Дом Анны

Старик: – Придет время и узнает.

Владимир: – Очень может быть.

Старик: – Я слышал, что вы на войне были? Вы присаживайте рядом. Присаживайтесь.

Владимир: – В некотором смысле… (садиться на крыльцо). Я военный журналист. Точнее – был им.

Старик: – Все равно. Видели людские страдания. Знаете жизнь солдата. Сейчас все, наверное, не так, как было 60 лет назад. Но все-таки…Я был совершенно не готов к службе на фронте. Из интеллигентной семьи, изнеженное создание (смеется). Как я выжил – одному Богу известно….А отчего были? Сейчас вы уже не журналист?

Владимир: – Сейчас я гражданский человек (улыбается).

Старик: – Знаете, Владимир, мне одна сцена врезалась в память. Я тогда еще не был мобилизован. Лет не хватало. Морскую пехоту грузили на катера. Прямо перед окнами моего дома. Напротив набережной. Солдаты были в полной амуниции: с оружием, с противогазами, с вещмешками за спиной. И почему-то грузились они на прогулочный катер. На обычный прогулочный катер, на котором в праздники и выходные катался народ. И даже иногда играл небольшой оркестр. Они стояли спокойно, ждали своей очереди, почти не переговаривались. И вдруг к одному из бойцов с громким плачем подбежала женщина. Ее уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал ее от себя, а она все продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку. В конце концов, она бессильно опустилась на колени, на холодную мостовую. Катера уплыли, а женщина еще долго тоскливо выла. Именно выла, как убитая горем волчица. Преклонив голову на гранитный парапет. Наверное, это была его мать. Насколько же я был наивен тогда. Только много позже я понял, почему она так себя вела.

Владимир: – Она чувствовала и знала, что ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли, больше не вернутся. Никогда. Верно?

Старик: – Да. Сердце матери невозможно обмануть. Вот такие мы были в молодости. Мне кажется, что вы совершенно другой человек. Я слышал, что вы большой писатель.

Владимир: – Вовсе нет. Я очень мало написал.

Старик: – Если вам неприятно слушать мои старческие бредни, я не обижусь. Можете сказать мне без обиняков.

Владимир: – Отчего же. Мне очень интересно послушать. Я как раз пишу сейчас книгу о войне. Почти дописал.

Старик: – Очень любопытно. Я, к сожалению, с трудом могу читать помногу, зрение уже не то и устаю быстро. Но я прошу сиделку. Она мне не отказывает. Читает по вечерам.

Если вы не против, я могу рассказать вам еще одну историю (вопросительно смотрит на Владимира).

Владимир: – Конечно, я не против, Георгий Владимирович.

Старик: – Была поздняя осень. Меня только призвали. Мне кажется, был ноябрь. Мы остановились с нашей ротой напротив школы. А все школы были уже превращены в госпитали. Такое было время. И вот я вижу, как в школьном саду два пожилых санитара хоронят убитых. Копали яму, снимали с мертвецов форму. Вы знаете, Володя, существовала инструкция, которая обязывала беречь государственное имущество. Да. Именно так. Поэтому снимали обмундирование с умерших солдат. Я стоял рядом с могилой. В нескольких метрах. Один труп с пробитой грудью был божественно красивым юношей. Тугие мышцы, безупречное сложение. На груди был выколот орел. Красивый рисунок. Вы знаете, не подумайте ничего плохого. Я ведь всю жизнь прослужил в Академии Художеств. Думаю, что вы знаете об этом….Так вот, Володенька. И вот эта красота, это безупречное тело. Практически точная копия Аполлона. Я не шучу. Оно мертво. Убито. Одной маленькой стальной пулей. Это просто чудовищно, Володя. Смерть страшна, а во время войны страшна вдвойне…

Владимир: – Вы узнали, что за бойцы это были?

Старик: – Это были парни из разведки морской пехоты. Вся их бригада погибла. Никто не выжил. Ребята сказали, что похоронили лишь немногих. Тех, кого удалось вытащить из-под огня. Они попали в окружение.

Владимир: – Мне это знакомо.

Старик: – Это была первая смерть, которую мне довелось увидеть на войне. После – смертей было так много… Так много, Володя…(пауза) Всё (делает жест рукой, что больше не будет ничего рассказывать). Простите, меня старика. Что-то нашло на меня. Просто столько лет прошло, а многое сохранилось в памяти, будто вчера это было. Мои все уже на том свете. И фронтовые друзья, и родные. А я вот еще живу зачем-то.

Владимир: – Давайте в дом войдем, Георгий Владимирович…(приглашает старика жестом, помогает ему подняться со скамейки). Абажур-то еще цел? Старый, бабушкин?

Старик: – А как же…Володя. Конечно, цел.

Входят в дом. Очень большой круглый стол. Над ним самодельный абажур. Полумрак.

Владимир (подходит к столу): – Уже и цвет потерял. Когда-то он был желтый. И ткань почти истлела.

Старик (включает свет): – Да, ветхий совсем… Мы на второй этаж не поднимаемся, Володя. Тут живем.

Владимир оглядывает комнату:

– Ничего не изменилось. А бабуля, будто в сад вышла на минутку.

Старик: – Я при жизни Ольги Михайловны часто бывал тут одно время. Вы должны помнить, Володя. Вы тогда в школе учились. Помните?

Владимир: – Вспоминаю. Это вы мне подарили серебряный рубль с профилем царя? (смеется).

Старик: – Надо же…Вспомнили…У меня была целая коллекция таких монет. Но я не нумизмат, Володя. Поэтому все раздарил. Родным, знакомым….

Владимир: – Я этот рубль, к стыду своему, потерял (улыбается).

Старик: – Столько лет прошло. Не стоит огорчаться. Их выпустили очень много. В первые годы правления императора. Они никакой ценности серьезной не представляют. Даже сейчас. Эту монету можно купить в любом серьезном антикварном магазине.

Владимир: – Я не огорчаюсь, Георгий Владимирович.

Старик: – Позвольте вас, спросить?

Владимир: – Конечно.

Старик: – Вы были ранены?

Владимир: – Как вам сказать…Контузия. Каких-то проникающих ранений у меня не было. Я ведь непосредственно в боевых действиях не участвовал.

Старик: – Представляете, я не был ни разу ранен. Один раз меня зацепили штыком, небольшой порез всего лишь был. На бедре. Штык вскользь прошел. В ночной рукопашной. Ни разу не был ранен. Это же невероятно. Рядом со мной гибли товарищи. А я оставался цел. Разве это не чудо? Это чудо.

Владимир: – На войне бывают необъяснимые вещи. И к тому же у каждого человека своя судьба. Уникальная.

Старик: – Да-да. Вы правы. В Академию Художеств приезжал известный искусствовед. Бельгиец. Ныне уже покойный. Это было лет двадцать назад. И вот что интересно, мы разговаривали с ним о войне, и выяснилось, что наши части стояли напротив друг друга. В одно и тоже время. Более того, мы участвовали в боях друг против друга. И оба выжили. Мы подружились с ним. Он часто приезжал. Он был специалист по эпохе Возрождения….К чему все я все это говорю, Володенька? Подавляющая часть простых солдат не делали ничего злого. Они лишь пытались выжить. Потому что сознательное зло творили далеко не миллионы несчастных. Я о том, что война это не просто зло само по себе. Это какое-то не сразу понятное наказание Божие, испытание. Это событие вселенского масштаба сразу для всего человечества. Или части человечества. Испытание – человек ли ты? Ведь на войне все равно можно оставаться человеком.

Владимир: – Ваша война была освободительной, вы защищали свою страну, своих родных и близких. Ведь в бою, рано или поздно, перестаешь думать только о себе и своем спасении. Ты смиряешься с тем, что не можешь ничего изменить, и тогда и совершаются подвиги. Совершенно не специально, конечно. Никто и не думает об этом. Просто ты готов отдать свою жизнь за других. Может быть, это звучит слишком громко, но ведь это так…

Старик: – Безусловно, Володя. Безусловно. Так было и со мной. Законченным изнеженным эгоистом. Я даже думаю, что Господь оградил меня от ран и дал возможность выжить, потому что я сумел смириться и понять, что я не жертва Молоху.

Потому что я пришел к исполнению заповеди любви. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

Владимир: – А вот когда война не понятна. Когда мало кто понимает, зачем и для чего нужно умирать, все немного не так. Часто это война ради мести. Ты либо превращаешься в хладнокровного убийцу либо цинично пытаешь сохранить свою шкуру.

Старик: – Так бывает на любой войне, Володенька. На любой. Дело вовсе не в том, какой смысл несет война. Вовсе не в этом…

Владимир: – Мне казалось, что это важно. Насколько она справедлива….

Старик: – Это все человеческое понимание. На земле нет настоящей справедливости. И быть не может. Потому что «всяк человек ложь». Даже самый безупречный судья не может быть совершенен. Это лишь одна сторона медали. Это относительное понятие. Вы же умный человек, вы должны это понимать.

В комнату входит Настя, сиделка. В руках сумка с продуктами.

Настя: – Добрый вечер.

Владимир: – Здравствуйте.