Подбегая к людям, приветливо позвавшим его, Нялбик, счастливый человеческим вниманием, виляя задом, со всей мочи замолотил хвостом.
– Нялбик! Нялбик!..
Байбал в это время, прицеливаясь, пошёл навстречу. Грохнул выстрел. От чудовищного удара Нялбика швырнуло далеко в сторону. Он даже не пискнул. Подойдя поближе, парни увидели, что голова собачонки превратилась в кровавое месиво. Вид глаз, выскочивших из орбит и повисших на тонких ниточках нервов, был неописуем.
Взяв собаку за лапы с двух сторон, ребята закинули в кузов грузовика.
– Пала первая жертва революции, – проговорил Бёккя, забираясь в кабину. – Давай, поехали дальше.
Но Байбал не спешил. Он достал из кармана папиросу и пытался её прикурить. Но каждый раз, когда чиркал спичкой по коробку, та почему-то ломалась. Отбросив её, он шуршал коробком, пытаясь грубыми пальцами подцепить другую палочку. Наконец он всё же прикурил и выдохнул изо рта сизый дым.
Несчастный Нялбик! Он был само добродушие. Поэтому все в деревне охотно потчевали его: кто обглоданной костью, кто прокисшим супом. Так что он, как нищий былых времён, кочевал из двора во двор, ночуя там, где кормили.
В благодарность за еду пёс приволакивал одинокий старый сапог или найденный на помойке коровий хвост, отчего не раз схлопотал ругань хозяев. Особенно любили его малыши: когда мальчишки пяти-шести лет теребили его шерсть или пытались сесть на него верхом, он безропотно замирал, прижав уши и зажмурив глаза.
В ограду Титовых, что была изнутри обложена ровной, без единой щели поленницей колотых дров, они вошли, отворив решётчатую калитку, укреплённую стальной пружиной. Глава семейства в майке, туго натянутой на крепкий торс, чинил сети. Тоненькая молодая девушка в светлом платье, стоя перед террасой, покрытой свежей голубой краской, занималась стиркой, взбивая в тазу клубы мыльной пены и поправляя мокрым запястьем растрёпанные волосы.
– Ого, Байбал собственной персоной! – воскликнул Уйбан Титов, удивлённый вооружёнными гостями. – С кем это вы с утра пораньше воевать собрались?
Услыхав эти слова, Байбал растерялся и затоптался на месте. Порывшись в кармане, достал измятую бумагу.
– Уйбан, вот постановление сельсовета. В городе началось бешенство собак… так что депутаты решили ликвидировать в деревне всех собак и кошек.
– А-а, слышал, – спокойно ответил Уйбан. – Что поделать, убивайте… Шкуру-то хоть оставите?
– Нет, велено сжечь.
– Прекрасная шкура, я думал, получилась бы справная шапка.
Титовская собака и в самом деле оказалась редкостной масти. Шерсть была иссиня-чёрной и блестящей, словно кожа лакированного сапога. Когда хозяин привёл пса из-за коровника, крупный кобель-полукровка, хрипло лая на незнакомцев, начал рваться вперёд. Его большие клыки клацали, стуча друг об друга. Байбал взял на мушку голову привязанного к столбу пса и спустил курок.
Двор внезапно огласился отчаянным визгом и воем. Раненый пёс сперва упал, потом из последних сил дёрнулся к ним, но, будучи на привязи, не достал и забегал вокруг столба. Байбал щёлкнул вторым курком. В этот раз дробь попала жертве в круп. Пёс осел и, волоча задние ноги, визжа от боли, все равно тянулся вперёд. Сцена стала душераздирающей. Байбал в ужасе переломил ствол, достал из патронташа новые патроны и сделал третий выстрел. И только тогда собака умолкла.
– Эх ты, стрелять путём не умеешь!.. – Уйбан презрительно сплюнул.
Идя к калитке с подхваченной за лапы убитой собакой, они увидели дочку Уйбана: красивое лицо её было искажено судорогой отвращения, а с мокрого белья, зажатого в её руке, на землю лилась мыльная вода.
Затем настал черед сторожевых псов Аянитовых и Сидоровых, а также кота бабки Марыйи.
После обеда парни добрались до центра деревни. Когда пришли в дом дальнобойщика Игната, его семья, похоже, уже знала, зачем явились эти люди. Пухлощёкий мальчик лет семи-восьми, трёх-четырёхлетняя девочка, непричёсанная и неумытая с самого утра, сидели за столом и ложками ели из большой миски взбитые сливки. Их мать, ловкая и говорливая молодуха со светлыми волосами, гремела посудой в шкафу.
Когда Байбал перешагнул порог, дети перестали есть и впились в него чёрными глазёнками. Мальчик смотрел упрямо, а девочка – со страхом.
– Сынок, ну-ка отдай дяде Мохсогола, – сказала мать, заглядывая в комнаты. – Спрятали щенка, ищу-ищу, не могу найти, – продолжила она, подходя к гостю.
Байбал взял стул и уселся.
– Детки, отдайте Мохсогола. Не то он заразится болезнью и покусает всех… Р-рр…
– Уйди отсюда! Пахой дядя! – выкрикнула девочка и сердито взмахнула ложкой.
В тот же миг из спальни раздался звонкий лай щенка, услышавшего голос маленькой хозяйки. Мальчуган спрыгнул со стула и ринулся в комнату. Но мать опередила. Она вбежала туда, быстро вытянула из-под кровати чёрно-белого пёсика и привела на кухню. Мальчик вцепился в ошейник, пытаясь отнять друга у мамы, и громко заревел. Мать подняла щенка и бросила Байбалу:
– Хватай и беги отсюда!
Под дружный детский крик, плач и визг Байбал захлопнул дверь дома Игната.
Когда пришли к старухе Джебдей, та встретила их на крыльце крохотной избушки, глядя из-под приставленной ко лбу ладони.
Байбал выпрыгнул из кабины и направился к ней.
– Джебдей, есть разговор. Зайдём… – миновав бабку, потянул дверь, обитую пятнистой коровьей шкурой.
Внутри дома он взял тальниковый табурет, используемый обычно при доении коров, и уселся перед печью. Старушка зашла следом и, растопырив пальцы, оперлась ими о край обмазанной глиной плиты, как будто ей было холодно.
– Джебдей, потолковать надо… – повторил Байбал, не зная с чего начать. – Говорят, в городе началась эпидемия бешенства собак. Собаки от этого с ума сходят. Пришёл приказ о ликвидации собак.
– Ну и… – протянула бабушка недоуменно.
– Мы должны пристрелить твою дворнягу…
– Деточку мою? – она сощурила поблёкшие глаза.
– Твою собаку, бабка, собаку.
– Мою деточку? – переспросила та.
В это время, неслышно ступая тонкими ногами, к ней подошла жёлтая собака и ткнулась носом в подол её старенького ситцевого платья.
Несчастная Джебдей… Ведь во всей деревне не сыскать человека, который бы так страдал в жизни. Она и её супруг Лёгентей, умерший лет пять назад, остались бездетными, ибо все их ребятишки, как нарочно, один за другим умирали в раннем детстве. Потом они усыновили мальчика, но он вырос и – надо же такому случиться! – стал выпивохой да и сгинул без вести где-то в городе. Единственная живая душа подле неё – эта псина. О собаке она заботилась, будто это был человек. Варила ей отдельно суп, угощала жареным мясом и даже грела в тазу воду, чтобы искупать.
– Вот такие дела, Джебдей. Что тут поделаешь. Ради здоровья людей надо…
Старуха молча стояла, теребя кончик платка. Нависла тягостная тишина. А потом послышалось тихое всхлипывание.
– Ох, не могу я так! – Байбал смял папиросу, вынутую из кармана и, кинув её перед печкой, выскочил вон.
Бёккя, сунув руки в карманы синих «треников» с белыми лампасами, со свистом пинал колесо грузовика.
– Враги народа оказывают сопротивление? – хохотнул он, завидев дружка.
– Какой ты всё-таки пустобрёх! Разве можно смеяться над бабкой? Иди, сам попробуй уговори её… – заорал на него Байбал.
– Слушаюсь, господин генерал! – Бёккя принял стойку «смирно», козырнул и строевым шагом двинулся к избушке.
Немного погодя он вышел, ведя собаку на поводке. Увидев, что напарник привязывает пса к столбику с бельевой верёвкой, Байбал рявкнул:
– В лес! В лес отведи!