Смыслы и образы

Чиро Ферри. «Весталки». 1667г. Галерея Спада, Палаццо Спада.

Сюжет практически отсутствует. Автор просто вводит нас в языческий храм времён Древнего Рима – храм богини Весты. В середине XVII века история вечного города вызывала у публики немалый интерес. Однако, сюжет с весталками встречается нечасто.

Основным занятием жриц богини Весты было поддержаниев храме огня, который не должен был погаснуть ни при каких обстоятельствах. Но были ещё две выполняемые ими функции: раздача священного хлеба и покровительство материнству и семье (и это при том, что сами жрицы оставались девственницами). Что мы и наблюдаем.

Но почему художник обратил внимание именно на этот сюжет? Что в нём такого привлекательного? Ни тебе трагедии, ни проявления героизма или высокого патриотизма…

Наверно, тут многое зависело от заказчика картины (если он был). Кто им мог стать? Наиболее вероятно – кто-то из богатых женщин, занимающихся благотворительностью. Могла ли ею быть какая-нибудь аббатиса? Вряд ли. Всё-таки сюжет из времён язычества. Служительница церкви подыскала бы себе что-нибудь более евангелическое. А вот светская аристократка – вполне.

Палитра благородно сдержанна, от золотого сосуда изощрённой формы и резного алтаря исходит ощущение богатства. Главная героиня выглядит просто, но эффектно. Белые одежды, величественное спокойствие. Кругом – суета, но хозяйке храма она не досаждает.

Этой картине место во дворце, в качестве необходимого дополнения к прочим предметам высокого искусства. Роскошь ведь бывает разной. Не только кичливой и показной, а и фамильной, наследственной, создаваемой поколениями меценатов и покровителей искусства.

Себастьяно Риччи

Себастьяно Риччи (1659—1734). «Жертвоприношение Весте». 1723. Дрезденская галерея.

Себастьяно Риччи – один из самых известных итальянских художников конца XVII – начала XVIII вв. Его считают венецианским мастером, хотя работал онг5 во многих местах Европы. Манера его достаточно узнаваема: почти всегда изображённые им фигуры имеют небольшую диспропорцию – они слегка вытянуты. Как следствие – их определённое изящество. Здесь это не так заметно, но всё же есть.

Главная героиня – жрица богини Весты в Древнем Риме. Как известно, весталки были весьма почитаемы римлянами и пользовались большими привилегиями. Весталки приносили обет целомудрия, нарушение которого было жестоко наказуемо. Вплоть до предания смерти. Если же к весталке не было претензий, к концу 30-летнего срока пребывания в роли жрицы она становилась весьма богатой женщиной.

Итак, цена материального благополучия – сохранение девственности. И кто-то же придумал такое испытание! Видимо, хотел как-то выделить шестерых красавиц из числа прочих. Не должно быть всё только и исключительно приятно. Это несправедливо по отношению к другим…

Действие в самом разгаре. В качестве пожертвований – животные и фрукты, вино и цветы… Чем богаты – тем и рады!

Однако, что принёс атлетического сложения бородач? Пустое блюдо? Впрочем, если оно дорогое (например, из чистого золота), то и ладно!

Бородач не выглядит римлянином. Скорее, пришельцем, пожаловавшим к местной богине. И на наших глазах разыгрывается неожиданная сцена. Мужчина явно заигрывает с весталкой. При этом страшно рискует, ибо, если попытка удастся, его засекут до смерти. Он может быть не в курсе строгости местных законов и действовать простодушно, без задней мысли. Девушка-то красивая! Он явно хочет, чтобы та взглянула на себя в полированное блюдо, как в зеркало. Он искренне рад за неё!

Его добродушие находит отклик в девичьем сердце! Но она, в отличие от него, знает, что грозит им обоим, поэтому грустно смотрит на своё отражение. Её молодость и красота так и останутся невостребованными.

Печальная участь. И так ли уж нужна такая жизнь? Может, краткий миг женского счастья всё-таки лучше? Простое ухаживание незнакомого мужчины порождает целую бурю эмоций: растерянность, отчаяние. Наброшенная на голову накидка – откровенный намёк на готовность уйти из жизни. Таким саваном покрывали весталок, приговорённых к смерти за прелюбодеяние, прежде чем те отправятся в подземелье, вход в которое засыпят землёй и разровняют, чтобы ничего не осталось.

Так что же будет с весталкой? Справится ли она со своими чувствами? Художник даёт ответ. Взглянем, что у неё в руке. Змея! Ядовитая змея! Девушка выбирает смерть. Но не жуткую (быть похороненной заживо), а от укуса.

Да, тяжкое это испытание – обет целомудрия. Врагу не пожелаешь…

Вот такая печальная история, когда плата, приносимая за безбедное существование и славу, становится неподъёмной.

Рубенс

Питер Пауль Рубенс. «Персей и Андромеда». 1612г. Эрмитаж

Наверно, едва ли не самая известная картина на сюжет древнегреческой мифологии. Чем же она примечательна?

Персей только что победил в схватке с драконом и на голову ему возлагается лавровый венок. Но он заслуживает и другой награды, не менее желанной: любви спасённой им девушки. Какая для Рубенса важней?

Приглядимся к взаимоотношениям главных героев – Персея и Андромеды.

Андромеда отнюдь не красавица. Да и Персей – не бог весть какой атлет. Рубенс придает им простонародные черты: Персею – мужиковатость, Андромеде – грузность и расплывчатость. Это встреча скорее простолюдинов, нежели небожителей. Но внешняя простоватость даёт возможность вложить в их образы красоту внутреннюю, наполнить их душевной теплотой и нежностью. У простых людей, в отличие от легендарных божеств, и чувства простые, безыскусные. На них и делает упор художник.

Персей не выглядит воином-победителем, а Андромеда – его трофеем. Персей робок и застенчив. Он не требует, он просит. Весь его облик говорит об искренности чувств. Больше всего ему не хотелось бы, чтобы избавление от смертельной опасности послужило основанием для взаимности.

Схожие мысли и у Андромеды. Она растеряна, смущена, застенчива. Сцена получилась очень трогательной, теплой и сердечной.

Персей красив не внешностью, мужеством или силой. Он красив сердцем. На месте этого увальня может оказаться любой из нас. Но каждый ли сумеет так вот смиренно подойти к женщине, оказавшейся целиком в его власти и всем ему обязанной? Это ли не истинное благородство, которое не нуждается в высокопарных словах и героических позах?

Впрочем, поза у нашего героя не только не героическая, но и определенно нелепая. Что художника совершенно не смущает.

Иоахим Эйтевал

Иоахим Эйтевал. «Персей и Андромеда». 1611 г. Лувр

Другой стиль, другие смыслы. Эйтевал и осовременивает миф (вдали виднеется вполне себе средневековый город), и добавляет ему сказочности (дракон, черепа, Персей на Пегасе). Особенно эффектно выглядит Андромеда. Как ждет она своего спасителя, как подалась ему навстречу, как затрепетала в надежде на избавление от грозящей ей участи – быть съеденной мерзким, отвратительным чудовищем! И – о боги: вон он, её спаситель! Да какой! Не только смелый, но и прекрасный собой! Настоящая удача!

Замечательно, когда люди находят друг друга. А если ещё это происходит в самый нужный момент… Да при бьющей через край жизненной энергии…

Любовь становится просто неизбежной!

Персей выглядит не только, и даже не столько избавителем от смертельной опасности, сколько неким подарком судьбы, ниспосланным свыше. И еще неизвестно, за что Андромеде больше благодарить богов: за то, что не была съедена живьём или же за то, что нашла «свою половинку».

Задача Эйтевала – как можно красивее и эффектней отобразить легенду. Делает он это по-своему замечательно. Но психологическая глубина, присущая картине Рубенса, у него отсутствует.

Эйтевал, в отличие от Рубенса, изобразил не финал истории, а её апогей. Задачей голландца было возбудить в зрителе тревогу за судьбу прекрасной пленницы, с тем, чтобы тут же его и успокоить, указав и на источник спасения, и на то, насколько он желанен со всех точек зрения. Ну, а своеобразие в изображении живой натуры – это влияние маньеризма. Оно ощутимо. Такую мерцающую наготу в академической живописи вряд ли встретишь.

***

Что ж, мы всё-таки отыскали произведения, способные возбудить в нас самые светлые чувства. И теперь со спокойным сердцем можем приступить к поиску картин, которые расскажут нам что-нибудь интересное об эпохе, в которую они создавались.

Остановимся на итальянском кватроченто, куртуазной готике как предвестии Высокого Возрождения… Сколько романтики в этих словах, сколько таинственного и прекрасного!

Пизанелло

Пизанелло. «Видение Святого Евстафия». Примерно 1435 год. Лондонская национальная галерея

Евстафию Плациду, военачальнику при римских императорах Тите и Траяне (примерно 118 год от Р.Х.), на охоте явился образ распятого Спасителя. Случилось это, когда загнанный им олень обернулся со словами: «Плацид, зачем преследуешь ты Меня, желающего твоего спасения?». А меж рогов – распятие… Вернувшись домой, Евстафий не замедлил окреститься со всеми своими домочадцами.

Изображение заставляет вспомнить о средневековом гобелене с его весьма своеобразными представлениями о перспективе. Изображения людей и животных просто накладываются на изображение природы. Единого пространства нет, хотя попытки его создания несомненны. Декоративность изображения оказывается важнее иллюзии достоверности. Это позволяет нам практически безошибочно относить картину к готическому периоду в искусстве.

Каждый персонаж, будь то человек или животное, изображен с особым тщанием. Объекты располагаются более или менее равномерно по всей площади картины и примерно в одной плоскости. Масштаб где-то соблюдается, где-то – нет.

На голове у Евстафия нечто невообразимое, похожее на тюрбан голубого цвета, подтверждающий, что перед нами именно язычник, которому еще только предстоит сделаться христианином. И когда он им станет, то, безусловно, сбросит сию нелепую штуковину, преобразившись не только внутренне, но и внешне.

Лошадь Евстафия заартачилась, упёрлась, не желает идти вперёд… Испугана распятием на лбу у оленя? Евстафий успокаивает животное. Кстати, и собаки в растерянности. Появление Спасителя никем не осталось незамеченным.

Нам требуются некоторые усилия, чтобы прочитать сюжет. Мастерства для передачи эмоций действующих персонажей художнику не хватает. Сцена выглядит достаточно наивной. Что ж, не всё сразу…

Пизанелло