Трясина

– У тебя будет возможность задать эти вопросы Мидасу.

– Обязательно задам, обязательно, – пробубнил Игнат, и мысли стали путаться в его голове, разум тщетно пытался постичь непостижимое. Он ущипнул себя за живот. – Не во сне ли я нахожусь?

– Это, если хочешь, встреча с эмиссаром посланцем из одной цивилизации в другую. Ты обратил внимание на его глаза? Они другие, словно излучают голубой свет. По ним я прочитал: дух, вошедший в новую плоть, значительно совершенен, чем дух любого землянина. Он наделен удивительными телепатическими возможностями: иначе как объяснить то, что наш гость нашел дорогу туда, куда был вызван?

– Это меня и удивило, и озадачило.

– Дадим ему недельку-другую для акклиматизации, а потом ему следует вступить в физический контакт с окружающей средой, при этом постоянно поддерживая с нами связь. Он своими глазами должен увидеть этот мир. Как он с этим справится, пока не знаю. Но одно совершенно очевидно: он жил в других нравственных условиях, пространственных и временных измерениях и явился сюда с благой миссией.

– Он в этом признался?

– Нет, я просто убежден. Сейчас он должен хорошенько отдохнуть. От долгой лежанки в гробу… ну, сам понимаешь, каталепсия. Тревожить его нельзя. А потом он должен познакомиться с литературой, которую я подобрал. Там книги по истории Земли – с древнейших времен до сегодняшнего дня, а также по религии, философии, оккультовым наукам. Я очень надеюсь на твою помощь, как историка и исследователя. – Колымей откинул назад голову, задумался. – Я придумаю ему вымышленную биографию, иначе, сам понимаешь, не избежать любопытства наших дам. Представлю его как своего одаренного студента, которого через тебя пригласил к нам на некоторое время. Что же касается его дальнейших планов… Потом, когда созреет, пусть на практике изучает психологию людей, их нравы и прочее, чтобы иметь представление о нашем обществе. В этом и заключалась моя главная идея.

Колымей умолк и, оглянувшись по сторонам, спросил тихим голосом:

– Скажи, как себя чувствует Полина?

– Рвет и мечет, – уныло фыркнул Игнат. – Задалась вопросом, сможет ли она и дальше жить такой жизнью?

Нахмурив брови, Колымей задумался.

Он никак не мог смириться с мыслью, что в один прекрасный день Игнат может навсегда покинуть развалины. Правда, он давно научился находить утешение в своих суждениях, даже если они были абстрактны. Видимо, каждый человек обречен на одиночество, успокаивал он себя.

Судьба может подбросить тебе друзей, потом безжалостно разлучить с ними, но зато ты неизменно останешься самим собой – со своими чувствами, надеждами, деяниями. Человек лишь изредка покидает свою плотскую обитель, чтобы пообщаться с близкими людьми, соприкоснуться с мирской суетой, окунуться в утехи, а потом снова возвратиться в непролазные джунгли своего микромира, замкнуться там, прислушаться к себе, к своим новым ощущениям… И так – бесконечно, пока дыхание не покинет тебя, пока дух не растворится в вечности, не сольется с Абсолютным Разумом.

Он тяжело вздохнул.

– Жизнь меня давно убедила, что даже из самых безнадежных ситуаций есть выход. Что же тут можно посоветовать? Во-первых, займи ее чем-нибудь. Ну, скажем, вязанием, разведением цветов во дворе… Мало ли что можно придумать? И потом: почаще мог бы с ней бывать в городе. При небольшом гриме тебя вряд ли кто признает. Ты уже имел возможность убедиться в этом. Словом, чем-то надо ее увлечь.

– Попробую, – печально проговорил Игнат. – Ты ведь знаешь, что человек с годами блекнет, особенно женщина, остается то, что внутри, незримое для других. Душа у Полины мягкая, хоть и в черствой упаковке… Тут они обернулись на женский голос.

– Кто-нибудь объяснит мне, черт подери, что происходит в этом доме?

– голос Полины срывался на истерику: в нем сквозило отчаяние и безысходность.

Мир на развалинах был поколеблен, хотя со стороны могло казаться, что жизнь здесь течет ровно и безмятежно.

13

Вадим в этот день тоже не терял времени зря. С утра до полудня, пока Жана не было в управлении, он успел объехать все морги города, всматривался в восковые лица мертвецов, сверяя их с фотографией Рэма. Но, как и ожидал, исчезнувшего трупа нигде не было. По свидетельствам опрошенных жителей дома, где еще накануне готовились к похоронам, семейная чета Багратовых жила в любви и согласии более десяти лет, была великодушна не только друг к другу, но и к окружающим, никакой ссоры между ними не замечали, поэтому были удивлены происшедшим. Лишь одна старушка призналась, что видела, как ранним утром из подъезда выбегал мужчина крепкого телосложения в серой маске. И если даже ей он не померещился, то выйти на его след никаких шансов не было.

И вот теперь он сидел в управлении за своим столом в ожидании Жана, а перед глазами продолжали витать покойники – посинелые, замороженные, загримированные.

Чтобы отвлечься от мерзких видений, он достал из встроенного в стену шкафа две папки – каждая с каллиграфически выведенной надписью: «Багратовы». В них Жан скурпулезно складывал все, что могло иметь отношение к отравлению Рэма. В первой – все прямые и косвенные улики, во второй – второстепенные, то, что в случае необходимости могло пригодиться. Вполне заслуживающий порядок! Папки успели растолстеть, а значит не напрасны были их усилия.

Вадим принялся снова внимательно изучать их содержимое. Во второй папке привлекла внимание вырезка из газеты «Городские новости». Это была двенадцатилетней давности заметка «Трагедия на пляже», о которой Вадим понятия не имел.

«Печальная весть, – читал он, – постигла коллектив университета: на сорок четвертом году жизни оборвалась жизнь бывшего декана кафедры философии, доктора философских наук, профессора Арсена Давидовича Багратова, известного в университете, как и читателям нашей газеты, под псевдонимом «Колымей». Случилось это 22 июня в жаркий летний день на городском пляже. Группа бывших выпускников вуза собралась туда на традиционный ежегодный ликник. Через три часа бывшие сокурсники обнаружили, что Колымей куда-то бесследно исчез. Предположили, что он мог утонуть, так как тот был изрядно навеселе, а его одежда с деньгами и кое-какими документами осталась на пляже. Поиски спасателей, которые прочесали все дно вблизи пляжа, не дали ничего утешительного. По всей вероятности, заключили спасатели, тело утопленника унесло течением…»

Было ясно, что речь в заметке шла об отце Рэма, о котором Вадим был наслышан, учась в университете на истфаке. Он слышал много противоречивых высказываний о профессоре. Говорили, что его лекции по философии всегда собирали широкую аудиторию, что Колымей строил свои лекции и беседы, опираясь на принципы оккультных наук, реакцию своих студентов определял по датчикам, прикрепленным к голове, даже открыл в университете нелегальную секцию по аномальным явлениям, где устраивал сеансы по спиритизму, гипнозу, телепатии, ясновидению…

Странная заметка, подумал Вадим. Предположительно… По всей вероятности… Мог бы… Разве из этого следует, что отец Рэма погиб? Предположение вовсе не является заключением и доказательством.

Из раздумий Вадима вывело появление Жана. Вместе с ним была Светлана.

– Узнал что новенького? – прямо с порога бросил Жан.

–Ни в одном морге не значится, – отозвался Вадим. – Никто из опрошейных ничего толком не знает.

– Ясно. Значит, действуем по плану.

Жан усадил Светлану, заметив, что разговор предстоит тяжелый, и от ее чистосердечного признания зависит многое. Затем пригласил Наташу. Та внесла пишущую машинку, устроила ее на свободном столе, приготовилась к работе.

– Светлана Михайловна, – голос Жана звучал теперь официально, -сейчас мы запишем все, что будет произнесено в этой комнате. Учтите, что по уголовно-процессуальному кодексу любое лжесвидетельство может быть использовано против вас. Потом мы вместе скрепим показания подписями… Словом, обычная процедура.

Наклонившись вперед, Светлана вопросительно глянула на Жана.

– Вы что-то хотите заявить? – осведомился он. – Можете говорить, никого не смущаясь. Вадим Михайлович, – он кивнул в сторону Базалова, -тоже следователь, вместе со мной занимается этим делом

– Я бы хотела спросить… Скажите честно и откровенно: вы меня подозреваете в причастности к убийству?

– Если честно и откровенно, то – да, – не задумываясь, отчеканил Жан. – Все улики против вас.

Светлана замерла, лоб прорезала глубокая морщина. Она перебирала в памяти все, что могла вспомнить, сознавая, что ей, подозреваемой, вряд ли кто поверит. Да, она долго даже не подозревала, что Рэм преступник, тратила деньги, приносимые мужем, на все, чего только душа желала. И только тогда, когда «копы» с чугунными лицами ворвались в ее квартируй учинили обыск, она осознала свое щекотливое положение и целый год жила в страхе.

– Но это не так, – ее нижняя губа затряслась.

– Все улики против вас, – повторил Жан. – Нам известно, что у вас были мотивы избавиться от мужа. В частности, он угрожал вам выкрасть сына. И вы, как только представился момент, воспользовались этим… По крайней мере, могли воспользоваться.

Жан взял со стола бумагу и протянул ей.

– Что это?

– Ордер на арест.

Он поднялся, прошелся по комнате в глубокой задумчивости и остановился возле нее. В глазах ее читались и подавленность, и боль, и мольба-Но она не рыдала, а в растерянности смотрела на следователя.

– Ладно, Светлана Михайловна; продолжим, а потом решим, что с вами делать. Скажите, в ту самую ночь, когда ваш муж покинул гроб, вы находились дома?

– Конечно.

– Сколько раз за ночь выходили в комнату покойника?

– Ни разу, – твердо заявила она. – Зато моя мать…

– Что мать?

– Она слышала какую-то возню в соседней комнате, не зная, что это могло быть. В квартире кроме нас никого не могло быть, думала она, значит все это ей чудится. Как-никак, а она перенесла галлюцинацию, и все, что ей казалось, решила она, – результат нервного перенапряжения. Так вот… Она долго не решалась, встать и заглянуть туда. И все-таки любопытство взяло верх. Когда она вошла в комнату, то вскрикнула, увидев гроб пустым, и потеряла сознание.