Трясина

–Он сейчас спит?

– После гипнотического сеанса и снотворного он будет в отключке не менее двух дней.

– Что ж, пусть он набирается сил, а я готов послушать обещанную сказку.

– Расскажу, но с одним условием.

– Слушаю.

– Концовку придется досказать тебе. Принимаешь?

– Не знаю… – дернул плечами Игнат.

– Тогда, внимательно слушай.

И Колымей, уже не в силах нести бремя своей тайны в одиночку, поведал другу то, что тот так долго и тщетно допытывался.

– Жил-был юноша по имени Тит – крепкого сложения, пытливого ума, доброго сердца. В семнадцать лет он остался без родителей и его воспитанием занялся дед по материнской линии. Звали его – Григорий. Это был могучий и мудрый старец, отшельник по виду, ученый по призванию, с гордым и независимым взглядом. Тит, как послушный ученик, впитывал в себя простые, но священные слова деда. Тот говорил, что на свете множество наук, но главная из них – наука постижения Истины. «Не пренебрегай законами времени, – наставлял он внука, – помни, что каждый день твоей жизни – последний, неповторимый. Можно проспать его, провести в любовных забавах, в благотворительных деяниях, в путешествиях и созерцании окружающего мира, окунаться в бытовые мелочи, в бездну науки или другие праведные дела, но лучше в меру сочетать и первое, и третье, и пятое, и десятое. Тогда и сон у тебя будет блаженным, в нем ты станешь черпать силы и продолжать свое полезное существование…» И осознав глубину его изречений, Тит уже в ранние годы взял за правило:– с утра расписывать свой день по пунктам и строго придерживаться этому распорядку. Это дисциплинировало его, помогало самоанализу, и юноша все больше убеждался, что не напрасно живёт на свете, и не беда, если не успевал осуществлять все намеченное, главное – сознательно стремился к его исполнению. Со временем это стало привычкой, не покидавшей его никогда. У него появилось ощущение, будто его душа и во сне, как бы оторвавшись от плоти, продолжала полет в мир неизведанный и таинственный.

Жили они скромно, душа в душу. Старик все свои сбережения тратил на образование юноши и был доволен, как тот, живя в согласии ср своей совестью, постигал науки.

Пришло время умирать мудрецу. Перед смертью он обратился к любимому внуку с наказом, и выражение безмерной грусти мелькнуло на его строгом лице:

– Тит, ты всегда был гордостью и радостью моих очей, родным существом, перенявшим мудрость своих предков. Настало время проститься нам. Но ты не огорчайся, так уж распорядилась природа: тело старится и умирает, но не душа, она всегда на крыльях полета устремлена в мир неизведанный, и именно в ней таится тайна мироздания, заложенная Творцом. И не дай Бог попасть в сети Дьявола. Будь как и прежде гордым и независимым, далеким от земных пороков, чутким к людским бедам. Звезды предвещают тебе жизнь святого изгнанника, а они никогда не врут. – Он умолк, погрузившись в свои думы, и лицо его просветлело. – В старом комоде ты найдешь остатки моих сбережений. Возьми, трать по своему усмотрению. Когда же средства твои иссякнут… Посмотри на потолок…

Там торчит крюк… Привяжи к нему петлю, встань на табуретку…»

Склонившись над ложем, Тит в сильном волнении слушал эту странную и недосказанную речь, произнесенную дрожащим голосом, пока не погас холодный и гордый взгляд мудреца.

Жизнь Тита протекала так, как пророчил ему дед. Он скитался по разным странам. Много времени провел в древнем и мудром Египте, восхищался, как некогда Геродот и Плутарх, пирамидами, сфинксами, статуями с головами богов, храмами, воздвигнутыми из гранита – символами вечности и бессмертия. Именно тогда его умом завладела идея переустройства общества. Но прежде, чем посвятить себя ей, он считал необходимым всесторонне изучить и познать природную суть индивидуума. Новое мировоззрение стало принципиальным, когда в Египте приобщился к магии.

Живя аскетом в диком ущелье в семье бедуина-отшельника, Тит усвоил много таинств. Дилан, так звали шамана, главу семейства, мог видеть то, что невозможно видеть, слышать то, что невозможно слышать, повелевать тем, чем нельзя повелевать. Говорил, что эти качества унаследовал от своих далеких предков-бедуинов, С ущелья открывался вид на цветущую долину вдоль тихой заводи, куда каждое утро отправлялся Дилан для общения с духами своих предков. Совершал такие вылазки и Тит. Строго следуя предписаниям своего наставника, он до того вошел в роль мага и провидца, что однажды, вернувшись поздно вечером домой, хозяин увидел легкое голубое свечение над его головой, низко поклонился ему, скрестив руки на груди, как это делал на ритуальных сеансах общения со Всевышним, и воскликнул: «Ученик превзошел своего учителя!»

С той поры волна тщеславия захлестнула Тита, и вера в свое великое предназначение окрылила его. По примеру Дилана он стал отращивать бороду, вести аскетический образ жизни. Именно тогда Тита посетила великая идея: только через познание самого себя можно познать мир и приблизиться к пониманию Абсолютной Истины.

Скитался он и по другим странам, и всюду имел много друзей, с которыми делился врем, чем располагал – и знаниями, и деньгами. Когда же деньги у него иссякли, друзья оставили его, и сердце разрывалось от тоски и одиночества, Единственный человек, которого он желал, был на небесах.

Вернувшись домой, он окунается в науку и создает новую теорию о закономерностях общественного развития и государственного устройства. Шли годы, росло число единомышленников, росло и число завистни-ков, которые и предали его. И тут Тит с горечью в сердце вспомнил о завещании деда Григория.

Вечерами он бродил по родному городу, и целый хаос бурных мыслей не покидал его. Решение назревало медленно. Наконец он заперся в своей комнате, решительно поднялся на табурет, привязал к крюку петлю. Чтобы проверить ее на прочность, повис на ней двумя руками… И чудо свершилось: потолок не выдержал, Тит свалился на пол, сверху на него обрушилась штукатурка.

Он осмотрелся, увидел, что лежит среди груд кирпичных обломков, кругом поблескивает золото. Это были монеты: российские допетровские червонцы, австрийские шиллинги, древнейшие венецианские дукаты, флорины и цехины, американские «двойные орлы»… Он опешил от случившегося. Ну и дед, подумал Тит, он куда мудрее, чем казался. Среди мусора торчала бумага. Он поднял ее, посмотрел: какой-то шахматный этюд, под ним условие решения – «Мат в два хода». И еще – изображение среди болот развалин старого храма, крестиков и мелким шрифтом слова: «Помни, что каждый день – последний. Подумай, что ты в нем оставил». Тит повертел в руках бумагу, скомкал её и выбросил в урну для мусора. Собрал золотые монеты, пересчитал – их было достаточно, чтобы безбедно прожить три-четыре года.

Окрыленный свалившимся на него счастьем, в прямом и переносном смысле,-Тит решил половину монет, как посоветовал бы дед, пустить на благие дела. Через знакомого антиквара он перевел все золото в рубли,

большую часть из которых отнес в детский приют. Удовлетворенный этой акцией, Тит вернулся домой.

– Я исполнил твой наказ, дед, – воздев руки кверху, произнес он. -

Спасибо, что ты и на небесах продолжаешь опекать меня. Но молю тебя, дай мне смекалки разгадать тайный смысл шахматного этюда!

Озабоченный и растерянный он ходил по комнате и вдруг ударил себя по лбу – в глазах блестнули торжество и надежда: озарение снизошла на него.

Тит бросился к урне с мусором, выхватил оттуда скомканную бумагу, разгладил ее. Не мог же дед вместе с монетами спрятать в потолке бумагу, не имеющую тайного смысла? Наверное, подумал он, мудрец и сейчас испытывает мою смекалку, полагая, что внуку ее не занимать.

С этюдом он выбежал из дома, направился к своему старому приятелю, который, Тит не сомневался в этом, сумеет решить задачу. Это был истинный поклонник древней игры, и он без особого труда в два хода заставил короля капитулировать в квадрате Е7. Теперь оставалось найти болота с развалинами старого храма. Он знал, что за городом находится низменная равнина, именуемая в народе «Грязными прудами». И он отправился туда. Прыгая с кочки на кочку с шестом в руках, он достиг старого храма. Поднявшись по террасе, вошел во внутренний дворик, выложенный из квадратных плит. Сосчитал – их ровно шестьдесят четыре, как на шахматной доске. Отыскав нужный квадрат, решил, что это и есть тот самый, который имел в виду дед.

В следующий раз Тит прихватил необходимые инструменты, с их помощью поднял и опрокинул плиту. Стал копать и вскоре лопата ударилась обо что-то твердое, металлическое. Это оказался ларец с цветной инкрустацией, обернутый в овечью шкуру. Открыл – там сокровища: золотые браслеты, червонцы, кулоны, всякая церковная утварь. После короткой расте-рянности, показавшейся ему вечностью, им овладело пророческое вдохновение: «Какая соблазнительная перспектива для человека, жаждущего! достичь вершины знаний!» И радостное спокойствие, непоколебимая вера в полную величия и могущества судьбу заполнили его сердце. «Звезды предвещают тебе жизнь святого изгнанника», – вспомнил он пророческие слова деда, и снова почувствовал себя сильным, гордым…

Колымей умолк, подмигнул Игнату, который все это время слушал сказку-исповедь с затаенным дыханием, не проронив ни слова.

– Ну как? – спросил он. – Закончишь за меня сказку?

– Попробую, – озорно усмехнулся Игнат. – Слушай. Тит, сполна вкусивший пагубность человеческих пороков, решил принять обет изгнанника и уединился в этом замке. Разбогатев, он создает все условия для жизни: прокладывает в болотах тропу, ставит поперек нее Бог знает где найденные старые кованые ворота, чтобы никто не нарушал его уединения. И предусмотрительно ставит их там, где самые непролазные, как зыбкие пустынные пески, трясины. Потом с божьей помощью, не жалея сил и средств, делает капитальный ремонт в здании, роет колодец во внутреннем дворике, чтобы не было проблем с питьевой водой, закупает гору книг, чтобы с их помощью погружаться в неведомые пучины знаний и открытий, завозит мебель и всякую всячину… Когда же он обосновался с дочерью в замке, оставалось сделать последний отчаянный шаг. И его принцип – «уходя, хлопни дверью», – воплощается с изысканным эффектом.

Помолчав, Игнат хитровато улыбнулся:

– Ну, что, устраивает?

– Ты покорил меня не только красноречием, – согласился Колымей, -но и точным изложением концовки.

– Ничего не наврал?

– Все было именно так. После того, как мне предложили уйти из университета, я впал в депрессию. Правда, энергия во мне была, она бурлила, как вулканическая лава, но, оказалось, была скована бронированным сосудом, поэтому никак не могла выйти наружу. Днём за различными хлопотами как-то забывался, но оставаясь один в ночной тишине, не мог не думать о превратностях своей судьбы. Откуда-то издалека все чаще наплывали на меня слова деда Григория: «Одиночество – гигиена души», смысл которых вдруг обрели особое звучание, согрели меня. И ставка была сделана: перечеркнуть былое, выжить за счет титанической работы ума. Когда финансовую проблему удалось решить, путь к мечте открылся. Развалины старого монастыря тогда представляли ужасное зрелище. Кладка угрожала рухнуть от малейшего прикосновения, винтовая лестница обвалилась… Я нашел шабашников-украинцев, объяснил им, что, якобы, городские власти решили реставрировать культовое здание, и для начала надо в нем создать сносные условия. Они не возражали, когда узнали, что я заплачу им столько, сколько они за два года не заработают. После прокладки дорожки через болота завезли четыре машины стройматериалов, продовольствие, чтобы они безвылазно трудились. И уже через полтора месяца здесь можно было жить.

– И тогда ты придумал свою гибель?

– К ней я стал готовиться тогда, когда мог переселиться сюда. К пикнику на пляже я все заранее продумал. В частности, спрятал на противоположном берегу реки в полуразрушенном доме запасную одежду. Переплыл реку, оделся и был таков.

Игнат с восхищением посмотрел на друга.

– Небеса, действительно, преданно служат тебе. Видно ангелам-покровителям не безразлична судьба незаслуженно отвергнутого… Но стоило ли, Колымей, так долго прятать от меня эту тайну?

– Не люблю, друг мой, преждевременно раскрываться. Но теперь вынужден, так как наши средства для безбедной жизни почти исчерпаны. Завтра ночью, когда Полина с Кассандрой улягутся спать, придется прибегнуть к квадрату Е7. Сделать это мне одному теперь не по силам.

– Ты уверен, что там что-то осталось?

– Когда я поднимал ларец, земля под ним провалилась и открылся вход в подземелье, – тихо, почти шепотом произнес Колымей, откупоривая вторую бутылку. – Я спустился на несколько ступенек, но тут в лицо дохнул холодный воздух, темнота вокруг стала сгущаться, заполняя подземелье, и я не рискнул проникнуть внутрь без светильника.

В сознание Вадим приходил медленно.

Ему мерещились гробы, мертвецы, которые плавно кружились над головой, то поднимаясь к потолку, то спускаясь так низко, что почти касались пола. Гробы и мертвецы… Мертвецы и гробы… Откуда-то издалека всплыло лицо Светланы. Захватывало дух от ее красоты. Глаза ее, как два изумруда в яркой роговой оправе, излучающие жгучий темно-каштановый свет. Почему в этом мире, задуманном как благо для его обитателей, кра-сота трепетно погибает под настойчивым натиском жестокости, грубости, насилия? Какая горькая философия бытия!

Словно вспышки зарниц на небосклоне, высвечивались в сознании Другие живописные картины. Какие-то силы, неведомые и коварные, отрывали его от ложа и, уложив в гроб, обитый красной материей, плавно выносили его через распахнутое окно, охваченное вечерним заревом, в темный тоннель…

С трудом открывает глаза. Яркий свет резанул по ним, точно пыль горького перца. Слух улавливает шорохи, скрипы. Где я? Ответ последовал сразу:

– Вы проснулись? – спросила девушка в белом халате.