Смыслы и образы. Часть 3

Адриан ван Остаде

Адриан ван Остаде. «Два курящих крестьянина». 1664. Дрезденская галерея.

Табак в Нидерландах начали выращивать в начале XVII века. Так что эти крестьяне наслаждаются уже местным табачком.

К середине XVII века табакокурение становится общедоступным. И какая же это прелесть – глотнуть ядрёного, пробирающего до печени сизого дыма! А если ещё и с пивом… Кайф становится просто запредельным. И вот уже перед глазами сменяются райские кущи и прелестные крестьянки, отличный кусок французского сыра и ломоть ветчины. Да, жизнь воистину прекрасна!

Для крестьянина без шляпы удовольствие впереди. Сейчас раскурит трубку и… Где его пиво? Эй, хозяйка, не тяни! Ставь кружку на стол!

Есть здесь и ещё двое: женщина и собака. Некурящие. Пока… Потому что пёс явно заинтересован в процессе. Кстати, для него приготовлена трубка. Не для хозяйки же! Та это поганое зелье терпеть не может! Так что хозяин чуток удовлетворит жажду и непременно присоединит к компании четвероногого друга. И кто его знает: может, тому понравится…

Увы, но женщина в столь важном деле, как совместное табакокурение, партнёр неважнецкий. Не нравится ей дым, исторгаемый здоровым мужским организмом. Ей, видите ли, противно!

Что тут скажешь? Не понимает человек радости жизни.

А табачок хорош! Кхе-кхе… Так бы курил и курил… Все дни напролёт… С кружечкой доброго пивка… И закусывать не надо.

Карло Чиньяни

Карло Чиньяни. «Иосиф и жена Потифара». 1678/1680. Дрезденская галерея.

Как и многие ветхозаветные истории, эта вызывает некоторое недоумение. Иосиф был продан в услужение Потифару – важному египетскому чиновнику. Юноша отличался особой добросовестностью, за что и удостоился практически безграничного доверия со стороны хозяина, став его домоуправителем.

И всё шло замечательно, пока жена Потифара не воспылала к молодому человеку безумной страстью. И как он ни сопротивлялся многочисленным посягательствам с её стороны, однажды она затащила-таки его в постель.

Собравшись с силами, Иосиф вырвался из объятий сладострастной хищницы и убежал, оставив в её руках кое-что из своей одежды.

Дальнейшее понятно. Злополучный предмет гардероба был предъявлен мужу в качестве железной улики, обличающей гнусного прелюбодея, и Иосиф отправился в тюрьму.

Кто же виноват в этой истории? Ответ не очевиден.

Начнём с Иосифа. Вряд ли можно предъявлять какие-то претензии юноше, которому и так досталось больше всего. Он был честен и перед хозяином, и перед богом, и даже, в какой-то степени, перед женщиной. Почему он должен был отвечать взаимностью на её домогательства? Может, она была не в его вкусе? Может, он вообще был в шоке от подобного обращения? В общем, у Иосифа были причины твёрдо и недвусмысленно сказать «нет». Он и сказал.

Жена Потифара… Тут сложнее. Поступок мужа, приведшего в дом молодого симпатичного работника мог быть расценён ею как провокация. Сами посудите: а если б она привела в дом молодую, прелестную, невинную душой и телом служанку и, оставив её наедине с мужем, отправилась по делам? Чем бы всё закончилось? Подумать страшно! Так что здесь мы имеем дело скорее с жертвой обстоятельств, нежели хладнокровной преступницей.

А поведение Иосифа? Неужто он так и не понял, что своим отказом жестоко оскорбил женщину? На что он рассчитывал после случившегося? Ещё хорошо отделался. Мог и вовсе остаться без головы. Тюрьма стала для него сущим спасением.

И, наконец, Потифар… Тут мало что можно добавить к сказанному. Единственно, хочется спросить: как фараон мог довериться человеку (Потифар был начальником над всеми его телохранителями), неспособному разобраться с собственной женой? Что говорить о более серьёзных вещах? Его же, в случае чего, обведут вокруг пальца!

Но вернёмся к картине. Чиньяни изображает самый ответственный момент. Правда, женщина в его исполнении отнюдь не выглядит коварной хищницей. Скорее, симпатичной и глуповатой самкой.

Художник хотел потрясти наше воображение сценой насилия над личностью, а вышли какие-то обнимашки. Так и хочется сказать: «Да не паникуй ты, парень. Ничего страшного. Расслабься и получи удовольствие. Ты не предатель. Слуга вовсе не обязан быть верным хозяину везде и во всём. Только по работе…»

В любом случае, тюрьмы Иосифу было не избежать.

Джорджоне и Тициан

Джорджоне. "Спящая Венера". 1509-1510. Дрезденская галерея

Живопись, пожалуй, самое прекрасное, что придумал человек. А если она еще и в исполнении великого художника…

Джорджоне… Что за чудо его «Спящая Венера»! Спокойный пейзаж, город на холме, эффектно скомканные простыни, мягкость и изящество. Перед нами само совершенство, идеал женской красоты, торжество вселенской гармонии и виртуозное мастерство исполнителя. Этой картиной можно любоваться часами.

Однако, приглядимся повнимательнее. Что это? Там, позади Венеры, на всхолмье. В центре картины. Пень? Похоже. И что он может означать? Не просто же так художник изобразил его? Как-то не вяжется его присутствие здесь со всем настроем картины. Всё должно быть идеально прекрасно, и вдруг такое. Да ещё на самом видном месте.

Увы, но именно в этой малозаметной детали следует искать ключ ко всей картине. Ведь ничего другого, как внезапную смерть, пень символизировать не может. Ещё вчера здесь росло здоровое, могучее дерево, а сегодня его уже нет.

Но на чью гибель намекает художник? Да его самого. Больше некого. Смерть прекрасной женщины символизировало бы что-нибудь другое, более изящное. А вот по отношению к самому себе художник мог позволить и что-то вроде чёрного юмора. Что он и сделал.

Но если наша догадка верна, то эта картина есть не что иное, как реквием самому себе. Причём о своём замысле автор никому не сказал, даже своему лучшему ученику Тициану, которому вскоре придётся заканчивать работу учителя.

Считается, что Джорджоне умер от чумы в 1510 году. Однако, теперь есть повод для сомнений в этом факте. Джорджоне мог предчувствовать свою скорую кончину. Чума – явление неожиданное и скоротечное, болезнь же (нам неизвестная) могла уже какое-то время подтачивать его силы. Так что всё-то он предвидел.

Тициан. Венеция. 1538г. «Венера Урбинская». 119х165см. Галерея Уффици.

Теперь – другая Венера, Тициана. И первый вопрос, который возникает при взгляде на эту картину: почему Тициан написал её не через 5 лет после смерти Джорджоне, не через 10 или 20, а почти через 30? Что заставило его вернуться к образу прекрасной женщины, на этот раз переместившейся в спальню? И почему его Венера столь сильно отличается от своей предшественницы?

Видимо, Тициан время от времени вспоминал «Спящую Венеру», но исключительно как образец художественного мастерства. Пока однажды, по прошествии многих лет, не задался простым вопросом: а зачем Джорджоне написал её? Какой смысл вкладывал в своё произведение? Что хотел сказать? И что означает пень в центре картины?

Не сразу, но ответ пришёл. И был он такой же, как и у нас.

Что же сделал после этого Тициан? Написал свою Венеру. Только очнувшуюся после долгого сна. Фактически, он вдохнул жизнь в ту, прежнюю «Венеру».

У Тициана образ Венеры куда более живой (и, соответственно, приземлённый), нежели у Джорджоне. Его Венере не чужды бытовые проблемы: служанки, например, заняты поиском платья для своей госпожи. То есть она – дама состоятельная, чего не скажешь о Венере Джорджоне (чей образ абсолютно символический). И в отличие от своей предшественницы, на пальце одной руки тициановской Венеры перстенёк, а на другой – браслет. То есть теперь это вполне земная женщина с понятными причудами, а не богиня.

Своим творчеством Тициан продолжил дело Джорджоне. Такова символика этих двух картин.

Мане

Эдуард Мане. «Олимпия». 1863 г.

Картина вызвала грандиозный скандал. Ещё бы, в отличие от Джорджоне и Тициана Мане изобразил не идеал женской красоты, а известный публике женский типаж определённого свойства. Очевидно, что дама прилегла на постель в туфлях на босу ногу не просто так, а в ожидании кого-то (назовём его сдержанно – посетитель). Кстати, вот и он, вернее, букет цветов от него, что только подтверждает нашу догадку. Спокойный же взгляд модели ставит последнюю точку в наших рассуждениях.

Сомнений нет: Мане изобразил куртизанку – вульгарную и циничную. И публика это прекрасно поняла. Но и этого мало. Художник не стал мелочиться и предложил согласиться с простой истиной – все женщины такие! Скандал стал неизбежен.

В принципе, провоцирование публики – одна из важнейших задач художника. И если у него это получилось – честь ему и хвала. А ежели в добавок ко всему провокация вышла тонкой и изящной – вообще прекрасно. Как говорится, пиар обеспечен.

Мане решил идти до конца и с самым невинным видом сослался на своих великих предшественников, ничтоже сумняшеся поставив себя в один с ними ряд. Может, ещё и это окончательно взбесило публику. Но он-то здесь причём? Мало ли что кому придёт в голову?

В общем, задача была выполнена. Блестяще!

Ларионов

Михаил Ларионов. «Еврейская Венера». 1912 г.

Михаил Ларионов. «Кацапская Венера». 1912 г.

Святое дело провокации продолжил Михаил Ларионов, несомненно, прекрасно понявший замысел Эдуарда Мане.