Исчезнувшее свидетельство

Я пытался поймать ее взгляд:

– Лев Семенович чего-то опасается?

Прежде чем ответить, Наташа коротко посмотрела на меня и, опустив голову, глухо сказала:

– Есть один человек, который, кажется, чем-то угрожает ему.

– Вы сами этого человека видели?

– Да, несколько раз, когда он приходил к Льву Семеновичу.

– Как он выглядит?

– Глаза темные, глубоко запавшие. Острый подбородок. В разговоре кривит губы, вскидывает брови. Неприятный человек, весь какой-то приторный, неестественный, как бездарный, но честолюбивый актер… А вы почему спрашиваете? – спохватившись, оборвала себя Наташа и посмотрела на меня подозрительно, даже с испугом.

Я рассказал ей все, что услышал от Лидии Сергеевны: о старике, который хотел подарить музею акварель с видом усадьбы Мусина-Пушкина в Иловне, о мужчине, интересовавшимся у сотрудников музея, сколько эта самая акварель может стоить. Его приметы, сообщенные мне Лидией Сергеевной, полностью совпадали с теми, которые назвала Наташа.

– Точно, это он, – согласилась со мной девушка. – А старик – Лев Семенович. Однажды он обмолвился, что был в музее и посетил экспозицию, посвященную «Слову о полку Игореве», но чем-то остался недоволен. Теперь все понятно.

– Но почему мужчина, интересовавшийся стоимостью акварели, говорил о ней так, словно в любое время мог ее заполучить?

– Вот это меня и пугает, – зябко поведя плечами, созналась Наташа.

– Может, раньше акварель принадлежала ему?

Девушка покачала головой:

– Сколько я себя помню, она всегда висела в комнате Льва Семеновича.

– Расскажите мне о Льве Семеновиче. Откуда у него могла появиться эта старинная акварель? Чем объясняется его интерес к истории «Слова о полку Игореве»? Какими редкими материалами он еще располагает? И вообще – что он за человек?

– Я не могу. Я обещала Льву Семеновичу ничего не говорить, – потупилась девушка. – Поймите меня правильно.

– Вы только сейчас упомянули мужчину, который вроде бы чем-то угрожает Льву Семеновичу. А вдруг случится непоправимое? Не будете ли вы потом сами себя проклинать, что промолчали?

– Не надо меня пугать, я все равно ничего не скажу, – твердо заявила девушка. – Но если Льву Семеновичу действительно будет грозить какая-то опасность или случится что-нибудь непредвиденное, я сразу дам вам знать.

– У вас есть мой телефон?

– Да, Лев Семенович сообщил мне ваш адрес и номер вашего телефона.

– От кого он получил эти сведения?

– Не знаю. Честное слово не знаю, – повторила Наташа, заметив на моем лице недоверчивое выражение. – Вы спрашивали, что он за человек. Он добрый, но очень несчастный – вот все, что я могу сказать.

– Сколько ему лет?

– Он очень старый. Потому и обратился к вам за помощью, что испугался близкой смерти, которая помешает осуществить его план… Пожалуйста, помогите ему. Я уверена – потом вы об этом не пожалеете.

Взглянув на Наташу, я понял, что мои дальнейшие расспросы о том, кто такой Лев Семенович и какие обстоятельства заставили его обратиться ко мне со столь неожиданной просьбой, ни к чему не приведут, а только заставят ее мучиться.

– Передайте Льву Семеновичу, пусть он сразу, как только прочитает мой очерк, напишет мне: что понравилось или не понравилось, что кажется спорным. Я и сам все больше склоняюсь к тому, что он действительно располагает какими-то никому не известными материалами о «Слове о полку Игореве», – повторил я мысль, которую уже высказывал редактору молодежной газеты.

Разговор с Наташей убедил меня, что неизвестный мне Лев Семенович, судя по отношению к нему этой милой девушки, человек порядоч-ный и достойный сочувствия. Но тем загадочней и непонятней была та конспирация, которую он установил в отношениях со мной. Что кроется за этим? Не связана ли эта доморощенная конспирация с опасностью, которая исходила от человека, интересовавшегося в музее стоимостью акварели с видом усадьбы Мусина-Пушкина?

И мне опять вспомнился мужчина в черных очках, замеченный мною в музее и разговаривавший потом с Пташниковым. Судя по приметам, это не он заходил к Старику. Но кто же тогда этот человек? Какую роль играет он в событиях, начало которым было положено в тот день, когда я получил анонимное письмо?

Глава вторая. Загадки монастырских описей

Отправляясь в субботу к Пташникову, я боялся, что Окладин опять вернется к разговору об акварели, переданной мною в музей, и тогда мне уже не удастся уйти от объяснений, как она оказалась у меня. Но на мое счастье историк этой темы больше не касался – то ли посчитал ее незначительной, то ли догадался, что я не хочу вдаваться в подробности, и проявил свойственную ему тактичность.

Однако я прекрасно понимал: рано или поздно мне все равно придется объясниться с краеведом и историком, – если даже промолчит Окладин, об акварели может узнать Пташников, который часто посещал музей и был хорошо знаком с Лидией Сергеевной. Поэтому я решил про себя, что если такой разговор начнется, то не стану больше выкручиваться и расскажу историю с анонимным письмом, ничего не скрывая. В конце концов его автор не настаивал на условии держать ее в тайне, а лишь просил меня при возможности не сразу рассказывать о своем письме. Это условие я выполнил, а дальнейший ход событий от меня уже не зависел…

Мы сидели в уютном домике краеведа, на столе поблескивал боковинами теплый самовар, а вдоль стен тянулись ряды книг – главная и единственная ценность этой квартиры.

Пташников выложил перед нами несколько редких изданий. Казалось, сдержанный Окладин намерен весь вечер восхищаться уникальной библиотекой, а краевед будет извлекать из нее все новые и новые ценности.

Я понял, что это может продолжаться бесконечно, и постарался направить разговор к теме, ради обсуждения которой мы собрались.

– В такой богатой библиотеке, наверное, нет только «Слова о полку Игореве», – пошутил я, имея в виде еще один древний список этого произведения.

Реакция краеведа была самая неожиданная:

– Почему нет? Есть и «Слово». – И Пташников, почти не глядя, достал с полки книгу в картонном переплете, обтянутом по корешку кожей, осторожно положил книгу на стол.

Окладин неуверенно взял ее в руки, я придвинулся к нему и разглядел на корешке потускневшее заглавие – «Героическая песнь», внизу была изображена замысловатая виньетка.

– Первое издание «Слова о полку Игореве»?! – раскрыв книгу, изумленно проговорил Окладин. – Удивительно! Ведь после Московского пожара 1812 года их осталось совсем немного, что-то около семидесяти.

– Да, а этот экземпляр один из самых любопытных, – довольный произведенным эффектом сказал Пташников.

– Но откуда у вас эта книга?! – не мог успокоиться Окладин. – Вы раньше никогда не говорили о ней. Почему?

– Потому что раньше у меня ее просто не было, она появилась в моей библиотеке только вчера.

– И где же вы нашли такую ценность? – продолжал допытываться Окладин.

– А я не искал, мне ее домой принесли.

– Кто принес?

– Юная и красивая девушка. К сожалению, я даже имени ее не успел спросить, испарилась, как фея.

– Как у этой прекрасной феи оказалась такая редкая книга? Почему она принесла ее именно вам?

– Хотите верьте, хотите нет, но я и сам ничего не знаю. – Пташников для убедительности приложил руку к груди. – Примерно в полдень раздался звонок, открываю дверь и вижу девушку с белой сумкой через плечо. Спрашивает меня: «Здесь живет Иван Алексеевич Пташников?» Удостоверившись, что это я собственной персоной, вынимает из сумки сверток, протягивает его мне и говорит: «Меня попросили передать вам. До свидания». И тут же ушла. Возвращаюсь в комнату, разворачиваю сверток – и вижу эту книгу. Представляете мое изумление?

Чуть было не побежал за этой прекрасной незнакомкой в домашних тапочках, да вовремя спохватился, что при ее молодости и в моих летах это была бы погоня, обреченная на неудачу.