Аркадий Гайдар без мифов

В одиннадцать лет у Аркадия в Арзамасе появилось уважительное прозвище – «декламатор из реального».

Семья, между тем, жила трудно. Учительское жалование всегда было скудным. Няньки, которым в семье Голиковых тоже платили мало, держались недолго. Родители по утрам должны были уходить на работу – в другую половину большого дома. Главной проблемой было то, что на время работы не на кого было оставить маленькую Талочку.

И вот мама, Наталья Аркадьевна, позвала однажды сына.

– Аркадий, – сказала она, – ты у нас уже большой. Но главное – ты старший брат. Ты теперь отвечаешь за Талочку. Чтобы с ней было все в порядке. Чтобы ее никто не обижал.

Аркадий с ней играл, водил гулять, поил молоком с хлебом, давал пить микстуру, которую прописал доктор, если Талочка заболевала.

Потом родились Катя и Оля. Аркадий и для них был старшим братом. Оле и Кате он уже читал сказки и проверял, насколько хорошо они читают сами. Постепенно у мальчика развилась привычка заботиться о других.

Подводный спасатель

Однажды в первую школьную зиму Аркадий с друзьями отправились на речку Тешу – кататься на коньках. Лед был не особенно крепок, но чтобы разок прокатиться по нему, толще и не требовалось. Пошли ватагой: Аркадий, Костя Кудрявцев, Коля Киселев и еще несколько товарищей. Все из реального.

Но у Аркадия имелись какие-то домашние дела. Он немного покатался, отвинтил коньки, собрался идти домой. Внезапно услышал крик: «Выбирайся на берег! Выбирайся на берег! Кому говорят!»

Аркадий оглянулся и увидел: Коля Киселев провалился под лед и пытался выбраться из полыньи. А Костя Кудрявцев, ни на шаг не приближаясь к Киселеву, давал бесполезные советы. Между тем надежды на самостоятельное спасение у Коли почти не оставалось. Лишь только он ухватывал край полыньи – лед обламывался.

– Аркашка, на помощь! – отчаянно закричал Кудрявцев.

– Кисель! Иду к тебе! – крикнул Голиков, чтобы подбодрить товарища, который бултыхался в ледяной воде.

Аркадий ступил на лед, потом лег и пополз. Когда ему показалось, что он подобрался достаточно близко, Аркадий бросил товарищу конец своего ремня. Пряжка не достала до края полыньи всего нескольких сантиметров. Оставалось проползти еще немного, но лед под ним разошелся, и Голиков тоже очутился в воде. Намокшая одежда потянула вниз. Ждать помощи обоим уже было неоткуда. На Кудрявцева и остальных рассчитывать не приходилось. Аркадий ушел на дно.

Не знаю, что почувствовал Киселев, увидя, как товарищ, его последняя надежда, скрылся подо льдом.

Внезапно полынья перед Киселевым забурлила. Аркадий вынырнул, выплюнул воду и заорал, хлопая над головой руками: «3-здесь м-мелко! 3-здесь мелко!»

Вода ему доставала до горла, но там, где бултыхался Киселев, было заметно глубже.

И Аркадий снова ушел на дно, но теперь уже по собственной воле. Те, кто стоял в отдалении, заметили труднообъяснимое. Киселев перестал бултыхаться, бить по воде руками. При этом он начал приближаться к берегу по узкой полоске воды.

Так продолжалось не меньше минуты, пока из воды перед Колей снова не выскочил Голиков. Он уже прочно стоял на дне реки. И Коля тоже почувствовал под ногами грунт.

Оказалось, когда Аркадий уже нарочно ушел на дно, он схватил Киселева под водой за пояс с пряжкой «АРУ» – Арзамасское реальное училище – и, бредя по дну, выволок его на мелкое место, где был раскрошенный лед.

Мамина просьба следить за маленькими сестрами, оберегать их от опасности породила со временем важнейшую черту характера Аркадия – ответственность за других. О своем спасении мне поведал Николай Николаевич Киселев – полковник в отставке, участник трех войн, кавалер нескольких боевых орденов.

– Если бы не решительность Аркадия, – сказал Николай Николаевич, – моя жизнь закончилась бы на дне речки Теши.

Мамин наказ: «Ты отвечаешь!..» стал потом базовым в системе самовоспитания Аркадия Голикова и в педагогике писателя Гайдара. Наказ лег в основу тимуровской игры – дела, когда дети на протяжении полувека несли душевное тепло и реальную физическую помощь в миллионы осиротевших домов.

Мамины слова: «Ты отвечаешь!» определили все решения и поступки Аркадия Петровича Гайдара летом и осенью 1941 года, вплоть до 26 октября…

Мамина школа

Аркадий задумал научиться метко стрелять. Ружья у него не было. Он решил, что для начала подойдет и рогатка.

После уроков Аркадий смастерил отличную рогатку и отправился за дом, чтобы опробовать. Он забрался в дальний угол двора. Там, за дощатым забором, начинался соседский участок, на котором росла старая засыхающая береза. Аркадий уселся на заборе, вынул рогатку, заложил в ее карман круглый голыш.

Камешек пошел точно в ствол, но в последний миг, вильнув, сделал дугу и с дребезгом влетел в стекло соседского дома. У Аркадия замерло сердце. В доме жили неприятные люди. Они скандалили из-за любого пустяка. А тут появился серьезный повод.

Но Аркадию повезло: никто не видел. Он соскочил с забора; покрутившись часок вдали от соседского двора, что-то беззаботно напевая, отправился делать уроки. А когда вошел в дом, услышал, что все комнаты наполнены криком.

– Сегодня он выбил стекло, завтра – глаз, а послезавтра пойдет убивать из рогатки людей! – Это кричала соседка Евдокия Ивановна.

– Я пришлю вам стекольщика, – услышал Аркадий негромкий, усталый голос матери.

– Ах, нам еще и платить!

– Не беспокойтесь, я заплачу.

Соседка стремительно прошла к выходу. Это была молодая, всегда неопрятно одетая женщина.

Целый вечер Наталья Аркадьевна не разговаривала с сыном. Все в доме знали, что произошло, и даже Катюшка, самая младшая из сестер, смотрела на брата с осуждением. Ночью Аркадий не спал и обратил внимание, что из-под двери материнской комнаты пробивается свет. Аркадий открыл дверь и остановился на пороге. Он думал, что мать читает, а она лежала в халате поверх неразобранной постели и смотрела безучастным взглядом в потолок.

– Мам, я ж не хотел, – испугался Аркадий. – И потом, Евдокия Ивановна не видела… И только по одному подозрению… А вдруг бы не я – все равно посылай к ней стекольщика?

– Мне жаль не рубль серебром, – ответила мама. – Хотя деньги, ты знаешь, достаются нелегко. Сегодня в нашем доме произошло несчастье. Нечаянно открылось, что сын мой – трус. А трусливый человек способен на любую низость.

– Неправда, я не трус! Хочешь, я пойду один на кладбище?

– На беду нашу, трус. Иначе бы ты не позволил, чтобы плохо воспитанная женщина пришла кричать к тебе в дом.

Смелый человек либо признаётся, что совершил дурной поступок, либо опровергает, если его необоснованно винят. А ты стоял в прихожей – и не признался, и не опроверг. Если теперь обтрясут на соседней улице яблоню или украдут с веревки белье, покажут на тебя. А когда ты станешь оправдываться, ответят: «Ты в прошлый раз тоже не признался и убежал».

Среди уличных мальчишек считалось доблестью напроказить и смыться. И лопухами обзывали тех, кто попадался. Неудачника ждала дома порка. В семье Голиковых никого не пороли и не шлепали. Но что может получиться разговор, который окажется хуже порки, Аркадий не ожидал.

– Мамочка, я не стану больше убегать. – Он кинулся к ней и ткнулся головой в ее плечо.

С того дня, если был в чем виноват, сразу шел и сознавался. Скажем, играют большой компанией в прятки, Аркадий забежит в чужие сени и нечаянно опрокинет молоко. Никто не видел и можно бы удрать, а он уже стучит в горницу и говорит: «Извините, я опрокинул кринку».

И вечером матери: «Прости, мамочка, но произошла неприятность».

Мать все равно бледнела. Продукты дорожали. Кринка молока стоила бог весть каких денег, но мать уже не плакала. «Я все уладила, – говорила она ему час спустя. – Спасибо, что не пришлось краснеть».

А через день-другой случалось что-нибудь еще. И он снова говорил: «Извините, это сделал я». И на него опять обрушивалась лавина обидных слов, но поступать иначе он уже не мог.

Приятели над ним, конечно, смеялись. Сами они, если что натворят, тут же удерут или изобразят благородное негодование на лице: «Бог свидетель, это не я и не мы!» И набожные соседи, слыша такие клятвы, отступались. А хитрые приятели подмигивали Аркадию: «Учись, разиня. Видишь, ни шума, ни полтинников».

Но снова хитрить, снова бояться разоблачений и всякого рода скандалов он уже не мог. Идти с признанием в очередном нелепом поступке было тяжело и стыдно. Но зато когда все повинные слова были произнесены, он ощущал легкость во всем теле и радость в душе. Ему не нужно было никого бояться.

Позднее Аркадий понял: преодолевая страх наказания, он научился побеждать в себе любой страх. Это не значило, что он перестал всего бояться. Просто у него появились выдержка и воля. Даже если Аркадий допускал серьезный промах, он теперь не слабел от испуга: «Ах, что мне за это будет!» – и не делал тут же нелепых, трусливых шагов. Он не боялся ответственности, но помнил, что за каждую оплошность придется отвечать. И это его порой удерживало от новых нелепостей.

…Сколько раз потом, стремительно взрослея, в обстоятельствах далеко не домашних, Аркадий вспоминал с благодарностью и нежностью маму. С тех пор как он помнил себя, она всегда требовала от него волевых поступков.

Первый литературный успех