из пластмассы, гнутые ложки. Изумление при виде того, как прыщавый солдат из линейной роты крошит конфету и посыпает ею хлеб. Пришивание шевронов, две поломанных иголки. Воротничок. Толщина подшивной ткани и впрямь, оказывается, зависит от срока службы. Изматывающие построения. Вечерние прогулки с песней. Присяга, объятья родителей, фотографии на память, где ты совсем как те солдаты, которых показывают по телевизору. У них белозубые улыбки, они мужественны и опрятны. Автомат в руках. Сначала он был в диковинку, потом стал привычной обузой. Армейские блокноты со стишками про верность матери и неверность девушек. Бесконечная уборка. Наряд дневального, дежурного. Разборка автомата. Зарядка, кроссы. Тяжелое дыхание. Крик: «пятьдесят процентов раненных, до вертолетной площадки сто метров». Бронежилет, сфера, противогаз. Погружение в ледяную воду – вот-вот сердце остановится. Наглое: «Один!» или «Сигарета пошла!». Запрет курить. Долгожданная затяжка украдкой, головокружение. Отбой.

2

Небольшая душная аудитория. Убеленный сединами профессор неодобрительно щурится на легкомысленные солнечные пятна, надувает дряблые щеки, тем самым прибавляя себе лишних лет пять к и без того почтенному возрасту. Белоснежные манжеты и воротничок, рубашка аккуратно застегнута на все пуговки. Узловатые пальцы еще раз бережно пробегаются по экзаменационным билетам, разложенным на столе. Долговязый студент уверенно протягивает зачетку, слегка приподнимает один билет. Не переворачивая, кладет назад и тут же, не медля ни секунды, берет другой. Не меняя брезгливого выражения лица, профессор равнодушно следит за этими манипуляциями. Студент вчитывается в вопросы: «Фома Аквинский и его доказательства бытия Бога», «Абсолютизм Гегеля». Пауза. Студент хмыкает, словно говоря: «знаю». Профессор жестом предлагает ему садиться за свободный стол.