Долгая дорога к дому

Белый-белый туман стелется

До Великого до Тихого

Океана Океаныча.

И плывет-плывет-качается

В том тумане лодка быстрая

Мимо бережка угрюмого,

Вдоль тайги дремучей-матушки.

И сидят-сидят в той лодочке

Казаки ребята крепкие,

Машут веслами тяжелыми

И поют про Русь раздольную.

– Какая интересная, сложная музыка, – задумчиво сказала Катя. – Это он сам ее сочинил?

– Конечно.

– И слог у стихов сложный, необычное построение слов в строке.

– Именно песенное построение строчек! Знаешь, как она звучит в хоровом исполнении, многоголосием? У-У! Мы в хоре пели около двадцати сашкиных песен, на смотрах призы брали, вне конкуренции с этими песнями.

– Наверное, в нашей России, в каждом крае, в области живет такой простой человечек, местный поэт, которые сочиняет песни и стихи на местные темы, на местном материале, – задумчиво говорила Катя, покусывая травинку. – А эти стихи и песни украшают потом местные хоры, ансамбли…

К вечеру Никитин ставил палатку. Ещё приносил сушняка и свежих веток тальника, чтобы дымом отгонять тучи мотыльков и комаров.

– Ты ночевала когда-нибудь в лодке?

– Нет.

– А хочешь попробовать?

– Это было бы очень романтично, Саш. А комары нас не закусают?

– А мы от них спрячемся.

По ночам было душно. Каждые полчаса ходили купаться и, казалось, что можно спать тут же, на берегу, на песке, вблизи воды, если бы не мотыльки и не комары…Вода в реке была теплая, почти не ощутимая телом. На противоположном берегу горел своими яркими многочисленными огнями город. Никитин раздевался, заходил в воду и заплывал далеко. Катя же боялась ночью заходить далеко в воду, а тем более заплывать, и барахталась вблизи берега.

– Катя! – кричал Никитин как бы издалека, заплыв слишком далеко. – Катя, плыви ко мне!

– Саша, не заплывай далеко, я боюсь!

– Катя! Я люблю тебя! – кричал он от счастья.

И голос его далеко разносился по воде, и этот звук влюбленного, быть может, слышали другие люди, которые ночевали рядом с ними на острове.

Ложились спать в лодке, выстлав дно рыбацкими полушубками и куртками, которые валялись в носу лодки всегда, в любое время года. Никитин вбивал в песок несколько стоек, сделанных из веток тальника, и привязывал к ним тент сверху. И бока также обтягивал тентом, – получился такой лодочный домик.

Почему-то всегда долго не спали, возбужденные и взволнованные, словно бы опьяненные счастьем. Слушали, как время от времени плещется о катерок волна, и на том берегу, должно быть, в ресторане отмечают какое-то событие, и оттуда в выходные всегда слышался треск и хлопки фейерверка.

Однажды, когда они вот так лежали в лодке, Катя, прижимаясь к нему, вдруг сказала:

– Мне так хорошо, что я даже боюсь своего счастья. Боюсь тебя потерять, Саша, боюсь, что это когда-нибудь кончится, и снова наступят мои будни, мои серые-серые денёчки. Опять буду себя подбадривать, говорить, что всё хорошо…В жизни уже так мало хорошего осталось, и с каждым годом этого хорошего все меньше и меньше. Чем ближе старость, тем быстрее жизнь бежит, быстрее дни пролетают. Просто тают, тают, тают…

– Не думай об этом. Я этого как-то не замечал.

– А ведь ты хотел весной бросить меня, правда же? – спрашивала Катя, вспомнив прошлое, и от этого «страшного» воспоминания только крепче прижималась к нему.

– Я не тебя хотел бросить, а просто чувствовал, что в моем положении не имею права на счастье. Комплексы меня мучили, не привык я быть нищим, совсем до ручки ещё не доходил, хоть на паперть иди… Тогда на меня нашла несусветная дурь, какое-то помешательство, отчаяние. Даже не представляю, как бы я теперь жил, если бы это случилось.

– А я, когда ещё тебя не знала, чувствовала, что в моей жизни будет ещё любовь, что я смогу ещё полюбить, – признавалась ему Катя. И признавалась уже не в первый раз. – Я долго-долго ждала любви, просила Бога, и вот ты мне встретился… Я тогда во дворце в тот первый вечер поняла, что я для тебя не просто так, а нечто большее, – призналась Катя.

– Как ты поняла? Что я глазел на тебя без конца?

– Нет. На меня многие глазеют, я к этому привыкла. Ты тогда в танце, когда меня обнял, весь дрожал, и руки твои дрожали… – Она ласково улыбнулась, и морщинки лучиками побежали к ее вискам. – Я это сразу почувствовала.

Урожай овощей в этом году был отличный: огурцов, помидоров, перца, кабачков, баклажан, каш из тыквы ели вволю. Уже были сделаны и запасы, закатаны в банки и составлены в подполье и огурцы, и помидоры, и перцы, и баклажаны. Виды на капусту тоже были отличные, а значит, и ее запасы будут немаленькие. Но особенно радовала картошка, без которой зимой никак нельзя выжить, стол будет скудным и голодным. По всему было видно, что эту зиму они переживут легче и проще, чем две прошлые, голодные и скудные припасами. Оставалось для полного счастья только рыбы наловить, и будет полный набор продуктов, и его семья будет сыта до самого мая, до первой рыбалки.

К осенней рыбалке – ходу кеты – Никитин готовился особенно тщательно. Запасался потихоньку бензином, который к осени всегда исчезал с заправочных станций, перебрал двигатель и отладил свой старенький «Амур» – последнюю в его жизни крупную покупку, сделанную еще в советские годы. Сети плел Славка. Развешивал во дворе веревки от дерева к дереву и сплетал снасти, точно паук свою паутину. Для рыбалки нужно, чтобы имелось в запасе не менее трех, а лучше четырех сеток. Сети нужны были разного погружения – и мелкого и глубокого, и длинные и средние. Запас сетей был необходим не только потому, что сети требовались разного калибра и погружения, но и по той простой причине, что их легко можно было утопить, зацепившись за что-нибудь, лежащее на дне реки: за утонувшую корягу, топляк, металл, а то еще и за другую сетку. На рыбацком языке это называлось так: сели на задёв. А это горе и несчастье рыбака. Бывает, полдня кружат рыбаки на лодке вокруг этого проклятого места, стараясь вырвать сетку из плена. И сетку бросить жаль в разгар хода кеты, и сорвать ее с задёва невозможно, такой крепости были нитки. Помучившись, всё же бросали сетки, кляня всё на свете, и потом обходили это место за километр. Нельзя было исключать и того случая, что снасти могли отобрать рыбинспекторы, если вовремя не сумеешь смыться в часы их рейдов.

К началу сентября кое-как собрали Полину в первый класс, и все это обошлось его семье по скромному бюджету в пять тысяч рублей, и опять пришлось влезть в долги, а их надо было отдавать. В прежние времена, когда большинство людей еще не были так бедны и способны были покупать рыбу впрок, кетой на зиму запасались все семьи. Или почти все. Конечно, бывали исключения. Рыба стоила дешево – бутылка водки – «хвост» рыбины. И красная икра была дешевая – 30 рублей литровая банка. И почти в каждой семье был ее запас. Теперь же «хвост» кеты стоил недешево, и далеко не каждый горожанин и не каждая семья способна была сделать хорошие запасы на зиму. Но привычка к этой рыбе, привычка делать ее запасы на зиму заставляли местных жителей откладывать деньги, копить их к осенней рыбалке. И рыбакам рыбалка обходилась недешево из-за дорогого бензина, дорогих снастей, риска нарваться на крупный штраф, если поймают рыбинспекторы, или на дороге отловит рейдовая бригада местной милиции или приезжего ОМОНа.

VIII

Сентябрьская кетовая путина началась отвратительно, как и в прошлом году. Дней десять бушевала непогода, с пятое по пятнадцатое число. Первые два косяка, прошедшие в эти дни, наверное, были разбиты штормами внизу Амура, – так они думали, когда в сети попадались за тонь по две-три, а то и по одной штуке.

– Где же рыба, где рыба? – отчаивался Никитин, когда они со Славкой вытянув очередную сетку бросали в нос лодки единственный «хвост».

– Рыбу ждете? Не дождетесь! – говорили знакомые рыбаки на лодочной стоянке. – Губернаторский сынок в устье под Николаевском два сейнера пригнал, всё перегородили. Одно судно в лимане, на входе стоит, а второе в Николаевске, в самом узком месте. Кранами сетки вытягивают, сам видел! ОМОн их, сук, охраняет!

– Не сочиняй, какими ещё кранами?

– Не кранами, а лебедками!

– Ей-богу, сам же видел! И какая разница, кранами или лебедками?

Правда ли это была, или вымысел, но слухи об этом ходили упорные, доказательством чего было то, что рыба в Амур почти не проходила. Такого Никитин ещё не помнил за всё время, сколько он рыбачил на Амуре.

– Ничего еще третий ход будет. Он всегда самый рыбный, – успокаивал его Славка.

– А если не будет третьего хода?