Ложка дёгтя

Скоро к ним присоединились мыши и воцарилась всеобщее благоденствие. Довольны были все, в том числе и внучка, принявшаяся снимать умилительную сценку на смартфон. Потом умилилась вся сеть, пошли доходы от рекламы. Животных стали лучше кормить, их внешнему виду уделялось всё большее внимание. В общем, о прежней вражде и не вспоминали.

Единственные, кому происшедшая метаморфоза сильно не понравилась, были хозяева. Они даже какое-то время подумывали, не сменить ли нынешних питомцев на других. А то ведь сыр на столе стало невозможно оставить. Но…

Решили оставить всё как есть. Сыр ведь – не главное…

Камень за пазухой

Все камни были как камни, и только этот – за пазухой. Туда его положили на время и так и оставили. Там он и лежал, между майкой и рубахой, и прекрасно себя чувствовал. Ещё бы: другие камни пребывали совсем в других условиях. Их поливало дождём и порошило снегом, грело солнцем и холодило заморозками. По ним ползали муравьи, их топтали люди и звери, а им приходилось всё это терпеть. Они молчали даже тогда, когда на них поднимала ногу собака, не говоря уж о человеке с его необоримыми потребностями.

В несколько лучшем положении были камни, находящиеся в земле. Во всяком случае, их никто не беспокоил. Ценой этому было отсутствие воздуха и света, а также безжалостное промерзание в лютые морозы. Правда, подобный дискомфорт наблюдался лишь до глубины полтора метра.

Отдельный разговор о камнях прибрежной полосы субтропической зоны. Вот кому было хорошо! Ласковое солнышко, нежный прибой… Но и тут не обходилось без ложки дёгтя: в случае шторма всю эту честную компанию колотило и переворачивало, яростно полируя и так до блеска отшлифованные бока.

Единственные, кто пребывал в привилегированном положении – камни с морских глубин. Вот про кого можно было сказать: их ничто не колышет! Последствием такого исключительного положения было обрастание водорослями и ракушками, кардинальное изменение формы и практически полная потеря идентичности.

Ещё были камни в почках и это – самая печальная страница в длинной каменной летописи. Никаким другим камням не выпадало столько страданий. Их и так недолгая жизнь с какого-то момента превращалась в ад. Их дробили ультразвуком и травили химическими препаратами, воздействовали гомеопатически и медикаментозно. Всё это сопровождалось эксцессами болезнетворного характера и заканчивалось ничейным результатом.

Камню за пазухой подобное не грозило. У него было другое предназначение. Какое именно, было неясно. Заморачиваться по этому поводу смысла не имело и камень просто наслаждался уютом и комфортом. Завидовали ли ему другие камни? Трудно сказать. Но все понимали: рано или поздно это благоденствие кончится. Возможно, камень извлекут из-за пазухи, подкинут пару раз в воздухе и пошлют в Лексус, вторую неделю паркующийся на газоне. Или отправят на встречу с Жигулями с периодически включающейся сигнализацией. Или пустят с балкона прямёхонько в крышу КАМАЗа, повадившегося прогревать мотор под окнами. А ведь был ещё сосед по даче, чья собака начинала лаять в одиннадцать вечера и заканчивала в четыре утра, с тем, чтобы продолжить в районе шести. А другой сосед по даче в районе пяти принимался откачивать содержимое своего септика в придорожную канаву, совершенно не беря во внимание направление ветра. А ещё один сосед, из соседнего переулка, разводил дымный костёр в самое неподходящее для этого время.

В общем, выбор для применения поражающих способностей камня был чрезвычайно широк. Однако, всякий раз его обладателя что-то останавливало и камень так и жил в постоянном контакте то с одной майкой, то с другой. Рубахи тоже менялись, причём летом их иногда не было вовсе. В таких случаях камень перемещался в зазор между майкой и голым телом, где и пребывал в состоянии полной боевой готовности.

Так продолжалось много лет, пока однажды владельцу камня не пришла в голову простая мысль: чем всё время держать камень за пазухой, не проще ли положить его в укромное место и держать там. Плюсы от такого распоряжения имуществом налицо: сроки носки одежды существенно увеличатся, да и опасность выпадения камня в самый неподходящий момент снизится до нуля. Выбрасывать же его всё-таки не стоит. Вдруг ситуация станет критической?

И перекочевал камень в тумбочку со многими ценными вещами, среди которых были: моток проволоки неизвестного происхождения, сломанные карандаши, десятка полтора шариковых авторучек с пустыми стержнями, кипа визиток возрастом за 20, грязные расчёски, ржавые лезвия, скрепки, кнопки, ластики, коробки, инструкции и гарантийные талоны. Среди всего этого добра камень выглядел так, словно провёл здесь всю свою жизнь. И можно быть уверенным: о нём вряд ли кто вспомнит в ближайшие тридцать лет. Ну, если только не отключат воду, газ и электричество.

Встреча

Тропинка вилась вдоль берега реки и ехать на велосипеде было сплошное удовольствие. Солнце, зелёная травка, одуванчики… И всё такое свежее, волнующее! Только в мае и бывает такая красота. Холодная зима осталась позади, впереди лето с купаниями и загораниями. Нет, что ни говори, а жизнь прекрасна!

Сиденье мягко поскрипывало, руль вздрагивал на небольших кочках. Напрягаться не хотелось, и Николай Петрович лениво перебирал педалями. Да и куда торопиться? Так хорошо кругом!

Сюда, на пустынный берег Истры, он приезжал довольно часто и всякий раз находил здесь и успокоение, и отдохновение, и что-то ещё, очень нужное душе и сердцу. Лучшего места на Земле было не сыскать.

Вдали показались четверо… На лошадях… Всадники в наше время – явление неординарное, так что внимание к ним со стороны Николая Петровича было обеспечено.

По мере приближения выяснилось: это не всадники, а наездницы. И какие! Молодые, красивые… Пришло и некоторое разочарование: один всё-таки оказался парнем, румяным и здоровым. Но не волноваться же по этому поводу?

Одна из дам остановилась и принялась что-то поправлять у лошади. Николай Петрович почувствовал волнение: девушка была диво, как хороша. Длинные белокурые волосы, гибкий стан, лосины, обтягивающие стройные ноги…

Непонятно, намеренно ли, но её лошадь совершенно перегородила тропинку – ни проехать, ни пройти. При этом девушка и не думала как-то воздействовать на свою подопечную, чтобы освободить проезд и не мешать движению велосипедиста. Больше того, Николаю Петровичу почудилась насмешка в девичьем взгляде, что окончательно сбило его с толку.

Взять влево? Но тогда придётся съехать с тропинки и объезжать препятствие по кочкам. В принципе, ничего страшного. Только бы лошадь стояла тихо и не лягнула без всяких на то оснований.

Умное животное даже не пошевелилось и Николай Петрович продолжил свой путь. Однако, природа больше не радовала его. Что-то в ней изменилось, чего-то стало не хватать. И чем дольше он ехал, тем грустней ему становилось. Наконец, затормозил, присел на бережку и принялся смотреть на серебрящуюся под ярким солнцем реку. Но успокоение так и не пришло.

Войти в реку

В эту реку Павел Иванович входил много раз. Не один, и не два, а сотни, если не тысячи. И каждый раз удивлялся одному и тому же: почему вода столь холодна? Вроде, и воздух уже за двадцать, а всё равно от низкой температуры сводит ноги, а по коже бегут мурашки.

Надо сказать, именно первое погружение доставляло Павлу Ивановичу наибольший дискомфорт. От осознания, что сейчас его верхняя половина окажется в холодной воде, становилось не по себе. Павел Иванович похлопывал мокрыми руками по плечам, грудной клетке и животу, пытаясь примирить свой организм с неизбежностью водной процедуры, но легче не становилось. Наконец, делал решающее усилие и отправлял-таки противящееся тело в малопригодную для него среду обитания.

Было непонятно, зачем он лезет в эту прозрачную жидкость, на середине едва доходящую до колен. Но каждый раз с упорством, достойным лучшего применения, насиловал свои естественные потребности, утешая себя тем, что это необходимо для здоровья. Каким образом достигался закаливающий эффект, было непонятно. Ничего, кроме посинения кожи, не обнаруживалось. Правда, и болезни обходили стороной, но не из-за купания же!

Всё это происходило с завидным постоянством, год за годом, с мая по сентябрь. Павел Иванович купался в сухую погоду и в дождь, в жару и в длительное похолодание. Всё отличие заключалось в длительности пребывания на берегу. Если было солнце, то под ним можно было и полежать часок-другой, если же тучи и ветрено – пребывание на берегу продолжалось считанные минуты. Но в любом случае водная процедура занимала не более двух минут. Большего организм не выдерживал.

Что же это за речка такая, купаться в которой могут только особо стойкие люди? Есть, есть такая. Весьма живописная, кстати.

Необходимо отметить: несмотря на все испытания, сопутствующие погружению, май Павел Иванович ждал с нетерпением. И пусть его заранее колотила дрожь, губы синели, а кожа покрывалась пупырышками, он знал: как только в саду засвищет соловей, его обязательно потянет на знакомый бережок. Там он разденется и, поругивая себя за безрассудство, спустится к воде, окунёт одну ногу, другую, изумится собственной храбрости и, пугая мелких рыбёшек, сойдёт в глубину – туда, где примерно по пояс. Небольшое усилие – и холодная вода сомкнётся над головой отчаянного купальщика. Ну, а дальше – как обычно: берег, прыжки для сугреву, энергичные размахивания руками и прочие телодвижения.

Говорят, в одну реку нельзя войти дважды. Как бы не так! Павел Иванович опровергает это утверждение год за годом. Конечно, можно сказать: это только кажется, что вода в реке всегда одинаковая. Но у Павла Ивановича на сей счёт своё, сугубо индивидуальное мнение. Прежде всего, в плане температуры.

Ёжик и верблюд

«Все называют меня верблюдом, даже ёжик. Мол, ни на что другое, как жевать колючки, я не способен. Но ведь сам-то он – типичная колючка, причём не маленькая. А я его не трогаю! Значит, никакой я не верблюд, а… Ну, скажем – корабль пустыни!»

Довольный найденным определением, верблюд усмехнулся. Не хотелось ему быть вечно жующей скотиной с минимальными жизненными потребностями. Этаким ходячим бурдюком. И жирафом, до которого медленно доходит, быть не хотелось. А вот на чистокровного арабского скакуна он согласился бы. Кого ещё так холят и лелеют? И никому не придёт в голову нагружать тонконогого красавца тюками с товаром и домашними пожитками. Хозяин скорей сам их понесёт, лишь бы не утруждать благородное животное. Но, видимо, гарцевать под парчовой попоной верблюду не суждено.

Между тем, ёжик посматривал в сторону тяжело груженого верблюда и недоумевал: как тот всё это понесёт? Он же не самосвал, в конце концов, не КамАЗ с прицепом. Впрочем, верблюд – он и в Африке верблюд. А коли так – грузи его до упора!

Ежу стало понятно, насколько благоволила к нему судьба, сделав его маленьким и шустрым. И насколько не повезло верблюду, вынужденному всю жизнь горбатиться за ведро воды перед долгим переходом через пустыню. Игольчатый пригляделся повнимательнее и заметил аппетитного вида слизняка, ползущего по травяному листу. Больше верблюд его не интересовал.

Двугорбый ещё немного повздыхал над своей незавидной судьбой, но потом вспомнил: у скакуна ведь жизнь тоже не сахар. Время от времени его так гонят вскачь, что не позавидуешь. А вот его, верблюда, никто никуда не гонит. Понимают: бесполезно, да и себе дороже. Так что, может, не всё так плохо?

Медленно встал и величавой поступью тронулся в путь. Всё-таки, он не столько верблюд, сколько корабль пустыни. Верблюды в зоопарке. Они ещё плюются в не в меру любопытных зрителей. Но это же некультурно! Корабль пустыни себе этого никогда не позволит. Влагу нужно экономить.

Назвался груздем

В кузове было не продохнуть, а представители грибного братства всё прибывали. Урожай в этом году выдался на славу и подосиновиков с маслятами было великое множество. А ещё подберёзовики, белые, рыжики, сыроежки… Куда девать всю эту прорву, было непонятно. Решили грузить в кузов, а там видно будет.

Грузовик уже стронулся с места, когда на обочине нарисовалась колонна груздей. Водитель заглушил мотор и замахал руками: в кузов! Что вызвало негативную реакцию у плотно спрессованной массы грибов, особенно у белых и подосиновиков:

– Они там что, с ума посходили? Ступить же некуда! И так кругом сплошные сыроежки. Какой от них прок? Труха одна. Суп из них не сваришь, на зиму не засушишь. То ли дело мы! Крепыши! Нас и на сковородку можно, и в суп. И если кого и грузить в кузов, так только нас одних. А остальных можно и выкинуть. В том числе, и маслят – скользких да прилипчивых. Но они хоть на засол годятся и их пребывание здесь ещё имеет какое-то логическое объяснение. Но грузди… Они же всех накроют своими широкими шляпами! И мы так и не увидим, куда нас везут! Нет, грузди нам не нужны!

Виновники всеобщего недовольства чувствовали нараставшее раздражение и конфликтовать с враждебной массой не хотели. Обратились к водителю грузовика:

– Может… Мы… Это… К тебе, в кабину… Потеснимся, утрамбуемся… А?

– Нет, братцы, не пойдёт. Вы же не лисички! Вот лисичек я бы с удовольствием. Лисички – это…

По лицу водителя расплылась мечтательная улыбка и грузди смущённо потупили очи. Но лезть в кузов по-прежнему не хотелось и они предложили:

– А если мы скажем, что мы лисички? Мы же похожие. Ну, немножко побольше, чуточку погрубей. Нас иногда даже путают…

– Нет, вы уже назвались груздями. Полезайте в кузов. В кабине вы без надобности. Дорога длинная, мало ли кто встретится по пути? Настоящие лисички, например. И куда я их посажу? Не ломайтесь, лезьте, куда сказали. И поживей!

Водитель нажал на стартер, двигатель завёлся и грузди нехотя полезли в кузов. Ступить там было некуда и они расположились прямо поверх голов ошеломлённых таким нахальством пассажиров. Но спорить было бессмысленно и бесчисленные подберёзовики и маслята покорно приняли на свои шляпки тяжёлую ношу. Хорошо ещё, грузди – не мухоморы. Мухоморы – это полный абзац! Хуже них только бледные поганки.

Запах денег