Подвиг Искариота

«Я вижу, что загородная любовь для вас не новость».

«Ни она, ни я не подавали виду, что мы едем – по всей видимости – с определённой целью. Выбрали малолюдную остановку, сошли и двинулись куда глаза глядят. Была чудная погода».

«Странно, – промолвила женщина. – Ведь вы моложе меня. Теперешняя молодёжь ведёт себя иначе. Прямо говорят: как насчёт того, чтобы лечь в постель».

«В то время тоже так говорили: хочу с тобой поджениться. Имелась в виду, конечно, не женитьба, а совокупление. Но в среде интеллигентной молодёжи произнести вслух эти слова было абсолютно невозможно. Даже объясниться в любви было непросто. Писали друг другу письма. На письме как-то легче… Понимаете, – сказал он, – я не собираюсь описывать тогдашние нравы, вы и сами всё знаете. Я говорю только о себе…»

Пауза. Тропу пересекали корни деревьев, кое-где приходилось обходить топкие места. Лесному царству не было конца.

«Приехали, идём, я несу сумку, она срывает цветы. Ничего не значащий разговор: как здесь славно, какой воздух. Огромная разница по сравнению с городом, и так далее. И, что особенно мне бросилось в глаза, – её наивный вид, словно она ни о чём не подозревает, словно никогда – может, так оно и было, иного я не мог себе представить – не была с мужчиной. Что-то пела… Я чувствую сильное беспокойство, стыжусь моих грязных мыслей, мне совестно, что я подглядываю за ней, а она, чистая душа, даже не догадывается. Мало помалу моё напряжение передаётся ей, раньше можно было сваливать всё на невозможность уединиться, но теперь-то мы были вполне предоставлены друг другу. Свернули на еле заметную тропинку и очутились на поляне – одни во всём мире».

«Как мы теперь».

«Да. Как мы…»

«Куда же мы всё-таки идём?»

«Куда-нибудь доберёмся».

«Вы уверены?»

Он продолжал:

«Мы стояли и смотрели на небо, на верхушки сосен – но не друг на друга. Она не хотела встречаться со мной глазами. Я подошёл к ней. Сейчас, думал я, обниму её. Сердце колыхалось, как колокол, как резиновый шар, наполненный ртутью. Был короткий момент, когда мы колебались, не броситься ли друг другу в объятья. Это сейчас я понимаю, что она ждала, исступлённо ждала… И я было уже сделал какое-то движение навстречу ей… Она как-то ловко увернулась и сказала весело: “Ну что ж, пора закусить. Ты поди немножко прогуляйся, а я тут всё приготовлю”. Я ходил по лесу, растревоженный и раздосадованный, и всё ждал, что она меня позовёт. Наконец, возвращаюсь – она расстелила подстилку, разложила еду, тарелки, вилки… Тут же стоит и бутылка, с портвейном, кажется. Вино тогда было для нас большой роскошью.

Уселись друг против друга, я стал открывать бутылку, штопора не оказалось, ковырял пробку вилкой, ножом. Мужчина должен уметь открывать вино. Она смотрела на меня насмешливо, это она была закупорена, и я не знал, как к ней подступиться. Мужчина должен! Вот что мы вбили себе в голову. Но как соединить обожание и смелость?»

«Страх перед половым актом, это бывает», – заметила дама.

«Наконец, она вырвала у меня из рук бутылку, выдула из горлышка пробковые крошки, протолкнула остаток пробки внутрь. “За что же мы выпьем?” – “За нас!” – сказал я. Она возразила: “За то, чтобы не было войны“. Я спросил, причём тут война. “Ну хорошо, выпьем за то, чтобы у нас всё было хорошо. Ну что же ты?..” Я держал в руках стакан с вином, её вопрос, очевидно, должен был означать: что же ты не пьёшь? Сама она отпила глоток и поставила свой стакан на подстилку. Я подполз к ней поближе, и мы стали целоваться, сначала боязливо, потом всё уверенней.

И тут, мне кажется, я понял, – что-то было в её поцелуях, они не были жадными или нетерпеливыми, они были долгими, – закрыв глаза, она не столько меня целовала, сколько отдавалась моим поцелуям, – тут я понял, что ею руководит не вожделение, даже не ожидание вожделения, нет, ею владело сознание, что в её жизни совершается чрезвычайно важное событие, и нельзя допустить, чтобы это ожидание было обмануто. Она готова была вот-вот опуститься ничком на траву. Её глаза открылись, огромные глаза уставились на меня, она как будто молила скорее сделать с нею то, что надо было сделать. Всё это продолжалось одно мгновение. Она лежала, слегка согнув ноги в коленках, потом они выпрямились, ещё мгновение – она снова подняла колени и как-то непроизвольно, отталкиваясь ступнями, стала от меня отодвигаться. Подстилка тащилась за ней, бутылка опрокинулась. Я почувствовал, что ничего не могу, я был словно парализован.

Она поднялась, мгновенно одёрнула платье, “ах ты, Господи”, – проговорила она, подстилка была залита вином, пострадали и закуски. Она сидела на корточках, и что-то там делала, собирала, я сидел на траве, в бутылке осталось ещё немного, мы вяло ели, перебрасывались фразами, точно выдавливали из себя разговор. Как вы думаете, – спросил мужчина, – можно было как-нибудь поправить дело?»

«Не знаю. Надо было сказать что-нибудь… Что-нибудь не такое серьёзное. Надо было спокойно и откровенно поговорить друг с другом».

«Назвать вещи своими именами?»

«Пожалуй».

«А вам не кажется, что это окончательно бы её расхолодило? Ведь она ожидала не слов, а действий».

«Вам было бы легче приступить к делу, если бы вы произнесли хотя бы несколько слов».

«Я не мог. Мы оба не могли. У нас для этого не было языка».

«И вы не испытывали желания… вы же мужчина… когда, наконец, стало ясно, что она не против?»

«Желания трахнуть её?»

«Фу», – сказала дама.

«Вот видите. И у вас нет языка. Ещё бы, – сказал он, – ещё как хотел. Но только пока её не было рядом».

«Ваш роман так и остался платоническим?»

«Да… пока ей не надоело».

«Знаете, – сказала спутница, – я тоже однажды испытала ужасный страх. Правда, немного в другом роде… Это было давно».

Ещё одно признание

«Мы нарушили правило», – сказала она.

«Правило?»

«Мы забыли наш уговор. Ничего не рассказывать друг другу».

«Итак, – сказал он, – ваша очередь».

Шли и шли; дорога вела их вперёд. Куда? Но ни он, ни она не могли бы сказать, действительно ли они идут к цели.

«Вы говорите, для вас была невозможна даже мысль о совокуплении… А я не представляла себе одно без другого, любовь без полового акта. Я рано вышла замуж, до этого у меня ещё никого не было. Как у вашей подружки… Я тоже училась в институте, познакомилась с ним, когда была на втором курсе. Любовь была, что называется, с первого взгляда. Он был военный, капитан, был старше меня, сразу пошёл в наступление, однажды я даже чуть было не уступила, он пощадил меня. Он знал, что он первый… Он мне безумно нравился. Это было такое, знаете ли, соединение мужественности, рыцарского поведения, уважительности и, конечно, нежности. И мама моя покойная мне тоже говорила: ну, девочка, ты дождалась своего принца… Я не буду вам рассказывать все подробности, скажу только, что я вовсе не была такой уж мимозой, знала, конечно, всё и мечтала о том, как это всё произойдёт. Мы расписались, всё как положено; у него родителей совсем не было, у меня одна мама. Народу было немного. Пришли его друзья, несколько моих подруг, самых близких. Мы с мамой постарались – стол ломился от угощения. И то и дело: “горько, горько!” – я сама ничего не могла есть, я даже плохо помню, голова кружилась от вина, от волнения, от счастья. А вот что было потом, этого я никогда не забуду.

Было уже, наверное, сильно заполночь, все стали подниматься. Мама ушла к соседке, чтобы нам не мешать. Решили не мыть посуду, всё оставить на завтра.

Он там где-то ещё возился, я уже лежала. Кто-то говорил, что новобрачная должна укладываться первой и ждать. Вот я и ждала. Ждала с замиранием сердца. И вот я слышу его шаги. Притворилась спящей, одеяло натянула на нос, голова набок, лежу, закрыв глаза. Он притворил дверь за собой и остановился. Вздохнул и проговорил: “Ну-с…” Я открыла глаза, и он повторил: “Ну, как?” Я спросила – чувствую, сердце сейчас выпрыгнет: “Что – как?” – “Как насчёт этого самого?” – сказал он игривым тоном. Представьте себе, у него был совершенно другой голос. Как будто, пока я лежала с закрытыми глазами, вошёл другой человек. Не думаю, чтобы он был так уж пьян, выпил, конечно, но ведь не настолько же. Подошёл к кровати и потащил с меня одеяло. “Давай, – говорит, – покажись, какая ты”. Мне стало не по себе; главное, этот голос, точно его подменили. “Лёша, – говорю (его звали Алексей), – ложись, уже поздно”. Сама не знаю что говорю. “Нет, я тебе спать не дам. Снимай рубашку!” Я что-то такое лепечу – пусть он хотя бы потушит свет. “Нет, я желаю на тебя посмотреть. И чтобы ты меня тоже увидела”. Я уже вам говорила, что я была достаточно просвещённой барышней, уже в пятом классе всё знала, что делает мужчина, что делает женщина. Девочки всегда всё знают. Знала, что в первый раз это должно быть больно. Но я боли не боялась, ждала её. Это был другой страх, это был ужас, я была в панике. Он стащил с себя рубашку, остался в трусах, потом и трусы вон – и стоял в чём мать родила, и я увидела этот чудовищный набухший член, увидела глаза моего мужа, в них ничего не было, пустота… как будто на меня направили чёрное жерло – был человек, и нет его больше, вместо него чёрные зрачки. Я билась, кричала, он зажал мне рот. Одним словом, что там рассказывать, – он меня изнасиловал, самым обыкновенным, безжалостным образом изнасиловал, как будто столкнулся со мной в глухом переулке».

«Что же было дальше – вы с ним расстались?»

«Да ничего. На другой день встали… Потом стали жить. Я как-то попривыкла. Он тоже стал помягче… О том, чтобы разойтись, не могло быть и речи. Мне даже показалось, что он сделал мне ребёнка. Но это была ошибка… Любовь? Любовь как-то вымерла. Потом началась война в Афганистане, правда, нигде тогда не говорилось, что это война… Ну вот, – сказала она после некоторой паузы, – я даже расстроилась. Не знаю, зачем я всё это рассказываю».

Он ответил: «Вы правы. Мы нарушили условие».

«Мы вообще позабыли, зачем мы здесь».

«После таких разговоров…»

«М-м? Вы так думаете?»

«После этих разговоров, – сказал он, – вернуться, так сказать, к нашей теме…»

«Понимаю».

«Понимать-то вы понимаете. Только ведь мы не можем даже сейчас назвать вещи своими именами».

«Нет, отчего же, – сказала дама. – Вам хотелось бы, наконец, приступить к делу. Для вас теперь это вопрос мужской гордости. Вы хотите доказать мне… или, вернее, самому себе… Кроме того, кто вас знает? Может, как раз наоборот. Может быть, эти разговоры, наши с вами сексуальные неудачи подстрекнули вас. Я так и чувствую, – она засмеялась, – как вы на меня сейчас наброситесь».