Позвони мне

Василий Иванович, сидя на скамейке, нарочито горестно закачался всем туловищем, и лицо его выразило неподдельную печаль. Он взял в обе руки неотлучный бинокль и принялся рассматривать верхушки дальних сосен, как бы давая понять, что одиноко ему сделалось в этой недостойной компании.

– Не продул, Василий Иванович, вы что же, во мне сомневаетесь? – отреагировал на отчуждение комдива уязвлённый по самолюбию ординарец. – Не хотелось говорить при этом ишаке, но откроюсь. Говорю как на духу. Золотое колечко это в своё время царским барышням принадлежало, тем самым, которых большевики в Ипатьевском подвальчике в расход пустили. О настоящей цене этой штуковины не Кашкету судить, бьюсь об заклад, подороже всего его трофейного валенка будет. Вы эту шкуру не больно и слушайте, ведь я до поры молчу про обозный трофей, ещё надо посмотреть, кого первым под трибунал подвести полагается. Ряшку такую отъел, что на тачанке за неделю не объедешь, знаю ведь, на какие средства жировать приспособился.

Кашкет, после всего услышанного, даже слегка поперхнулся остатками взвара. В истории с обозным трофеем, разумеется, рыло его крепко обвалялось в пуху, но ведь и Петьке кое-что перепало. Две золотые чайные ложечки как с пенька отвалил ординарцу, не считая денежных постоянных услуг. И всё же более всего огорошило упоминание о царском трофее. Про вырученные бриллианты, после расстрела царской семьи, слухи до него, натуральным образом, кое-какие доходили. Однако предположить, что вот так ненароком выпадет удача держать их в собственных руках, не мог позволить себе даже в самых смелых фантазиях. Тем более пойди разберись, сколько должно стоить снятое с венценосного пальчика дамское украшение.

– Петро Елисеевич, не обессудьте, дозвольте ещё разок подержать в руках золотое колечко, – беспокойно засуетился Кашкет. – Может, я второпях чего не приметил, дело ведь тонкое, требует большого внимания. Вам всегда так не терпится, что нет никакой возможности сосредоточиться, вникнуть спокойно, прицениться по-настоящему. Царские ценности – это же мой профиль, никто в целом мире вернее меня экспертизу не проведёт, зуб даю, надёжней швейцарских банков сработаю.

– Я если разок подчекрыжу твой профиль, на всю жизнь царское золотишко щупать руками заморишься, – доходчиво, очень убедительно предостерёг денщика скорый на расправу жених. – Только раскрой где-то варежку, живьём закопаю, даже у Фрунзе за пазухой не схоронишься.

Василий Иванович за трудные фронтовые годы хорошо изучил прямой, бескомпромиссный норов своего ординарца, именную шашку готов был выставить под заклад, что тот трепаться напрасно не станет. Можно было не сомневаться без лишних расспросов, что с колечком действительно связана непростая история и ценность оно представляет куда как значительную. Видно не по зубам денщику оказалась царская эта штуковина.

Поэтому комдив молча принял для себя единственно верное решение – непременно вмешаться и расплести этот загадочный ребус. Но для начала достал из кармана галифе расшитый цветным бисером кисет, не торопясь, прокуренными пальцами завернул козью ногу, сам задымил и предложил угощаться товарищам. Петька не соблазнился табачком от командирских щедрот, сославшись на бессонную ночь и неважное настроение. Предлагать дополнительно дармовое курево Кашкету, понятное дело, никому не пришлось. Он проворно соорудил, величиной с добрый огурец, самокрутку, в которую вместилось почти полкисета отборного табака, и зачадил, как могучий Везувий.

– Ты брехать-то бреши, да не заговаривайся, – начал провоцировать ординарца комдив. – Двух недель ещё не прошло, как набаламутил с продажей кобылицы генерала Деникина, всю пулемётную роту на уши поставил. Никаких уроков для себя не извлёк, не покаялся, и вот новую комедию с громкими именами начинаешь разыгрывать. Только я тебе не придурковатый калмык с пулемётной конюшни, враз осажу, напрочь забудешь не только про перстень, но и про шнурки царских барышень. Ты аль взаправду свою Анку царевной объявить вознамерился, совсем от любви одурел? Может, и себе императорскую корону в кузнице у Алексея Игнатьевича втихаря забабахаешь? Советую почаще спускаться на озеро, остужать свою жаркую голову, не ровен час на корню запылает она.

Петьке сделалось неимоверно досадно. Он не обиделся, когда шаромыга Кашкет обмишурился с золотым перстеньком и не признал в нём дорогую вещицу. Но совсем не по делу засомневался Чапай в чистосердечно раскрытой истории происхождения золотого трофея, обидно было выслушивать унизительное недоверие любимого командира. К тому же приплёл для чего-то кобылу генерала Деникина, которую ради хохмы за пару царских червонцев впарил растяпе конюху из пулемётной роты, может даже и калмыку, кто его знает. Так ведь сам потом и признался комдиву, что для успешного торга подгрузил генеральскую масть. Здесь же совсем иная закваска, по – настоящему крутой, фартовый замес. Перстенёк этот, вне всякого сомнения, на пальчиках царской дочурки блистал. Дорогущая вещь, не может быть по-другому, и нет ничего плохого, что теперь украсит Анкину подвенечную ручку. Пускай всем станет завидно, что невеста моя достойна любых, даже царских регалий.

– Ей-богу, Василий Иванович, – преданно присягнул командиру Петруха и рванул непроизвольно ворот гимнастерки, обнажив густо поросшую рыжей курчавиной грудь. – Мы с брательником и не такие дела проворачивали. Если он поставил на обмен золотую вещицу, с гарантией царского происхождения, можно принимать без всяких сомнений. В нашем роду своих надувать не положено, за такие шалости крепко умеют наказывать. Я про его кружева знаю много чего, стоит только капелевцам тихонько шепнуть, свои же офицеры к стенке поставят. Не вчера на свет народился. Братан у меня на таком кукане сидит, что баловаться ни за какие коврижки не станет.

– Ты давай не бузи, – потребовал Чапай, – толком рассказывай, всё по порядку. Откуда взялось это кольцо, как к беляку попало и причём здесь венценосные барышни. Что ты за человек такой, вечно в какой-то дряни по собственной дури изгадишься. Дело, скажу, не шутейное, болтаешь языком что ни попадя, совсем башкой соображать разучился. А ну как в штабе у Фрунзе дознаются про геройства твои да про царские украшения, нам здесь всем контрразведка такой подвальчик устроит, что Ипатьевский лёгкой разминкой покажется. Не примут в расчёт ни твои, ни мои геройства, не посмотрят даже на боевые ранения.

После наметившейся перспективы оказаться в армейских застенках, ординарец маленько притух, по-шустрому сообразил, что последствия действительно могут наступить не самые радужные. Он подтащил к себе бисером расшитый кисет, достал из кармана собственную осьмушку газетной бумаги и неспешно завернул козью ногу. После первых затяжек по телу волной прокатилась лёгкая блажь, предвестница душевного успокоения, и Петька начал покорно колоться.

– Чего тут долго рассказывать, – в святой простоте развёл руками бесхитростный воин, – обыкновенная фортуна. Колечко царское Митька затрофеил у недавно казнённого комиссара, который принимал личное участие в расстреле императорской семьи. Братан мой, слово даю, в пленного комиссара не стрелял, его белые офицеришки порешили. Митьке пришлось только продырявленное тело закапывать и, понятное дело, приглянул для себя трофейное барахлишко. Сапоги на скрипучем ходу присмотрел и кожаный френч, почти как у Фурманова. Он, дурачок, чуть было этот фасон на ведро прошлогодней картошки у знакомого мужика не сменял. Слава Богу, седло решил обновить, вот кожа в срочном порядке и понадобилась. Распорол подкладку штыком от винтовки, а из-под неё золотым дождём украшения посыпались. Видать много чего интересного было на барышнях царских навешано.

Братан под секретом показывал мне золотой образок двухсторонний. С одного боку Богородица эмалями нарисована, с другого – молоденькая царская дочь улыбается. Окажись на руках у меня ещё пара обменных гранат, вместе с кольцом и золотой образок прихватил бы. Митька обещал не спешить до поры, придержать золотую вещицу. После боя поправлюсь с трофеями и, глядишь, махну через фронт за обменом. Царевну спилю, а образ Матери Божией пускай Аннушка на груди своей носит, на войне пригодится, от пули лишний раз в бою сбережёт. Оно понадёжней фурмановских красных косынок окажется. Хотя перед большевистским наганом, в расстрельном подвальчике, тонка кишка даже у священного образка оказалась.

История, которую поведал однополчанам Петька, произвела должное впечатление. Уже никто не сомневался, что перстенёк этот действительно царского происхождения и цена ему даже трудно представить какая немалая. Некоторые вопросы, конечно, возникали в связи с жестоким расстрелом законной обладательницы золотого трофея, но, как говорится, «бабушка с возу, а мы с песнями дальше поехали».

– Дай-ка сам посмотрю на штуковину эту, – после некоторого раздумья деловым, рассудительным тоном потребовал Василий Иванович и потёр в нетерпении шершавые ладони. Физиономия Чапая при этом сделалась почти как у знаменитого Карла Фаберже, правда без академической седой бороды, но зато в лихой папахе из отборного бухарского каракуля.

Комдив дождался, когда ординарец извлечёт из верхнего кармана своей гимнастёрки царское колечко, и бережно принял в дрожащие руки золотое с сверкающим камнем дамское украшение. Так же, как и все многоопытные люди, Чапаев попробовал в руке на вес ювелирное изделие, кивком головы выразил полное удовлетворение, покрутил со всех сторон и посмотрел на свет для чего-то. Несколько раз по-кашкетовски то приближал, то удалял колечко от глаз, но, положа руку на сердце, не обнаружил в нём никаких внешних признаков царского достоинства.

«Баловство, оно и есть баловство, – заключил про себя после тщательной экспертизы комдив, – у моей супружницы побрякушка ничуть не хуже на пальчик нанизана».

Единственная заслуживающая серьёзного внимания мысль, посетившая командира во время осмотра трофея, состояла лишь в том, что Анке, пожалуй, не следует носить перстенёк, снятый с руки убиенной барышни. Как ни ряди, но мародёрство больно уж грязное дело и завсегда возвернётся расплатою. Вряд ли это кровавое приключение с царским колечком ограничится расстрелом одного только казнённого белогвардейцами комиссара, такая ниточка не затеряется. О чём тут же, без всяких лукавых затей, поведал своему фавориту.

– Честно скажу, Петька, не нравится мне вся эта канитель. Чую нутром, что добром твое дело не кончится. Нехорошо, что золотое кольцо с безвинно или пусть по заслугам убиенной барышни содрано. Смерть, она метки чёрные ставит, за расстрелянным комиссаром обязательно кто-то следом подтянется. Наши деды, хотя и приносили добычу с войны, но сами никогда её на себя не напяливали, худой приметой считалось. Так что радоваться особенно нечему. Никогда ведь толком не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Бывает, что иной раз лучше по доброй воле отказаться от свалившегося на голову барыша, чем потом разделять чью-то горькую участь.

Надо сказать, что справедливые опасения комдива, так или иначе, посещали и беспокоили бесшабашного ординарца. Он и сам хорошо понимал, что негоже возиться с барахлишком казнённой девицы. Одно дело – гибель воина на поле сражений, но совсем иная закваска, если убиение человека под стенкой случается. Здесь могут завязаться такие проклятия, что потом никакими молитвами, полчищами загубленных душ не искупятся. И ещё не известно, сколько кровушки отворится после той живодёрни, что случилась в Ипатьевском гиблом подвальчике.

– Я вот как считаю, – огласил командир, после некоторых размышлений, свой заключительный вердикт. – Правильно будет, если вы почаёвничаете здесь без меня, а я к озеру до ветру схожу, обдумаю наедине сложившееся положение. В таких делах не следует к чертям на рога торопиться. А ты носа не вешай, – ободрил Чапай приунывшего ординарца, – и не смей, повторяю, приниматься учить денщика ремеслу золотарному. Чтобы мне потом не пришлось тебя самого из геройского ординарца в плешивого ювелира перелицовывать.

Василий Иванович, лениво ломаясь, поднялся из-за стола, хмыкнул в подкрученные усы и так же лениво продемонстрировал боевым товарищам «потягушки». Потом примерил на мизинец левой руки мелкое дамское колечко и для чего-то принялся рассматривать его в перевернутый бинокль. Долго и внимательно вникал в удалённый оптическим прибором перстенёк, наконец резко, как будто решил для себя что-то очень важное, отстранил неотлучный бинокль и со словами «не балуйте здесь без меня» и с очень загадочной физиономией торопливо направился по натоптанной тропе к древнему озеру. Вездесущая собачонка, труся дробной кавалерийской рысцой, увязалась было за ним, но Кашкет предусмотрительно возвернул её лёгким похлопыванием ладошки о собственную коленку.

Не раз и не два вспоминал потом комдив, как, спускаясь по крутому береговому откосу, он неожиданно ощутил небывалую лёгкость, как будто невидимые ангелы закружили его на крылах своих. До сладострастия захотелось увлечься этим дивным кружением, довериться невесомости и отчалить в упоительно влекущую даль. Возникло приятное осознание, что он готов, что жаждет плотского перевоплощения, очарованный лёгкостью ангельского парения. Буквально волевым, сабельным махом он вырвал себя из стихии потустороннего наваждения, возвернулся в реальность и тяжело присел на заветную ольховую корягу, у самой кромки воды. При этом две скучающие жабы, быть может, душевно проводившие время на первом в своей жизни любовном свидании, шарахнулись в разные стороны.

«Вот так, наверное, умирают или сходят с ума», – подумал изрядно напуганный Чапай. И ещё подумал, что это, скорее всего, одно и то же.

Комдив извлек из глубокого кармана габардиновых галифе неотлучный мобильный телефон вместе с глаженым носовым платком, пропахшим терпким табачным настоем. Немного переведя дух, обтёр сухим батистом лицо и на какое-то время замешкался в нерешительности. Машинально почесал стриженный под ёжик затылок, потрогал себя за усы и принялся рассматривать серебряные кнопки на полированной телефонной трубке.

Необходимость обратиться за помощью к Создателю, буквально пару минут назад, вот только что, сидя за командирским пеньком, представлялась абсолютно понятной, не вызывающей ни малейших сомнений. Только Он мог безошибочно установить подлинность Петькиного трофея и дать единственно верный совет, как следует распорядиться золотым перстеньком, без печальных для пулемётчицы Анки последствий. Теперь же, после занятия позиции на ольховой коряге, комдива начали одолевать нехорошие подозрения. Чего доброго, у Всевышнего запросто может сложиться ложное впечатление, будто дивизия не за пролетарское дело героически борется, а втихаря промышляет бандитским разбоем, золотишко по собственным карманам распихивает.

«Впрочем, наверняка Он всё уже знает», – по здравом размышлении заключил Чапай и твёрдо набрал известный лишь ему одному ключевой девятизначный номер.

Фактически ещё не были нажаты последние четвёрки, как в трубке с готовностью ответили. Можно относиться к этому как угодно, но привыкнуть к подобным канканам, увы, невозможно. Создатель без всяких предварительных расспросов, со старта обрадовал:

– Я, Василий, в чужих сокровищах не разбираюсь и, по счастью, сколько помню, никогда не стремился к ним. Должен тебя разочаровать, на небесах несколько иные, более скромные представления о подлинных ценностях, они вовсе не связаны с железяками и цветными каменьями. Не раз уже говорил тебе, что всё самое дорогое находится в самом человеке, но вы не желаете соглашаться с этим, обманываете себя, постоянно выдумываете богатства какие-то смехотворные. Это оттого, что к вашим богатствам дорожка под горку накатана и путь на удивление скор. Мучительно прекрасна, крута и безлюдна манящая дорога к несметным сокровищам, сокрытым в каждом из вас. И те соискатели доблести, которые с дерзновением преодолевают сей славный маршрут, воистину делаются как боги, они по праву занимают почётное место в наших первых рядах.

– Вы даже слова не дали сказать, а уже целую лекцию прочитали и всё за всех порешали, – выразил справедливую досаду Василий Иванович. – С Вами же невозможно нормально беседовать. Вот не припомню, честью полного Георгиевского кавалера клянусь, чтобы я когда-нибудь тосковал по царским сокровищам, поэтому для чего же упрекать меня в несуществующих слабостях? Готов согласиться, что иногда нарушал Божьи заповеди, но гоняться по фронтам за бабскими украшениями мне и в голову никогда не пришло бы. Вы же знаете не хуже меня, что ординарец сменял золотой перстенёк на четыре гранаты и получил заверение о его принадлежности дочери Николая Второго. Петькин двоюродный брат клятвенно заверяет, что колечко потянул казнённый белогвардейцами комиссар, участвующий в расстреле царской семьи. Вот я и звоню с открытой душой, чтобы предъявить лично Вам эту злополучную штуку. Хотелось услышать авторитетное мнение – действительно ли трофей принадлежал царской особе и, главное, как поступить с ним сегодня по совести?

– Ты, Василий, оставайся минутку-другую на связи, не выключай телефон, мне необходимо в срочном порядке сделать кое-какие распоряжения, – довольно неожиданно, без должной реакции на более чем сенсационную просьбу комдива, объявил Создатель.

А в трубке между тем запел по нарастающей грудным задушевным басом Фёдор Шаляпин, затянул покорившую весь белый свет «Дубинушку». Грустный, былинный её лад чудесным образом погружал слушателя в залежи прошлого, в таинственные истоки великой мистерии «Матушка-Русь», задумчиво воспевал её небесное покровительство и заступничество.

Оставшись наедине, Чапай принялся сокрушаться, что по собственной дурости вляпался в это, как теперь представлялось, отнюдь не развлекательное приключение. Не следовало, конечно, затевать бестолковое разбирательство Петькиных подвигов и тем более не следовало беспокоить Всевышнего. В конце концов, эта бодяга с царским колечком касается одного только ординарца, ему самому и расхлёбывать. Своих забот, не терпящих безотлагательных действий, готов хоть кому одолжить, а вынужден чужие прелести на виражах заворачивать. Вот уж воистину чёрт-те чем приходится заниматься.

Между тем Всевышний не замедлил – не прошло и полминуты, как в трубке послышался Его мягкий, баритоновый речитатив:

– Когда бы ты, Василий, только и делал, что гонялся по фронтам революции за чужими сокровищами, мы бы с тобой, уж поверь, не созванивались. Для таких лиходеев другие, специальные службы имеются. Поразмышляй на досуге и постарайся понять Меня правильно. Ты знаешь, вот эти две жабы, потревоженные недавно тобой, бывают счастливее многих богатых людей, и только потому, что им ничего не известно про ваши смехотворные ценности. И пожалуйста, перестань трепаться. Ухлопали ни в чём не повинную девушку и теперь начинаете из её личных вещей раздувать богатства несметные. Такое колечко порядочному человеку и в руки брать стыдно должно быть. Ничего, кроме сожаления, в Моём разумении, эта история не вызывает. Я, тем не менее, только что сделал кое-какие запросы, обожди самую малость и узнаешь Моё окончательное ко всему отношение.

Создатель опять растворился в эфире, а Василий Иванович нутром почуял, что ничем хорошим этот балаган не закончится. Принятое решение окажется каким-нибудь особенно каверзным, несущим неизбежную расплату за содеянную красными соколами оплошность. Ждать пришлось довольно долго, но вот в трубке опять послышался знакомый, почти уже родной баритоновый речитатив:

– Наверное, тебя это несколько удивит, драгоценный дружище, но коль скоро горишь благородным желанием досконально разобраться с уникальным золотым перстеньком, а заодно, полагаю, и с вашей любимой мировой революцией, с радостью спешу на подмогу. В связи с этим обязуюсь организовать тебе тёплую встречу с самим императором Николаем Романовым. Очень рассчитываю, что по русским обычаям встретитесь с распростёртыми объятиями, посидите мирно за чаркой, душу друг дружке откроете. Заодно настоящую цену дамскому украшению сложишь, надеюсь, что и распорядишься колечком по совести.

После этого, более чем неожиданного, предложения Василий Иванович не на шутку разволновался – не только спина, но и пятки взопрели. Перспектива подобного рандеву, даже при сквозном черепном ранении, едва ли могла прийти Чапаеву в голову: «Неужели Всевышний настолько озверел, что принял подлое решение отправить геройского командира в расход, устроить ему свидание с Николаем Вторым на том свете. Не напрасно чуяло сердце, что дело одним только приставленным к стенке комиссаром не ограничится. Откровенно признаться, не ожидал подобной засады от небесного, как вроде бы казалось, заступника».

Из последних усилий, сохраняя подобающее Георгиевскому кавалеру спокойствие, комдив помаленьку начал включать задний ход:

– Хочу заявить, Отче наш, что мне и в родной дивизии вовсе не надоело. Я за чужими спинами от смерти никогда не таился, готов нести перед Вами любую ответственность, но осталось много всяких дел неоконченных. С беляками следует до конца поквитаться, достаток надёжный для личного состава обеспечить, о чём не раз обещал бойцам перед строем. Задумано много чего, разве все перечтёшь. Детишек неплохо бы ещё в дом навести, вырастить, на ноги поставить и больно внуков дождаться мне хочется. Может, пусть пока обождёт, пускай не торопится убиенный Ваш царь Николай. Время придёт, обязательно свидимся, а с перстеньком и без него разберусь, оно мне не больно и надо-то, всё одно что лошади зеркало.

В телефонной трубке отчётливо слышалось, что у Создателя работает параллельная мобильная связь. Складывалось впечатление, будто Он разговаривает ещё с другим абонентом, по какому-то специальному каналу. Разборчиво прозвучало, как небесный Отец сделал строгие распоряжения, перевёл дыхание и не допускающим возражения тоном объявил красному командиру Свой верховный вердикт:

– Имей в виду, что царь Николай никакой не наш, но только и исключительно ваш венценосный государь, не следует беспечно швыряться своими кумирами. И в расход, хорошенько запомни, мы никогда никого не пускаем. Вы с подобными нежностями и без нас успешно справляетесь, кого угодно этой страсти обучите. И вот тебе Моё твердое решение – встречу организую сегодня же, без всяких ненужных отсрочек. Вечером, как только начнёт смеркаться, к вам в Разлив обыкновенным манером прибудет на ужин великий князь Николай Второй, из дома Романовых. Вы уж примите его со всей подобающей щедростью, проявите любовь и радушие. Как знать, быть может, и он когда-нибудь отблагодарит тебя своим тёплым участием. А чтобы дружеская встреча удалась с полным блеском, пришлю за компанию с ним отчаянного народовольца, студента Ульянова Сашу. Того самого, что пакетик взрывной мастерил для метания в царя Александра Освободителя, то есть в драгоценного батюшку последнего императора. Им давненько пора бы уж повстречаться, объясниться друг с дружкой, обменяться взаимным прощением. Нескучным, полагаю, сложится нынешний вечер в Разливе. Рассчитываю, что, по вашим правилам, ещё и магарыч выставишь Мне за такое редчайшее удовольствие.

Ещё больше разволновался Василий Иванович, ещё жарче взопрела спина, как сабля в ножнах забряцали зубы. Проще было вообразить себя порубанным шашкой в бою, нежели представить эту дикую встречу с чёрт-те как воскресшими персонажами. Каким фасоном, с какими почестями следует принимать да ещё и беседовать с убиенным царем плюс с удавленным братом вождя мирового пролетариата, комдив не понимал, просто упирался башкой, словно в задницу сивого мерина.

Познакомиться с Александром Ульяновым перспектива, некоторым образом, заманчивая, ведь это же родная кровинушка товарища Ленина. Но тогда злополучный ужин принимает откровенно политическое оформление и не может, просто не имеет права состояться без партийных приветствий товарища Фурманова. В противном случае, всё будет выглядеть как прямое посягательство на его непосредственные комиссарские полномочия. И опять упираешься в задницу – ведь ни под каким видом нельзя посвящать комиссара в свои тайные связи с Создателем. Стуканет громче дятла, засранец, в штабе армии, контрразведка мигом подключится, сплетни потянутся, вся жизнь пойдет под откос.

– Не переживай, Василий, с такими гостями не бывает много хлопот, – подоспел на подмогу Создатель. – Это всё господа образованные, при хороших манерах, они сами придумают, как и о чём говорить, празднословить не станут и покинут вас в самый подходящий момент. Между прочим, Я и не подозревал, что в связях с Создателем есть что-то постыдное, требующее особой секретности. Если не со Мной, то с кем же тогда можно дружить и общаться с открытой душой? Неужели твои комиссары вернее, надежней Того, Кто сотворил целый мир и снисходительно наблюдает все ваши шалости? Как всегда, обижаешь Меня, Василий. Впрочем, не привыкать, Я не в претензиях, люди редко умеют платить благодарностью. Сын Мой частенько вспоминает про вас, иногда и с любовью. Плохо ведь не то, что безвинно распяли Христа на Голгофском ристалище, плохо, что славу Его продолжаете пинать и доныне. Однако прощаться пора, как всегда масса дел неотложных. Не скучай без Меня, не робей, нет-нет да и позванивай.

Никогда ещё беседа с Всевышним не оканчивалась для комдива так безнадёжно недосказано, с таким набором безответных вопросов. Что это за идиотская затея такая – душевно отужинать с давно убиенными персонажами? Здесь или проверка на пролетарскую прочность, или простое глумление, скорее всего, по причине тупой безнаказанности. В любом случае, затеянный Создателем вечерний шабаш с благополучно отошедшими в мир иной фигурантами никак не вписывался в принятые нормы уважительных товарищеских отношений.

Оставшись один на один с весёлой перспективой провести сумасбродный вечер в окружении воскресшего царя и ожившего бомбометателя, Василий Иванович порядком взгрустнул. Тоже ведь какая-то несусветная дикость, кому нужны эти дурацкие встречи, когда события давно уже позади и всё одно ничего изменить невозможно. Между тем отступать было некуда. Создатель своих решений никогда не меняет и в этой части надеяться на чудо не приходится. Гости обязательно явятся, и что в результате должно получиться, Чапаев, при всей своей многоопытности, не понимал, не мог свести воедино. Всё вместе не добавляло ни задора, ни оптимизма.

«Дёрнул же меня чёрт ввязаться в эту идиотскую канитель с Петькиным трофейным кольцом, – опять огорчённо принялся сокрушаться комдив, – уж лучше бы я не прикасался к нему и ничего не знал о его царственном происхождении. И опять эта сволочь, Кашкет, с него начались неприятности, отправлю скотину в окопы, глядишь, под пулями хоть немного ума наберётся. Не сообщи он про подвиги ординарца, не было бы никаких содранных с убиенной царевны перстней и дурацкой встречи с давно отошедшими в мир иной господами тоже ведь не предстояло бы».

Чапай с раздражением посмотрел на мизинец и, к великому удивлению своему, кольца на пальце не обнаружил. Василий Иванович даже замотал головой, как свирепеющий бык или как будто одолел полкружки матёрого самогона. Он жутковато огляделся кругом, перешарил глазами песок вблизи ольховой коряги, но и там не обнаружил пропажи. Хотя голову мог дать на отсечение, что буквально секунду назад перстенёк блистал на его мизинце.