Обладатель великой нелепости

Ведь ты уже понял, что, если он прекратит моргать, то умрет от удушья; он должен делать это каждые пять или шесть секунд – и днем, и ночью, даже во сне. Наверное, он давно бы уже умер, но он каждый раз просыпается, когда в крови начинается нехватка кислорода. Возможно, несколько раз он уже синел во сне, потому что от многодневной усталости не мог не спать, но сумел выжить; а потом у него укрепился рефлекс – он уже никогда не сможет перестать играть в эти смешные зажмурки. Похоже, Добрые Доктора находят его забавным, а ты? Парню просто закоротили в мозгу несколько нервных окончаний…

Но лучше посмотри на того, что сидит за ним…»

Герман увидел мужчину средних лет с таким сосредоточенным выражением лица, которое ему прежде не доводилось видеть; оно было подобно маске из окаменевшей кожи, на виске тускло поблескивала спускавшаяся к уху капелька пота, чуть выше пульсировала напряженная выпирающая жилка. Мужчина смотрел куда-то в сторону; иногда его взгляд перемещался себе под ноги, а затем возвращался к прежней точке, словно у наводчика противотанковой пушки, проверяющего уровень прицела относительно холма, из-за которого вот-вот должна была появиться вражеская железная машина. В правой руке он все время сжимал что-то похожее на резиновую грушу. Правый рукав его грязно-коричневой пижамы был отрезан, из него выпирало неправдоподобно раздутое предплечье, то напрягавшееся, то расслаблявшееся в такт сжимания груши. Казалось, натянутая на гипертрофированных мышцах кожа может в любой момент лопнуть. Натруженное предплечье опоясывала густая сеть огромных вен. Герман заметил, что от груши отходят две трубки: одна прозрачная, видимо, пластиковая, другая – резиновая. Обе трубки уходили под одежду мужчины в отверстие пижамной куртки на уровне груди, слева. По прозрачной трубке бежала очень темная красная жидкость.

«Ты прав, теперь у него такое сердце – новое, придуманное Добрыми Докторами…» – подтвердил шепчущий голос.

Герман был потрясен. Но какая-то часть его сознания (вероятно, та, которой заведовал Независимый Эксперт) хладнокровно отметила, что Добрые Доктора хоть и преуспели в своей извращенной изобретательности, – в ней, однако, присутствовало явное однообразие. Хотя, возможно, Они продвинули свою профессиональную фантазию несколько дальше – например, расположили в желудке у одного из своих «пациентов» вкусовые рецепторы. Чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Наверное, в этом жутком мире для Добрых Докторов возможно абсолютно все – это был Их Мир.

Герман попытался рассмотреть следующего обитателя Сумрачной палаты, но лишь успел увидеть невероятно тощую костлявую фигуру, корчившуюся на полу, как раненное насекомое… Когда стена, разделявшая две палаты, вновь «встала» на свое место, – салатная побелка с синими ромбиками, выполненными под трафарет, календарь с догом в наряде собачьего медбрата.

Это произошло в тот момент, когда врач, осматривавший Германа, произнес:

– Я спрашиваю, как вы себя чувствуете?

Герман вздрогнул, словно вышел из транса.

Что это было? Мимолетный, но удивительно продолжительный в субъективном времени бред? Может, у него сильный жар? Сколько успело пройти времени? Герману показалось – не менее получаса, но, вероятно, не более нескольких секунд.

Герман перевел взгляд на врача. Голос дока звучал совершенно нормально, и выглядел тот без намеков на профессиональное сумасшествие – обыкновенный врач в белом халате, немного похожий на Айболита из детской книжки, которого заботит состояние Германа.

Теперь все выглядело совершенно нормально.

Врач продолжал смотреть на него, ожидая ответ на свой как минимум дважды заданный вопрос.

Герман выдавил кислую виноватую улыбку:

– Неплохо, но могло бы быть и лучше.

Врач понимающе кивнул: мол, понятное дело.

Перед глазами у Германа все еще продолжала стоять Сумрачная палата. Он вдруг подумал, что не заметил там ни одной женщины. Конечно, Добрые Доктора забирали и женщин. Должно быть, те находились в специально отведенных женских палатах. Наверное, здесь были еще и дети…

«О чем ты думаешь?! – мысленно сказал себе Герман. – Тебе это просто привиделось, вот и все!»

Врач окончил осмотр и помог Герману привести в порядок одежду. Герман укрылся одеялом, ожидая, что ему станет теплее, однако по-прежнему было холодно, он ужасно продрог.

– У вас здесь не жарко, – заметил он, посмотрев на врача.

– Неполадки в котельной, – сказал док и, приоткрыв двери палаты, позвал медсестру.

– Готовьте пациента к переливанию крови, – распорядился он, когда через минуту в палату заглянула медсестра.

У Германа при этих словах защемило в груди.

– Это обязательно? – он попытался поднять голову с подушки. Длинный разрез внизу живота сковывал движения, – рассеченные мышцы пресса мучительно болели при каждом движении, требовавшем их участия (Герман немало удивился, открыв для себя, что без них невозможно было даже высморкаться); если бы его кто-то сильно рассмешил, то от боли он мог бы запросто потерять сознание.

– Лежите, – приказал врач, заметив его попытку приподняться, и снова обратился к медсестре: – Выясните по анализам группу и резус-фактор.

– Но я… – опять начал Герман; на этот раз ему удалось оторвать затылок от маленькой больничной подушки. Живот моментально отозвался резкой болью.

– Всего несколько часов назад вы перенесли тяжелую – очень тяжелую операцию. Вам нельзя делать резких движений, успокойтесь! – Доктор произнес это мягко, но последнее слово прозвучало скорее как приказ.

Медсестра с интересом посмотрела на Германа и вышла исполнять распоряжение. Он смог лишь бессильно проводить ее взглядом.

Врач стал прохаживаться по палате взад-вперед. Глядя на него, Герман запаниковал.

ОНИ СОБИРАЮТСЯ СДЕЛАТЬ ЕМУ ПЕРЕЛИВАНИЕ!

Его охватил животный страх.

«Они уже начинают, Герман, – но не станут СЛИШКОМ ТОРОПИТЬСЯ».

Добрые Доктора.

Он снова перевел глаза на прохаживающегося по палате врача.

Почему он остался? Почему не ушел вслед за медсестрой?

«Чтобы проконтролировать тебя, чтобы ты ничего не натворил, – чего-нибудь, не входящего в Их планы».

Док время от времени теребил что-то в правом кармане халата; на его круглом лице блуждала странная улыбка, похожая на сдержанное предвкушение чего-то, что должно было вскоре произойти.

– Может быть… – нерешительно подал голос Герман, – обойдемся без этого?

– Что?.. – врач остановился и посмотрел на него с таким видом, словно его оторвали от приятных мыслей в самый неподходящий момент.

– Наверное, переливание не единственный способ… – Герман лихорадочно соображал, подыскивая подходящие аргументы.

– Вот что, молодой человек, – врач решительно шагнул к его кровати. – Давайте каждый будет заниматься своим делом!

Он был небольшого роста, но сейчас возвышался над Германом, как неумолимый великан; Герман почувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого отчитывают за глупое упрямство.

Неожиданно обнаружилось, что врач больше не напоминает Айболита из детской книжки. С ним произошла какая-то перемена – где-то на внутреннем уровне, – но явно изменившая его даже внешне. Теперь он был похож на доброго доктора с обложки в той же степени, в какой восковые фигуры людей из музея мадам Тюссо – на своих живых прототипов.

Собрав всю силу воли, Герман произнес, чеканя каждое слово:

– Я не хочу.

Врач медленно приблизил к нему побагровевшее лицо; глаза его округлились. Герман увидел, что у него больше нет ресниц, лишь тонкий ободок, окаймляющий веки.

– Мне показалось, или вы действительно что-то сказали? – громко прошептал тот.

«Герман, он начинает злиться! Да посмотри же на него внимательно – он ненормальный!»

– Я…

«Он опасен!»