– Он не тот, за кого ты его принимаешь, Этьен, – сказал старший, вздохнув.
– Вы свободны, месье, – сказал парень. – Извините.
– Погоди, Лео, – поморщился старший. – Как знать, может, мы и испечем с вами пирог, а? Предложи офицеру стул, Этьен.
– Прошу вас, господин Олексин. – Этьен усадил Гавриила, сел рядом. – Извините за допрос, но мы рискуем жизнями, а вы – только временем.
Итальянец со стуком захлопнул нож, по-прежнему не спуская с поручика настороженных темных глаз. Старший сосредоточенно копался в трубке, Лео глядел исподлобья и, кажется, уже с ненавистью.
– Похоже, что я не понравился вашему другу, – сказал Олексин старшему.
– Если вас треснут по башке прикладом только за то, что вы не успели снять шапку, вы тоже станете глядеть на мир недоверчиво.
– Полагаю, что его треснули пруссаки, а не…
– Не совсем так. – Старший раскурил трубку и удовлетворенно затянулся. – Нам бы не хотелось, чтобы о нашем плане знал кто-либо еще.
– Я ни с кем не встречаюсь.
– Сегодня не встречаетесь, завтра захотите встретиться. Нам нужны гарантии.
– Например?
– Слова чести было бы достаточно, я думаю.
Старший посмотрел на товарищей. Итальянец важно кивнул, Лео недоверчиво усмехнулся, но промолчал.
– Достаточно, – сказал Этьен. – Я знаю русских.
– Значит, вы просите в поруку мою честь? Однако она у меня одна, и я хотел бы знать, кому ее доверяю.
– Ишь чего захотел! – сказал Лео. – Нет, я не люблю аристократов.
– Мы не бандиты, – с легким акцентом сказал итальянец. – Не бандиты и не преступники, хотя за нами гоняются по всей Европе. Не знаю почему, но я вам верю так же, как Этьен. Мы парижане, господин офицер.
– Вы парижанин?
– Бои на баррикадах делали парижан даже из поляков. А уж из итальянцев тем более.
– Коммунары? – тихо спросил Гавриил.
Никто ему не ответил. Он понял, что вопрос прозвучал бестактно, но не попросил извинения. Достал папиросы, закурил.
– Вы направляетесь в Сербию? Или дальше?
– В Сербию.
– Сражаться против турок?
– Сражаться за свободу, – поправил Этьен. – В данном случае против турок.
– Доверие за доверие, – сказал, помолчав, Гавриил. – Слово офицера, что о нашем разговоре не узнает никто и никогда.
– Благодарю. – Старший впервые улыбнулся и протянул Олексину тяжелую ладонь. – Миллье. Сынок, попроси еще бутылочку: всякую сделку необходимо спрыснуть, не так ли?
Лео принес бутылку и стакан. Миллье не торопясь разлил вино, поднял стакан:
– Здоровье, друзья. – Привычно отер усы, придвинулся ближе. – Не скрою, сударь, наше положение не из блестящих. Вчера Этьена узнали, подняли шум, он еле улизнул.
– И расстался с усами, – рассмеялся Лео. – Ах, какие были усы! Любое девичье сердце они пронзали насквозь.
– У Этьена было еще кое-что, – сказал Миллье. – Настоящие бумаги. Прекрасные бумаги, подтверждающие не только его усы, но и его кредит.
– И все полетело в огонь, – вздохнул итальянец.
– Есть частное судно, – сказал Этьен. – Хозяин согласен доставить нас в Сербию за определенное вознаграждение, но нужен официальный фрахт и гарантия оплаты в случае захвата или потопления. Короче говоря, необходимы документы.
– Русский паспорт устроит?
– Лучше, чем какой-либо иной. Необходимо оформить фрахт.
– И оплатить проезд?
– Только за вас двоих, – сказал Миллье. – Свой проезд мы оплатим сами.
– Десять дней мы жрем один сыр ради этого, – проворчал Лео. – Меня уже мутит от него.
– И это все? – спросил Гавриил.
– Все, – подтвердил старший, вновь не торопясь, аккуратно разливая вино. – Если вы согласны помочь нам выбраться отсюда, чокнемся и пожелаем друг другу удачи. Этьен вам все растолкует и покажет нужного человека.
– Только издалека, – уточнил итальянец.
– Да, действовать вам придется самому, – сказал Миллье, чокаясь с Олексиным. – Здоровье, друзья. Не проговоритесь, что мы из Парижа, это осложнит дело.
– Зачем же? Я фрахтую судно для перевозки русских волонтеров.
– Это проще всего: русские едут тысячами, власти к ним привыкли.
– За удачу! – громко сказал Этьен, поднимая стакан.
2
Сильные характеры мечтают любить, слабые – быть любимыми. Машенька никогда не думала об этом, а просто хотела любить. Любить глубоко и преданно, отдать любимому всю себя, всю, без остатка, раствориться в нем, в его мыслях и желаниях, стать для него необходимой, как воздух, пройти рядом с ним весь его путь, каким бы он ни был, помочь ему раскрыть свои способности, создать из него человека, окруженного всеобщим благодарным поклонением, и тихо состариться в лучах его славы. Таково было ее представление о великом женском счастье и о великом женском подвиге одновременно. Схема была выстроена и старательно продумана, жизненный путь прочерчен от венца до могилы несокрушимо прямой линией. Дело оставалось за объектом приложения сил.
– Варя, как по-твоему, Аверьян Леонидович талантлив?
Варя проверяла счета. После ухода Захара она решительно соединила в своих руках все хозяйственные нити, словно пыталась на этих вожжах удержать семью.