Наблюдатель

– Ты же знаешь, он работает до полуночи, – перебила она, – господи, не веди себя глупо!

Он вспомнил забор на Новинском бульваре и голос с едва уловимым акцентом – анкеты должны быть отправлены до тридцать первого декабря. Им шли навстречу. Нельзя не ценить это. И все, в общем-то, было нормально – до сегодняшнего утра, когда обнаружилось, что он взял не ту «флешку». Конечно, она была в ярости, и он чувствовал себя виноватым, но…

– Хорошо. Ты успеешь, – услышал он собственный голос.

Она улыбнулась и провела ладонью по его груди. Он подумал – и в самом деле глупо. Смешно и глупо он выглядит в своей навязчивой манере всегда и везде видеть опасность. Ведь, в конце концов, все это по его вине.

Перед поворотом она остановилась. Оглянулась, помахала рукой. Густой подмосковный мрак очертил невысокий силуэт, и нежная кожа как-то неестественно ярко отразила бледный свет фонаря, словно она попала в перекрестье лучей театральных прожекторов. Ответный взгляд, как всегда – мягкий и веселый одновременно, аккуратный подбородок приподнят, и ямочки на щеках свидетельствуют о едва сдерживаемой улыбке.

Он смотрел на нее, пытаясь подобрать нужное решение, но в голову ничего не шло. «Не глупи», – сказал он себе и растянул сжатые губы.

Она улыбнулась в ответ и шагнула в темноту.

Охранник сидел без движения, словно манекен в магазине одежды. На восковом лице двигались только стеклянные глаза, флегматично следившие за фигурой, перемещавшейся по экрану.

Фигура миновала алкогольный, затем мясной отдел и появилась у второй кассы в конце магазина. Девушка, лет семнадцати, подняла светло-серый взгляд.

– Привет.

– Привет, Алиса. Пройдет?

– Только одна?

Виктор поднял вторую руку.

– Завтра же Новый Год, – одобрила девушка, – а мы работаем до двух сегодня.

– До двух?

– Не видел объявления?

– Видел, но… черт, я забыл.

Он поставил бутылки на ленту.

– После Нового года будем работать круглосуточно. Петр говорит. ремонт шоссе приведет к нам новых покупателей.

Виктор оглянулся на безлюдное помещение, вызвав у Алисы улыбку.

– Кстати, что там случилось? – кивнул он в сторону окна, украшенного гирляндой.

– Ты про аварию? Ужас! – округлила глаза Алиса.

Виктор достал из бумажника пластиковую «Мастеркард», исподлобья посмотрел на Алису и убрал карту обратно.

– Лобовое столкновение?

– Я сначала подумала, там арбуз кто-то разбил, – Алиса набрала в легкие воздуха и покачала головой. – А потом поняла – откуда зимой арбузы… Зря я туда ходила. Жалею теперь.

Виктор нахмурил брови.

– Странно, я видел только одну машину.

Алиса по-девичьи посмотрела ему прямо в глаза.

– Там была не совсем машина.

– В смысле? – спросил он, протягивая тысячерублевую купюру.

– Ну, в смысле не легковая, – Алиса взяла деньги, отсчитала сдачу, – знаешь сарай, как у дяди Андрея, с большой буквой «вэ» на решетке?

– Дабл Ю?

– Наверное. Он в яме, возле складов, – девушка приложила маленькую ладонь к основанию шеи. – Представляешь сколько там?

Виктор посмотрел в окно.

– Метров тридцать?

– Если не больше. Мы подумали, что взорвалась цистерна на Фабрике, но потом этот треск, визг, и…

Алиса замолчала, застывший взгляд ее больших глаз устремился сквозь окно на дорогу. Тонкие пальцы перебирали цепочку с крестиком.

Виктор хотел еще спросить что-то, но раздался звон колокольчика – в магазин вошел полицейский огромного роста. Фиолетовый бушлат и шапка его были усыпаны снегом. Виктор подхватил пакет и направился к выходу.

Проходя мимо полицейского, краем глаза он уловил, как тот, будто оступившись, стал заваливаться назад. Угол крена показался Виктору чересчур значительным, и он выставил руку, уперев кулак прямо в букву «П» термотрансфертной надписи «ДПС» на широкой спине.

Полицейский обернулся. В его лошадином лице отразилось искреннее, почти детское удивление. Он протянул неуклюжую руку, будто захотел дотронуться, но Виктор шагнул назад, и неловкая рука, упакованная в толстый рукав с двумя светоотражающими полосами, задела стенд со жвачками, с грохотом его опрокинув.

Виктор заметил, что никто в магазине – ни охранник, ни девушки-кассирши – никак не отреагировали на это. Они сидели неподвижно, словно восковые фигуры, не обращая внимания на шуршание обертки и треск карамели под тяжелыми полицейскими ботинками. Этот шум в абсолютной тишине резал слух, словно ржавые ножницы бумагу.

Виктор пожал плечами и вышел на улицу.

Звон в голове – порождение тишины. Такой вывод он сделал, когда свернул за угол магазина и обнаружил, что ни один фонарь вдоль дороги не работал.

Свет, исходивший от окон ветхих одноэтажек, отражался от белого полотна, в которое снегопад превратил дорогу. По краю тянулась цепочка ее следов. Поначалу Виктор старался ступать по ним, но мелкий пылеобразный снег стремительно заметал все вокруг и у детской площадки, от следов уже ничего не осталось.

Он шел вдоль длинного двухэтажного барака, морщась от снега и поглядывая на черные окна. Лишь в двух из них чернота смешивалась с синим мерцанием телевизоров. Пенсионеры рано ложатся. Кажется, это дом бывших рабочих. Где-то здесь, неподалеку, была фабрика. Он часто слышал о ней и встречал упоминания – в обрывках разговоров, названиях переулков, остановок, надписях и указателях на заборах, но не знал и по большому счету не хотел знать, что она производит. Местные называли ее просто – Фабрика.

За два года жизни в деревне он так и не смог привыкнуть к чистым звукам природы, зимой чаще сводившимся к тишине, изредка прерываемой собачьим лаем и ревом моторов со стороны шоссе. Ей нравилась тишина, ему поначалу тоже. По крайней мере, он думал, что нравилась. Он говорил, тишина настраивает его на мистический лад. Иногда, возвращаясь, домой поздно, вот как сейчас, например, – сквозь снегопад и атмосферу фантастического безлюдья – он думал о том, как много в России мест, куда не ступала нога человека и где по этой причине может твориться все что угодно.

Виктор пересек автостоянку, миновал освещенную площадку у подъезда пятиэтажки, подошел к краю футбольного поля, и поднял взгляд. Он всегда это делал – и зимой и летом. Просто чтобы оценить расстояние и еще раз взглянуть на свой новый дом со стороны.

Он даже не сразу понял, в чем дело. Смахнув с лица снег, Виктор прищурился на черные окна квартиры, ощущая, как вместе с нарастающими ударами сердца вокруг позвоночного столба концентрируется какой-то лютый острейший холод. Дыхание споткнулось, будто от удара под дых.

Через секунду, не обращая внимания снег, коловший лицо, попадавший за воротник и лезший в ботинки, он с трудом преодолевал заснеженное поле. Сквозь густую белесую изморось впереди, над входом, словно ориентир, прыгал тусклый фонарь. Сильно чесался нос, но он не замечал этого – в удивительной тишине до слуха доносилось только сбитое дыхание и монотонный звон. Где-то на задворках сознания блуждала слабая мысль о безумии, о том, как глупо он будет выглядеть, когда начнет объяснять испуганной жене, что с ним случилось. Но эта мысль таяла с каждым мгновением, и причиной тому был не просто выключенный на кухне свет, хотя он знал, что ноутбук жены всегда находился там. В конце концов, она могла просто перенести его в комнату.

Ворвавшись в подъезд, одним прыжком он преодолел пять ступенек и дернул за ручку первую дверь. Заперта. Он не стал звонить или стучать – что-то подсказывало, что не стоило этого делать. Связка ключей выпала из трясущихся рук. Виктор поднял ее, с трудом выбрал самый длинный, вставил в замок, сделал два оборота. Щелчок. Дверь беззвучно ушла в темноту.