Трясина

–Согласна, – осипшим голосом произнесла она. -Сейчас, только соберусь.

Светлана сбегала в соседнюю комнату, возвратилась с какой-то белой коробочкой, впихнула ее в кожаную черную сумку, забросила туда еще какие-то вещицы.

– Я готова.

12

Невообразимо тяжелый дождь, казалось, привел в движение весь дом. Железная кровля угрожающе дребезжала. Небо над развалинами громыхало, ливень нещадно стучал в окна.

Когда Колымей, прикрывая голову зонтом, добежал до беседки, вспышка молнии ярко прорезала черноту туч, и над ним снова разразились громовые перекаты. Он поднял голову и успокоился: красноватый мигающий фонарь, установленный на башне, продолжал подавать сигналы.

Вдруг до слуха донесся треск, потом хруст ломающегося сухостоя. Похоже небо услышало его мольбу, потому что в это мгновение очередная вспышка высветила на тропке тяжёло идущую фигуру. Человек в черном измокшем до ниточки костюме двигался к нему: прямо с того света являлся его отпрыск.

– Мидас! – голос Колымея, словно новый порыв ветра, пронесся над болотами.

Тот, вздрогнув, остановился.

С зонтом над головой Колымей бросился с террасы навстречу пришельцу и, оказавшись с ним лицом к лицу, обнял его, но Мидас отстранил бородача.

– Вы меня ждали? – на него смотрели холодные глаза, но это был завораживающий взгляд, которому нельзя не подчиниться.

– Так я никогда в жизни никого не ждал, – с чувством произнес Колымей.

С минуту он стоял молча, с изумлением глядя на свое создание. Хотелось, как это было в детстве, прижать к себе сына, сказать много теплых слов, но… «Он больше тебе не сын, – услышал внутренний голос, – и ты должен это признать. Ты должен привыкнуть к мысли, что это Мидас-человек далекий от родства, неземной, таинственный». Но как привыкнуть к этому, если сын и этот незнакомец словно горошины с одного стручка?

Странное, необъяснимое ощущение нереальности…

Убедившись, что за Мидасом нет «хвоста», Колымей повел знакомого незнакомца по вымощенной булыжниками дорожке к стенам монастырских развалин, которые его обитатели называют более достойным словом -замок.

В сводчатом холле при тусклом свете керосиновой лампы, прислонившись к мраморной обшивке камина, сидел Игнат. Он подбрасывал в догорающий огонь поленья, но, увидев гостя, тут же вскочил и, глядя изумленно-неверующими глазами на явление призрака, казалось, остолбенел. У него даже перехватило дыхание от сознания, что еще накануне видел его в гробу, и вот… Он попытался найти хоть какое-то объяснение этому феномену. Ведь мертвецы не ходят! Не могут ходить!

–Добро пожаловать в нашу семью, – не сводя с пришельца глаз, Игнат машинально протянул руку.

Легкая улыбка коснулась лица Мидаса, и он ответил на приветствие кивком головы и рукопожатием.

Озябшего и изнуренного от длительной дороги гостя усадили возле заранее затопленного камина, чтобы тот ощутил домашний уют. Здесь же на столике уже были чашка с горячим чаем и бутерброды в тарелке.

–Ты продрог? – спросил Колымей, оглядывая его набрякший наряд.

Вместо ответа Мидас поднялся и занялся своей одеждой: снял с себя все мокрые тряпки, оставшись совершенно голым. Именно в этот момент над их головами раздался женский голос: «О боже!» И тут же послышались удаляющиеся шаги и хлопок двери.

– Каким-то шестым чувством твоя Полина учуяла что-то неладное, -проворчал Колымей и, сбросив с себя халат, накинул на плечи гостя. – А ты садись, тебе надо отогреться и подкрепиться.

Мидас сел поближе к камину, протянул ладони к огню, потом принялся за трапезу.

Пока тот ел, Колымей разглядывал его: приятная наружность, стройный, атлетичный, большие карие, как у матери глаза. За пятнадцать лет, что они не виделись, сын возмужал: редкая седина пробивалась в темных кудрях, на верхней губе пролег небольшой шрам, но это не портило общего впечатления.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Колымей, когда тот доел последний бутерброд.

– Нуждаюсь в адаптации, – вяло выговорил Мидас.

– Добирался без проблем?

Мидас стал вспоминать о своей земной одиссее, о своих первых впечатлениях и ощущениях. Бородачи слушали его внимательно. Когда Мидас умолк, Колымей поскреб бороду и спросил:

– Говоришь, кто-то дышал тебе в спину?

–Да.

– К сожалению, этого я не учел, – заметил чародей.

Игнату явно хотелось завязать разговор с Мидасом, но Колымей поспешил вмешаться:

– Он буквально валится с ног. Не будем ему досаждать расспросами. Еще успеем, но не сейчас. Вот тебе, Игнат, ключи от верхней комнаты, что в моем, правом, крыле. Это в самом конце коридора. Проведи его туда, найдешь там свежее белье, которое я заранее приготовил. Пусть переодевается и отдыхает столько, сколько потребуется. Потом спустись сюда. -Подумав, добавил: – Не забудь запереть ворота на болотах.

Через час, когда Игнат снова появился в холле, Колымей, не скрывая озабоченной радости, спросил:

– Ну как?

– Но, слушай, Колымей…

– Слушаю.

– Может быть ты не сошел с ума, но это ведь твой сын?

– Ну и что же?

Игнат развел руками.

– И в то же время… не твой сын.

– Ты прав, друг, сын умер. И навсегда.

– Но такого не бывает!

– Все, что постижимо нашему сознанию, то постижимо и нашему разуму, – философски изрек Колымей. – Скажи, какие самые ходовые слова у церковников и прихожан?

– Христос воскрес.

– Верно.

– Но то – Христос, а тут – простой смертный.

– Тело, зачатое высшим духом, не может быть таковым. Рэм воскрес и стал новым человеком – Мидасом. И Христос был земным, а потом… Потом начинен божественным духом.

– Божественным духом? – с удивлением переспросил Игнат. – Выходит, что Мидас нечто вроде Бога Земли? Думаешь, что он вознесется в свою небесную обитель на сороковой день?

Колымей молча принял эти наивные фразы, которые вполне естественны для человека, доискивающегося до сути божественного присутствия- Он знал, что Игнат верит в торжество Творца, но всегда теряется в догадках: каков он, что это за такая сила, способная влиять на каждого живущего и на макромир в целом? Однако Игнат никак не мог осмыслить утверждения, что Бога надо любить. Господа можно уважать за его деяния, можно верить, но любить… Любить… Это особое чувство. Можно ли полюбить женщину, ни разу не увидев ее, не коснувшись ее своим зрением?