Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб

– Ладно, поздно уже, – зевнул Говорящий Сверчок, – ложись спать, а я к утру набросаю план действий.

День субботний клонился к своему логическому завершению, и поэтому Пиноккио лёг спать с приятным предвкушением длинной ночи и благостного воскресного сна. Он быстро уснул, в этом возрасте всегда засыпают быстро. Но сон его был недолог, сильная отцовская рука подняла мальчишку за правую ногу с половичка, на котором он спал. И ещё не пробудившись окончательно, парень услышал весьма лаконичный, но полный угрозы вопрос:

– Ну?

– Здравствуйте, папа, – ответил вежливо мальчик, вися вниз головой.

– Ты мне зубы своим «здравствуйте» не заговаривай, – прозвучал ответ, и сильный дух сивушных масел ударил мальчику в нос.

– А что вы от меня хотите, папа? – спросил Пиноккио, которому очень не нравилось висеть вниз головой, но, к сожалению, выбирать ему не приходилось.

– Умничаешь, – констатировал отец, – ну, да ладно, ты у меня доумничаешься.

– В самом деле, папа я ничего не понимаю, что я такого сделал?

Карло, продолжая сжимать ногу сына в одной руке, другой рукой умудрился зажечь свечу. Сел на кровать и, вытянув деревяшку-ногу, казалось, расслабился. Пиноккио понял, что разговор только начинается.

– Что, говоришь, ты сделал? – начал отец, приподнимая сына, чтобы их родственные глаза были на одном уровне. – Ты лучше скажи, чего ты не сделал?

– А чего я не сделал? – спросил Буратино, чувствуя, что дело плохо.

– Убью, сволочь, – пообещал папаша ласково, – ты, гадский ублюдок, сын осла и обезьяны, оказывается, на рынке напёрстки крутишь, в карты играешь. В общем, в деньгах купаешься. Вон даже свечки покупаешь, барин хренов. А родной папочка, инвалид несчастный, почти с голоду помирает.

– Папа, я не знал, что вы умираете с голоду. А свечки мне нужны для того, чтобы учиться. И если вы хотите есть, вон там на столе лежит колбаса, кусок хлеба и помидор. Да и инвалидом, папа, я вас не считаю, вы у меня такой бодрый, такой задорный, – рассуждал Пиноккио, вися вниз головой.

– А я говорю, инвалид, – зло сказал отец и дал сыну в глаз кулаком, – инвалид, – и ещё раз дал, – и не смей перечить своему немощному отцу. Это кто тебя так научил? И объедки мне свои не подсовывай. Колбаса, видите ли, у него есть. Тоже мне граф, колбасу жрёт. А у отца в это время даже полсольдо нету. А ну давай сюда денежки, сволочь, а то убью.

– Папа, зачем же драться, зачем делать из меня боксёрскую грушу, – всхлипывал Пиноккио, – я бы и так вам денежек дал.

– Давай деньги, – прорычал Карло, – нечего здесь хныкать.

– А сколько вам нужно? – спросил Буратино и тут же понял, что вопрос был сформулирован неверно, можно сказать, вопрос был вовсе неуместен.

– Что? – взревел Карло. – Ах, ты, подонок! От родного папы хочешь отделаться жалкой подачкой. Всё давай, подлец! Всё!

С этими словами отец встал во весь рост, взял Пиноккио за обе ноги и начал его трясти, вытрясая всё, что было у мальчишки в карманах вместе с деньгами.

Открытый рот и выпученные глаза были спутниками того удивления, которое поразило старого шарманщика при виде такого количества медных монет, тускло поблёскивающих на полу в свете пляшущего пламени свечи. Карло некоторое время созерцал эти копи царя Соломона, даже отказываясь верить своим глазам. Потом он всё-таки взял себя в руки и произнёс восхищенно:

– Убью, сволочь, сколько денег!

Буратино нечего было ответить, он продолжал висеть вниз головой, проклиная себя за то, что поленился отнести деньги на чердак. Наконец шарманщик, небрежно отбросив сына, взял свечу и стал ползать по полу, собирая медяки и считая их одновременно:

– Один сольдо, полтора сольдо, два сольдо. Надо же вырастить такую гниду на старости лет. Три сольдо. О! Пять сольдо! И три, уже восемь. Надо же – денег словно в банке, а папке родному – хрен. Ни выпить папке, ни закусить, ни с девушкой познакомиться. Одиннадцать сольдо.

Буратино сухими, без единой слезинки, глазами смотрел на широкую, как стол, спину отца. И любой человек, увидевший его в эту минуту, никогда бы не подумал, что это добрый мальчик.

– А я его выпиливал, старался, – продолжал Карло, – одиннадцать сольдо! Думал, родная кровинушка вырастет на старости, скотина, помощником будет. Опора отца, тринадцать сольдо. А он! Негодяй неблагодарный, убить тебя бы, сволочь. А я так сделаю когда-нибудь, четырнадцать сольдо.

«Мои денежки, – про себя шептал Буратино, – мои денежки, давшиеся мне страхами, болью, тюрьмами и драками. Разольются в грязных лапах папаши дешёвым ромом и скользкими ласками жирных кабацких девок. Жалко! Ой, как мне жалко! Ну, да чёрт с ними, с деньгами, а вот ты, одноногий сатир, родитель ласковый, за всё ответишь».

– Вот сварю на тебе суп, – продолжал Карло и от этой радостной мысли повеселел. Он на секунду даже оторвался от собирания монет, чтобы посмотреть на сына, – слышишь, гад? Суп на тебе сварю завтра.

Папаша весело загыгыкал своей шутке, но холодный и пристальный взгляд сына глаза в глаза веселья ему поубавил.

– Ты, сволочонок, волком на меня не смотри, – пригрозил отец, – а то рыло тебе раскурочу. Ты меня своими волчьими взглядами не испугаешь. Я уже пуганый.

Сказав это, он собрал все денежки с пола, встал и подошёл к мальчишке.

– Что, мразёныш, денежки жалко? – ухмылялся папаша.

Буратино не ответил, он молча продолжал смотреть на отца.

– Молчишь? – Карло грязным ботинком несильно пнул сына в лицо. – Силу духа, гадёныш, демонстрируешь? Демонстрируй, только знай, я тебя, ублюдка, всегда бил и всегда бить буду. Ты у меня вот здесь, – отец сжал кулак и поднёс его к носу сына, – захочу – убью, захочу – помилую, так и знай.

С этими словами он ещё разок пнул Пиноккио в лицо и, стуча деревяшкой, вышел из дома. Вышел и скрылся в ночи, позванивая деньгами сына. А бедный Буратино остался сидеть дома у стола, глядя на догорающий огарок свечи. Потом он встал, поднял с пола уцелевшие сокровища и спрятал их в карман. Только заточку мальчик не стал прятать в карман, он сжал её в руке, да так, что ногти побелели. Затем подошёл к стене и стал карябать на ней надпись: «Папа Карло – козёл». Но не успел дописать эту фразу, свеча догорела, и в каморке стало темно и тоскливо.

– Убью его, гада, – без тени эмоций произнёс Буратино.

– Дело, конечно, нужное, – донеслось из-под комода, – но очень серьёзное, ведь он твой отец.

– Гад он, а не отец. Бешеная крыса, – сказал Буратино.

– Родителей, браток, не выбирают, – сказал Говорящий Сверчок, на том они и успокоились.

Буратино лёг спать, но теперь уже сон не шёл. Обида и злость душили мальчишку, и в его голове возникали картины мести, одна кровавее другой. Надо признаться, ни одна из картин не носила летального характера, везде папа Карло был наказан, но не до смерти. И, насладившись виртуальной местью, мальчик всё-таки заснул.

Глава 3

Бизнес и новые технологии

Утром следующего дня, едва позавтракав, Буратино помчался к тётке Джульетте, так как Говорящий Сверчок поставил перед ним задачу: выяснить конструкцию устройства, производящего самогон, а также выяснить сочетание ингредиентов, входящих в напиток.

«Просто какой-то промышленный шпионаж», – говорил себе Буратино. И, чувствуя себя шпионом, улыбался. Честно говоря, он рассчитывал на поддержку своей «агентуры» в лице Серджо и Фернандо. Буратино считал эту задачу выполнимой, во всяком случае реальной, но он вспоминал слова Говорящего Сверчка насчёт самой тётки Джульетты.

– Ничего этого будет не нужно, если нам удастся заполучить саму тётку Джульетту, – напутствовало насекомое, – запомни, парень, уговорив Джульетту, ты убьёшь сразу двух зайцев. Во-первых: безболезненно уберёшь конкурента, а во-вторых: получишь доступ к технологиям. Так что, как говорили древние, вложи в сердце яд, а в уста мёд.

– Это в каком смысле яд? – не понял Буратино.

– Болван, неужели не ясно? Сам языком трещи без умолку о том, какая тётка Джульетта хорошая, и, прости Господи, симпатичная женщина, а глазами зыркай, как устроен аппарат и как организовано производство, и какие в дело идут продукты. Понял?

– Понял, – сказал Буратино и на всякий случай взял с собой листок бумаги и карандаш, чтобы по шпионскому правилу сделать чертёж.

– И ещё, ты не сильно-то расстраивайся по поводу вчерашнего случая с отцом, это всё только закаляет характер. А вот что с ним делать, с животным этим, мы уж придумаем. А деньги теперь ты умеешь зарабатывать.

– Деньги, конечно, жалко, – сказал Буратино, – не на халяву же достались, но дело не в них. Вы уж подумайте, синьор Говорящий Сверчок, как мне этого жлоба урезонить? Хотя деньги всё-таки жалко.

– Запомни одну фразу, её повторял Потёмкин-Таврический: «Деньги – вздор, люди – всё. Деньги наживёшь, были бы только идеи, силы и коллектив». А сейчас беги и уболтай тётку Джульетту.