Перед половодьем

– А я хозяйке пожалуюся! – вдруг возмущается Василида: – не крепостная, небось; языком болтай, а рукам-ногам воли не давай!

Мальчик презрительно улыбается.

Василида отрывает кусок от бумаги, в которую было завернуто чистое белье, и бережно заклеивает им ранку.

Смешная и некрасивая, – не ударить ли еще раз?.. Но покорна и жалка – гнев маленького человека смягчается.

Идут домой и молчат. Снег под ногами поскрипывает.

8

Мальчик знакомится с девочкой.

Капор бел, щеки розовые и золотистые кольца волос.

Стоят с салазками на дворе у ледяной горы и беседуют:

– А у вас лапшу часто стряпают?

– Стряпают.

– А ты, ведь, в поезд играешь?

– Ого!.. Еще во как!

– А меня зовут Ирочка. Мы живем наверху вас, ты меня должен слушаться.

И хмурит золотые бровки:

– Позови-ка собаку твою, запряжем в сани и покатаемся.

Мальчик в синеньком тулупе опрометью бежит на кухню за рыжим псом и кричит:

– Матрос! Матрос! Скорее, Матросушка!

Собака лениво подымается с половика, приветливо виляя пушистым хвостом: отчего же и не пройтись, с большим даже удовольствием.

На дворе радостный визг: Ирочка летит на салазках с горы на встречу мальчику с собакой и смеется, – голубые глаза, что два живчика, так и брызжут весельем.

Туловище пса кое-как обматывается веревками, добродушный зверь терпеливо стоит, помахивая хвостом, но, когда к веревкам привязываются салазки, и на них усаживается изобретательная парочка, он упрямо садится на задние ноги, не обнаруживая ни малейшего желания заменять собой осла или какое-нибудь другое порабощенное животное.

– Н-ну! Н-ну! да н-ну же, ну! – сердится Ирочка.

Однако, упрямый зверь даже голову к шалунам не поворачивает.

– Матросик!.. Н-ну!

Ни с места.

– A-а! Так так…

Необузданная ярость охватывает мальчика, он вскакивает с салазок, поднимает брошенную на снег лопату и изо всей силы ударяет ею пса по затылку. Так весело, так хорошо – и вдруг…

Но жестокость встречается с гордостью. Игра кончается плачевно. Рыжий пес свирепо оскаливает зубы, вырывается из веревок и с диким рычанием набрасывается на обидчика. Летят клочья овчины от изодранного тулупчика, маленький человек падает в салазки на девочку и вопит благим матом, чувствуя, как из правой ноги, повыше колена, сочится что-то липкое, теплое, – конечно, красная кровь.

На детские крики из дому сбегаются люди, блестят золотистые пуговки Синей Бороды, болтается косичка Василидушки, но пес продолжает яростно трепать тулупчик.

Губы отца плотно сжимаются, волосатая рука нервно вытаскивает из кармана форменной тужурки тусклосиневатый револьвер, властно и угрожающе протягивает его по направлению к собаке, и – трах! – короткий треск острою болью впивается в левую заднюю ногу животного… перебитая нога повисает на кожице, пес вертится, как волчок, брызжа на белый снег и столпившихся людей кровью.

Сухой и отрывистый треск раздается вторично, пуля пронизывает ляжку пса, ревущего от боли.

Пес убегает в огород за баню, за ним бегут кровавые следы. В огороде он ложится под яблоню, обмотанную соломой, лижет рану широким языком и воет.

Плачущих же детей уносят домой и посылают Василиду в слободу за доктором. Боятся, – а вдруг пес взбесился, а вдруг отравил ядовитою слюной!..

Но доктор уехал в город; вместо него приходит плюгавенький веснушчатый фельдшер, в жиденьком пальто и с трясущимися руками.

Перевязывает ногу охающего мальчика и хихикает:

– Трех вещей бойтесь, молодой человек: самого себя, Господа Бога вездесущего и рябиновки-с… Хе-хе-хе! Впрочем, виноват-с, вы еще недозревший виноград…

Он пьян.

– Ну, Витя, а теперь расскажи, как это было! – ласково говорит мать, когда дверь за пьяницей закрывается; но мальчик, вместо ответа, рыдает, спрятав лицо в складках материнского капота:

– Ой, мамочка, миленькая, убей меня, убей!

Вспоминается перебитая нога пса, вспоминаются его добрые глаза.

– Убей меня, мамочка милая!..

Мать гладит белокурую головку сына, а стенные часы в гостиной угрюмо отбивают: раз-два… Будильник на буфете в столовой строго указывает черною стрелкой обеденное время.

На стол уже накрыто, суп в белой миске весело дымится, а отец бранит Василиду:

– Черт знает, что такое, – вечно наворотит ломтищи хлеба! Сколько раз тебе говорил резать тоньше… деревенщина.

Василида робко оправдывается.

Слезы на глазах мальчика высыхают, маленькая рука ловко и проворно работает серебряной ложкой над тарелкой куриного супа.

…Все, как всегда, а собаке собачья смерть.

Но нет…

До сизых сумерек рыжий пес лежит в огороде под яблоней, зализывая сочащиеся раны и жалобно завывая. Когда же из тайников выползают бесплотные тени и начинают колобродить по лесным прогалинам, по тихим кладбищам и по белосаванным полям, раненый пес с трудом подымается на ноги и ковыляет задворками, куда глядят глаза. Из его груди вырываются протяжные стоны.

У темной кучи отбросов пес на миг останавливается, соблазняясь порыться – поискать необглоданную косточку, но жестокая боль толкает дальше – продолжать бесцельное шатанье.