По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Рандеву
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
бутылку подмосковного «Боржоми»,
коньяк и овощное ассорти.
И побредёшь по улице домой
в толпе зонтов, под музыку клаксонов,
кляня привычно каверзы сезонов,
когда весна сменяется зимой.
Войдёшь в подъезд, произнеся – «сезам»,
Насквозь промокший, как вилок на грядке,
Стряхнувши воду, скажешь – всё в порядке —
И – в царство тёплых тапок и пижам.
Откроешь приснопамятный «Боржом»,
вчерашний хлеб нарежешь на газете
и чокнешься с заставкой на планшете,
где ты лежишь на пляже нагишом.
«Я знаю, почему сменяет осень лето…»
В. Р.
Я знаю, почему сменяет осень лето,
и знаю, почему зима придёт потом —
природа моет лес, чтобы, в снега одеты,
не мёрзли по ночам деревья за окном.
Зима засыплет всё своею зимней пудрой
и охранять дома расставит снежных баб,
и, проучившись год, я, может, стану мудрой,
хоть не такой большой, как баобаб…
Такой большой, как он, я вырасту нескоро,
а может, быть такой не захочу я стать —
где я, где баобаб? – представьте, вот умора! —
наверно, лучше мне как можно больше знать.
Я вырасту большой, быть может, и не скоро,
но постараюсь я скорее большою стать.
Пока же я хочу понять, в чём смысл спора,
но жаль, что не сейчас. Сейчас пора мне спать.
«Я помню, в брюхе самолёта…»
Я помню, в брюхе самолёта,
помятом прошлою войной,
с сестрою я и два пилота
тряслись меж небом и землёй.
И в цинк запаянный груз 200
миры делил: её и мой.
Как будто в нём благие вести,
как будто он спешил домой.
У страха круглые глаза,
а у печали смотрят грустно.
Метала молнии гроза,
но в наших душах было пусто.
И старый грузовой десантник
как будто бы к своей звезде
летел сквозь тучи, как на праздник,
везя того, кто был Нигде.
«Ночь. Бумагу тусклый свет…»
Ночь. Бумагу тусклый свет
экрана слабо освещает,
и Мнемозина сообщает
тебе о том, чего уж нет.
Кружатся мысли вереницей,
и на мерцающий экран
текут страница за страницей,
так подтекает старый кран…
Здесь в лабиринтах старых стен
мышь догрызает тишь ночную,
здесь сладок запах поцелуя,
и грудь щемит осенний тлен…
Не помню, на какой странице
стук капель переходит в звон;
октябрь стучит по черепице,
и бденье переходит в сон.
«А, впрочем, сколько ни тверди…»
А, впрочем, сколько ни тверди
про смысл откровений свыше,
всё чаще мучит боль в груди,
и на душе скребутся мыши.
Как скорбен долгий труд зимы —
сон летаргический природы.
Столбами поднимать дым
И упирать их в неба своды.
И нити лампочек в сто ватт
греть, чтобы они не остывали,
коньяк и овощное ассорти.
И побредёшь по улице домой
в толпе зонтов, под музыку клаксонов,
кляня привычно каверзы сезонов,
когда весна сменяется зимой.
Войдёшь в подъезд, произнеся – «сезам»,
Насквозь промокший, как вилок на грядке,
Стряхнувши воду, скажешь – всё в порядке —
И – в царство тёплых тапок и пижам.
Откроешь приснопамятный «Боржом»,
вчерашний хлеб нарежешь на газете
и чокнешься с заставкой на планшете,
где ты лежишь на пляже нагишом.
«Я знаю, почему сменяет осень лето…»
В. Р.
Я знаю, почему сменяет осень лето,
и знаю, почему зима придёт потом —
природа моет лес, чтобы, в снега одеты,
не мёрзли по ночам деревья за окном.
Зима засыплет всё своею зимней пудрой
и охранять дома расставит снежных баб,
и, проучившись год, я, может, стану мудрой,
хоть не такой большой, как баобаб…
Такой большой, как он, я вырасту нескоро,
а может, быть такой не захочу я стать —
где я, где баобаб? – представьте, вот умора! —
наверно, лучше мне как можно больше знать.
Я вырасту большой, быть может, и не скоро,
но постараюсь я скорее большою стать.
Пока же я хочу понять, в чём смысл спора,
но жаль, что не сейчас. Сейчас пора мне спать.
«Я помню, в брюхе самолёта…»
Я помню, в брюхе самолёта,
помятом прошлою войной,
с сестрою я и два пилота
тряслись меж небом и землёй.
И в цинк запаянный груз 200
миры делил: её и мой.
Как будто в нём благие вести,
как будто он спешил домой.
У страха круглые глаза,
а у печали смотрят грустно.
Метала молнии гроза,
но в наших душах было пусто.
И старый грузовой десантник
как будто бы к своей звезде
летел сквозь тучи, как на праздник,
везя того, кто был Нигде.
«Ночь. Бумагу тусклый свет…»
Ночь. Бумагу тусклый свет
экрана слабо освещает,
и Мнемозина сообщает
тебе о том, чего уж нет.
Кружатся мысли вереницей,
и на мерцающий экран
текут страница за страницей,
так подтекает старый кран…
Здесь в лабиринтах старых стен
мышь догрызает тишь ночную,
здесь сладок запах поцелуя,
и грудь щемит осенний тлен…
Не помню, на какой странице
стук капель переходит в звон;
октябрь стучит по черепице,
и бденье переходит в сон.
«А, впрочем, сколько ни тверди…»
А, впрочем, сколько ни тверди
про смысл откровений свыше,
всё чаще мучит боль в груди,
и на душе скребутся мыши.
Как скорбен долгий труд зимы —
сон летаргический природы.
Столбами поднимать дым
И упирать их в неба своды.
И нити лампочек в сто ватт
греть, чтобы они не остывали,
Последний отзыв
книга нужная