Ключ от дома на горе

Невидимые

Отверженность есть состояние прежде всего экономическое, обусловленное ресурсами. Можно восхищаться упорством цветка, проросшего сквозь асфальт, но у его собратьев, выросших в плодородной почве в лесу, несравнимо больше шансов и выжить, и оставить всхожие семена. Состояние философии в провинции также может вызывать некоторое доброжелательное удивление, больше напоминающее анекдот «говорящая!», а её результаты может даже обсуждаться на каком-то уровне, но ни на какую глубину, точность и достоверность рассчитывать не приходится.

В наше перевёрнутое время провинциальная (в определениях М.М.Соколова) философия не может претендовать даже на толику сермяжной правды, близости к жизни, "к земле" – давно ясно, что все решения принимаются в центре, там же и идёт настоящая жизнь, и тот, кто к ней ближе, тот и прав. Единственное, что остаётся – критика и комментарии в тщательно скрываемой надежде быть замеченным и включённым в более плодородную систему интеллектуальных и ресурсных связей. В.В.Розанов, «Природа и история»: «Мы, русские, имеем две формы выражения философских интересов: учебно-официальную; это – «философия» наших университетских и духовно-академических кафедр; и мы имеем как бы философское сектантство: темные, бродящие философские искания, которые, оригинально возникнув около середины прошлого века, продолжаются до настоящих минут. В обеих формах своих «философия» наша движется без всякого взаимодействия; они почти не знают друг друга; явно друг друга игнорируют».

Может ли изначально невидимый сказать что-то новое тому, кто им пренебрегает по умолчанию, пусть даже и не со зла? Вряд ли; поэтому, когда король опять обнаружит, что он голый, он обнаружит и то, что сказать ему об этом давно уже некому.

Философия трансдисциплинарности

Трансдисциплинарность, понимаемая не столько даже как выход за пределы дисциплинарных заборов, но скорее как многоуровневый пролёт над ними, относится к числу идей-инвалидов от рождения, не имеющих ни ног для опоры, ни рук для реализации себя. Её привлекательность состоит главным образом в неопределённости, свободе, неподчинении; ясно, что устремления эти чисто эмоциональные, и увлекаться *-дисциплинарностью самой по себе всерьёз могут лишь натуры научно и философски не совсем созревшие.

Зрелый ум задастся вопросом – о какой конкретно *-дисциплинарности идёт речь, какие именно дисциплины задействованы, т.е. отрицаются, преодолеваются, сочетаются? Если никакие, и это принципиально новая дисциплина, то зачем огород городить с *-дисциплинарностью? – имейте смелость просто основать новую дисциплину, не цепляйтесь за то, что глубоко внутри презираете; разве не должны красота и отвага в мышлении быть подкреплены такими же поступками?

Синергетика

Ситуация с синергетикой и другими «новыми парадигмами» такова, что любая идея, провозглашающая «новое» (читай – более простое) видение, подобно днищу корабля в теплых широтах мгновенно обрастает ракушками образованщины, активными неудачниками, «низами» науки и философии, зачастую не снискавшими академических «монодисциплинарных» заслуг и всегда неудовлетворёнными своим положением – теми, кто рассматривает занятия наукой и философией лишь как ресурс.

Отличить тех из синергетиков, кто искренен и действительно знает кое-что, очень просто: они недоверчивы ко всем новым контактам, привыкшие подозревать в них карьеристов, ищущих лёгких путей к членкорству за их счёт. Слишком много они таких повидали.

Штирлиц

Последнее слово, финал, концовка, результат – это та призма, через которую, скорее всего, в дальнейшем и будут смотреть на этот диалог, книгу, фильм, дело. Мы знаем, что Эдвард Льюис женился на Вивиан Уорд, сделав ей предложение с белого лимузина с кучей цветов в руках – и именно поэтому более терпимо относимся и к тому, что Эдвард, по сути, занимался рейдерскими захватами предприятий, и к тому, что Вивиан зарабатывала на жизнь проституцией.

У богатых людей хорошая биография; и чем беднее народ – тем больше бед и лишений в его учебнике истории.

Безответственность бедных

Требовать ответственности от бедных не менее глупо, чем всерьёз требовать от собаки человеческой речи, и несравненно более подло. Если всё, чем ты распоряжался в своей жизни, либо не жаль потерять, либо можно отнять, только убив, то у тебя нет никаких оснований считать, что ты справишься с чем-то большим, чем твоё тело – и то оно под вопросом. Богатство народов должно прирастать не деньгами, но качеством и масштабом решений, принимаемых каждым гражданином; полагаем, Лев Семёнович нашёл бы куда ввернуть здесь свою «зону ближайшего развития», и это было бы уместно.

Потолок Питера

Основной парадокс в ситуации принятий решений заключается в том, что решения, которые затрагивают (например) национальный уровень, базируются на теориях, которые на этом уровне не проходят ни обсуждения, ни проверки на теоретическую целостность, а в лучшем случае обсуждаются в одном узком кругу, географически или организационно приближённому к субъекту принятия решений. Это не означает, что по каждому поводу нужен референдум, нет, это означает, что для принятия национального решения должна существовать национальная же экосистема, в которой «выживают» в обсуждениях наилучшие теории. Наука должна играть эту роль, но она её не исполняет.

Развлекаться нельзя мучиться

Делать из интереса к школьному предмету главную цель и фетиш означает потакать инфантильности и потребительскому отношению к миру. Воспитывая детей как детей, развлекая их вместо обучения, мы получим в итоге всё тех же детей, но играющих с нашим миром как с игрушкой, причём уже на законных основаниях. Игрушка в любой момент может надоесть, и далее со всеми остановками. «Интересно – значит, полезно» должно быть заменено на «интересно – значит, ловушка» как можно раньше; думаю, наши потомки будут благодарны нам за это.

Переводчики

Переводчики с других языков, в первую очередь с английского – первый рубеж по защите культуры, наш пограничный и таможенный дозор. Если они халтурят длительное время системно и в массовом порядке, язык и культура начинают изменяться, и, как правило, совсем не в лучшую сторону, а в сторону ассимиляции. Хей, гайс, вы там, возможно, не заметили, а мы уже давно филиал.

Против «бывает»

Чтение плохих книг и просмотр плохих фильмов отучают понимать причины происходящего, и обессмысливают само желание их искать и понимать. Человек, отравленный критическим количеством плохих историй, утрачивает способность как находить причины у событий, так и предвидеть последствия текущих поступков, во всём отдаваясь воле сиюминутной яркости, интереса или выгоды. «Так случилось», точка. Деградация, то самое мифическое сознание и пресловутое клиповое мышление – который соседство принимает за тождество.

Но ведь не просто так этот стакан стоит рядом с бутылкой.

Тутанхомон

Выражение «У каждого своя правда» ложно, поскольку реальность – одна, и, стало быть, правда тоже одна. Оно может означать предложение соглашения – что и ты, и я одинаково далеки от правды, что тоже ложно, поскольку в общем случае мы с тобой разные люди, с разным опытом. Соглашение или компромисс не равны постижению истины, такой компромисс в общем случае является худшим приближением к истине, чем одна из противоборствующих позиций. Компромисс – самообман, наука – постоянное бегство от самообмана, а философия указывает, в какую сторону лучше бежать.

Ойлгос

Чья-то жизнь неполна без удовольствий, комфорта, путешествий или приключений – а наша жизнь бессмысленна без понимания этого мира. Понимать, что происходит и делиться этим пониманием с другими – что может быть выше, приятнее и достойнее; свет понимания, разгораясь, освещает прошлое, настоящее и будущее.

Точка отсчета

Искусственный интеллект получил правила шахмат и через четыре часа обыграл ДипБлю, лучшую шахматную машину. Точка отсчёта нужна, даже ошибочная – вспомним школьную игру «быки-коровы»: ценность не в том, что ты спросил, а в том, что ты получил в ответ. Мы не думаем, что мы сможем обыграть искусственный интеллект на его (теперь уже его) поле, но мы можем попытаться переиграть его на других полях: этики, веры, морали – если, конечно, будем достаточно в них хороши.

Требуется

Говорят, что фактов стало слишком много в ущерб качеству цельного знания. Нужны новые правила – либо правила обучения, позволяющие быстро освоить большой массив информации, либо новая парадигма, компактно умещающая в себя (и способная гарантированно восстановить из себя) все предыдущие истинные знания. А скорее всего, и то, и другое, поскольку объяснение (обучение) и понимание – две стороны одного процесса.

Вероятно, хуже всего будет компактифицироваться история – значит, там в первую очередь нужна «теория исторических последовательностей», новое объяснение и новое понимание, однозначно более фундаментальные, чем все имеющиеся и конкурирующие парадигмы (а также теории, подходы, концепции). Работа, в общем случае, не для последователей этих теорий и не для приверженцев существующих парадигм.

Убеждённость в существовании такого понимания базируется на допущении, что реальность существует и единственна, а наше знание о ней представляет собой «приближение» к ней в форме приближенной виртуальной действующей модели, существующей в сознании (для краткости мы предлагаем называть эту модель, точнее совокупность моделей, ойлгосом). Верхняя «граница точности» ойлгоса очевидно представляет собой саму реальность, с точностью до изоморфизма, а текущее состояние совокупного человеческого знания указывает на большие пробелы в нём, следовательно, модель-ойлгос всегда можно будет «уточнить». Здесь имплицитно заложено ещё одно предположение – непрерывности развития знания, что, вообще говоря, не очевидно; разбор этого предположения выводит нас на проблему времени.

Красота

Есть люди, испытывающие к красивому не то что подозрение, а скорее некое наблюдательское равнодушие – они просто отмечают и фиксируют факт красоты: объект красив, сообщение красиво. В общем, оторванном от жизни, случае, красота – это всегда хорошо, это благо само по себе; в реальности же, с её треклятой причинностью, обуславливающей всё и вся, у красоты тоже должна быть причина.

«Красиво» означает, что нечто или некто отвечает некоторым нашим предзаданным параметрам, укладывается в нашу личную априорную формулу. Здесь важнее всего то, что, во-первых, эти параметры, формула именно предзаданы, и, во-вторых, что они нами, в общем случае, не контролируются. (Можно ли заставить себя полюбить брюнеток, если любишь блондинок?). Более того, дело обстоит ровно наоборот – этот канон красоты, с которым мы сверяем всё подряд, от людей до сообщений в блоге, управляет нами, заставляя выдавать оценки сразу, в первые же секунды знакомства с объектом.

То, что красивому человеку верят больше (или хотят верить больше), а некрасивому меньше – печальный и неоднократно научно установленный факт. То, что красиво оформленный сюжет, вещь или человек снижает порог его критического восприятия – тоже в дополнительных доказательствах, похоже, не нуждается. Значит, те люди правы: имея дело с чем-то красивым, надо этот факт фиксировать – без негативной или позитивной оценки. И задаваться среди прочих следующими вопросами: зачем красота? С какой целью красиво? Связана ли его красота с его сутью, обусловлена ли ей, не является ли она слепой случайностью подобно рисунку облаков на небе или средством для целей, тебе неизвестных (возможно и благих, но тебе – неизвестных!).

И что это за предзаданный образ, откуда у нас он?

Поэтому надо различать то, что красивым кажется, и то, что красивым является. Если красота объекта не связана с его сутью, если красота инструмент для посторонних целей, если она результат случайности – то это внешняя красота. Так красивы бабочки, так красивы продажные женщины и мужчины, так красиво всё, чья задача увлечь, обмануть, использовать. Если же объект красив потому, что он такой и есть, и все его части, складывающиеся в гармоничную картину, обусловлены необходимостью и целью, тогда красота истинна, и именно она является воплощением в этом объекте того многомерного образа, что живёт в нас; ценность такого объекта чаще всего просто неизмерима, а каждая встреча с ним – дар судьбы. Именно такая красота есть форма истины.

Философия

Можно ли говорить о философии боевых искусств? Видимо, можно. А можно говорить о философии поваренного дела? Не видим этому никаких препятствий. У всего, в чём есть реальность, истина, что способствует жизни, – может и, более того, должна быть философия.

Левиафан как жертва

Стоит задуматься над прозрачностью бытия. Речь не идет о личном пространстве, а о сомнительном праве на неприкосновенность скелетов в личном шкафу – все эти «права на забвение» и «эффекты Барбары Стрейзанд». Тем самым из неотъемлемости права на скелеты в шкафу выводится обязательное их наличие; нас каждого полагают изначально плохим, из-за вручённого нам права быть плохим. И не только нас.

Государство принято описывать как нечто равнодушно-жестокое по отношению к свободному человеку и беспощадно по этому поводу критиковать. Ему в пику ставится всё: медицина, система налогообложения, действия спецслужб, меры, принимаемые по укреплению вооруженных сил – и хор этот поет порой столь слаженно, что некоторые не без оснований подозревают подкормку этого хора извне. Именно из права на закрытость и государственную тайну делается вывод, что государству есть что скрывать. Этот довод, как и другие, граничит с идиотизмом, но имеет довольно стройное, хоть и целиком мещанское, обоснование. (Мысль эту стоит расширить до постулата: все вещи или явления, имеющие мещанское обоснование, граничат с идиотизмом, либо крепко проживают на территории оного).

СМИ

Средства массовой информации представляют собой квази-личность, чьи атрибуты: высочайшая, при этом избирательная, авторитетность, претензия на всеприсутствие, претензия на всеведение (того, что не показали – не бывает). Каково место этой квази-личности в окружении человека? Если СМИ занимают место родителя, то это безумный родитель; если СМИ занимают место ребенка, то этим ребенком надо заниматься, иначе от него жди бед. В этой картине вопросов всего два: «Как нам вылечить наши СМИ» и «Как нам воспитать хорошие СМИ».

Плоды неучастия

Исследователи человека, раскрывшие и показавшие тёмную сторону его природы, наверное, надеялись на то, что человек, увидев себя в зеркале их мысли, ужаснётся, устыдится и исправится. Во всяком случае, многие надеялись – так как писали об этом в открытую.

Действительность же оказалась совсем не такой. Ладно бы, если бы человек отмахнулся – к этому исследователи внутренне были готовы. Нет, результаты их исследований были пущены в дело – теми, кто хотел властвовать над людьми. Далее, опираясь на самые скверные человеческие качества в массовом порядке, они в прямом смысле дали им, этим качествам, право на жизнь.