«Пена дней» и другие истории

– Вряд ли. Он уже не тот Шик, что прежде.

– Да нет. Он тот же самый, – сказал Колен. – Люди не меняются. Меняются только вещи.

– Не знаю…

– Я провожу тебя. Мне все равно нужно идти искать работу.

– Мне в другую сторону.

– Я провожу тебя хоть до подъезда.

Они стояли лицом к лицу. Колен положил Ализе руки на плечи. Он ощущал тепло ее шеи, а ее пушистые, вьющиеся волосы почти касались его кожи. Он провел ладонями вдоль ее спины. Она уже не плакала. Она как бы отсутствовала.

– Я не хочу, чтобы ты сделала какую-нибудь глупость, – сказал Колен.

– О, я не сделаю глупости…

– Если затоскуешь, приходи ко мне.

– Быть может, я еще приду.

Ее взор был обращен вовнутрь. Колен взял ее за руку. Они спустились по лестнице. Кое-где они оскальзывались на сырых ступеньках. Перед домом Колен простился с ней. Она стояла и глядела ему вслед.

LIV

Шик только что получил от переплетчика последний том и теперь поглаживал его, прежде чем поставить на место. Книга была переплетена в толстую гусиную кожу цвета небытия с вытисненным на ней именем Партра. Все тома обычного издания стояли на отведенном для них стеллаже, а все варианты рукописей, первые издания, наброски занимали специально для этой цели пробитые в стене ниши.

Шик вздохнул. Этим утром он расстался с Ализой. Он был вынужден ей сказать, чтобы она ушла. У него остался только один инфлянк в кармане, да еще валялся кусок сыра на кухне, к тому же ее платья занимали место в шкафу, где он хранил старую одежду Партра, которую книготорговец чудом ему добывал. Шик уже не помнил, когда он в последний раз целовал Ализу. Он не мог тратить время на поцелуи. Ему надо было срочно починить проигрыватель, чтобы выучить наизусть лекцию Партра. Если вдруг разобьются пластинки, он должен суметь восстановить этот текст от слова до слова.

Здесь были собраны все книги Партра, все, что когда-либо печаталось. Роскошные переплеты, надежно защищенные кожаными футлярами, позолоченные застежки, подарочные издания на голубой бумаге с широкими полями, нумерованные экземпляры, малые тиражи, напечатанные на липучке для мух и на туалетной бумаге верже, – всему этому была отдана целая стенка, разделенная на уютные ячейки, обитые замшей. Каждое сочинение занимало отдельную ячейку. На противоположной стене, сложенные сброшюрованными стопочками, хранились статьи Партра, ревностно вырезанные из газет и журналов, из несметного количества всевозможных периодических изданий, которые он щедро одаривал своим благосклонным сотрудничеством.

Шик провел рукой по лбу. Сколько времени прожила с ним Ализа? Колен дал ему инфлянки, чтобы они поженились, но ведь она на этом не настаивала, была рада тому, что могла его ждать. Она вечно ждала его, делила с ним жизнь и этим вполне довольствовалась. Но разве можно допустить, чтобы женщина оставалась с вами просто потому, что она вас любит? Он тоже ее любил. Поэтому он не мог ей позволить попусту терять время, раз она больше не интересовалась Партром. Как можно не интересоваться таким человеком, как Партр?.. Человеком, способным написать что угодно, на какую угодно тему, и притом с такой точностью… Меньше чем за год, наверное, Партр выпустит в свет свою Энциклопедию блевотины, и герцогиня де Будуар будет участвовать в этой работе, а значит, появятся новые рукописи невероятной ценности. До этого надо еще успеть заработать достаточно инфлянков, чтобы собрать необходимую сумму и вручить ее книготорговцу в виде задатка. Да, Шик не уплатил налогов. Но предназначенные на это деньги ему были куда нужнее для покупки экземпляра «Клоаки Святой голубки». Ализе, конечно, хотелось бы, чтобы Шик прежде всего уплатил налоги, и она даже предложила ради этого продать что-нибудь из своих украшений. Он не стал ее отговаривать и таким образом получил как раз столько инфлянков, сколько стоил переплет «Клоаки Святой голубки». А Ализа прекрасно обходилась и без колье.

Шик не решался выйти из дому: вдруг она стоит за дверью и ждет, когда он повернет ключ. Впрочем, это было маловероятно. Ее каблучки застучали по лестнице, будто молоточки по наковальне, и постепенно затихли. В конце концов Ализа ведь может вернуться к родителям и продолжать учебу. Не так уж страшно она отстала. Стоит ей только захотеть, и она в два счета наверстает пропущенные лекции. Но Ализа совсем перестала заниматься. Она была слишком поглощена делами Шика, готовила ему еду и гладила его галстуки. Ну, так он, в конце концов, вообще не уплатит налоги. Нечего бояться, что налоговый инспектор явится на дом взыскивать задолженность. Разве ему могут привести в пример хоть один такой случай? Нет, этого не бывает. На худой конец, можно внести какую-то часть, скажем один инфлянк, и вас оставят в покое на некоторое время… Интересно, платит ли налоги такой человек, как Партр? Вполне вероятно. Но с точки зрения нравственности похвально ли платить налоги и получить за это право быть арестованным потому только, что все безропотно платят налоги и на эти деньги содержатся полиция и крупные чиновники. Это порочный круг, который надо разорвать. Пусть отныне никто не платит налогов, и тогда все чиновники умрут от дистрофии и войны больше не будет.

Шик снял крышку со своего проигрывателя, у которого было два вертящихся диска, и поставил одновременно две разные пластинки Жан-Соля Партра. Он хотел их слушать именно вместе, чтобы две старые идеи, столкнувшись, породили новую. Поэтому он поставил себе стул на равном расстоянии от обоих динамиков, голова его оказалась таким образом как раз в точке столкновения старых идей и автоматически обогащалась удивительным результатом этого столкновения.

С легким поскрипыванием корундовые иголки соскользнули с холостых витков на звуковые дорожки, и в ушах Шика зазвучали слова Партра. Он глядел в окно и видел, как над крышами домов, и там и тут, поднимались огромные волюты синих дымов, чуть подсвеченные снизу красным, словно жгли бумагу. Он машинально отметил про себя, что красный заметно берет верх над синим, а звучащие из динамиков слова, сталкиваясь, вспыхивали ярким светом и убаюкивали его усталое сознание, суля тот полный покой, какой нисходит только на мшистой лужайке в мае.

LV

Сенешаль полиции вынул из кармана свисток и, использовав его в качестве колотушки, ударил им в огромный перуанский гонг, который висел за его креслом. В ответ на всех этажах раздался топот кованых сапог, грохот следующих друг за другом падений, и шестеро лучших сотрудников кувырком влетели к нему в кабинет.

Вскочив на ноги, они похлопали себя по ляжкам, чтобы отрясти пыль, и вытянулись по стойке смирно.

– Дуглас! – выкрикнул сенешаль.

– Есть! – браво ответил первый сотрудник.

– Дуглас! – повторил сенешаль.

– Есть! – ответил второй сотрудник.

Поверка продолжалась. Сенешаль никак не мог запомнить фамилии своих подчиненных, и «Дуглас» стало для всех них нарицательным именем.

– Особое задание! – возвестил сенешаль.

Единообразным движением все шестеро разом схватились правой рукой за задний карман брюк, чтобы продемонстрировать боевую готовность своих двенадцатиствольных уравнителей.

– Руководить буду лично я, – продолжал сенешаль.

Он снова яростно ударил в гонг. Дверь распахнулась, и появился секретарь.

– Я отбываю, – сообщил ему сенешаль. – Особое задание. Блокнотируйте!

Секретарь исправно вытащил блокнот и карандаш и встал в стойку для служебных записей по форме номер шесть.

– Принудительное взыскание налогов у мессера Шика, с предварительной описью принадлежащего ему имущества, – диктовал сенешаль. – Незаконное избиение и публичное шельмование. Полная конфискация или даже частичная с нарушением неприкосновенности жилища.

– Записано, – доложил секретарь.

– Шагом марш, Дугласы! – скомандовал сенешаль.

Он встал и возглавил оперативный отряд. Тяжело ступая, Дугласы двинулись к выходу колонной по одному, похожей на гигантскую многоножку, обутую в сапоги. Все шесть сотрудников были одеты в облегчающие черные кожаные комбинезоны с бронированными накладками на груди и плечах, а их каски из вороненой стали, напоминающие по форме шлемы, низко спускались на затылок и вместе с тем надежно прикрывали виски и лоб. Сапоги у них были тяжелые, кованные железом. Сенешаль носил такой же комбинезон, но только из красной кожи, а на плечах у него блестели две золотые звезды. Задние карманы у его людей раздулись от двенадцатиствольных уравнителей. Сам он держал в руке маленькую золотую дубинку, а на поясе у него висела тяжелая позолоченная граната. Отряд спустился по парадной лестнице, и часовые стали на выутюжку, в то время как сенешаль поднес руку к каске. У подъезда их ждала спецмашина. Сенешаль сел на заднее сиденье и оказался в полном одиночестве, а его команда разместилась на подножках: четверо худых сотрудников с одной стороны, и двое толстых – с другой. Шофер был одет также в черный комбинезон, но каски ему не полагалось. Машина тронулась. Вместо колес у нее было множество вибрирующих ножек; таким образом, не приходилось опасаться, что шальные пули продырявят шины. Автомобильные ножки зашаркали по асфальту мостовой, и водитель круто свернул на первой же развилке. Ехавшим в машине показалось, что они взлетели на гребень волны, которая тут же разбилась.

LVI

Ализа глядела вслед Колену, прощаясь с ним всем сердцем. Он так любит Хлою, ради нее он шел теперь искать работу. Ему нужны деньги, чтобы покупать ей цветы и бороться с этим ужасом, который пожирает ее, угнездившись в ее груди. Широкие плечи Колена слегка поникли, вид у него был очень усталый, его светлые волосы уже не были расчесаны и уложены, как прежде. Шик бывал таким нежным и проникновенным, когда говорил о Партре или толковал какой-нибудь его текст. А ведь он и в самом деле не может обходиться без Партра, ему никогда и в голову не придет искать себе другого кумира. Партр говорит все то, что он, Шик, сам хотел бы сказать. Нельзя допустить, чтобы Партр выпустил в свет свою энциклопедию. Шик погибнет из-за нее, он, чего доброго, начнет красть или даже убьет какого-нибудь книготорговца. Ализа медленно двинулась вниз по улице. Партр все дни напролет проводит в маленьком кафе, там он пьет и пишет рядом с другими, которые тоже приходят туда пить и писать. Они попивают чаек вприкурку и слабенькие ликеры, благодаря чему им удается не думать о том, что они пишут, да еще люди там то и дело входят и выходят, не кафе, а проходной двор какой-то, а это взбалтывает осевшие в глубине сознания мысли, и тогда легко выудить наугад то одну, то другую, и даже незачем отсекать лишнее, стоит только записать их, а заодно и все лишние тоже, да развести пожиже одно в другом. Такие смеси легче проглатываются публикой, особенно женщинами, которые вообще не терпят ничего в чистом виде. До кафе было рукой подать, и Ализа еще издали увидела, как один из официантов в белой куртке и брюках лимонного цвета подкладывает фаршированную свинью Дону Эвани Марке, знаменитому игроку в сексбол, который не пил, потому что терпеть этого не мог, а поглощал одно за другим острые блюда, чтобы тем самым вызвать жажду у своих соседей. Ализа вошла. Жан-Соль Партр что-то строчил, сидя на своем обычном месте. Все столики вокруг были заняты, в зале струилась многоголосая негромкая беседа. Благодаря обыкновенному чуду, что, впрочем, вполне необыкновенно, Ализа увидела свободный стул как раз рядом с Жан-Солем и села. Свою увесистую сумку она поставила на колени и отстегнула замок. Взглянув через плечо Жан-Соля на лист, лежащий перед ним, она прочитала заглавие: «Энциклопедия. Девятнадцатый том». Ализа робко дотронулась рукой до локтя Жан-Соля, и он перестал писать.

– Вы, оказывается, дошли уже до девятнадцатого тома, – сокрушенно произнесла Ализа.

– Да, – ответил Жан-Соль. – Вы хотите со мной побеседовать?

– Я хочу просить вас не издавать вашу энциклопедию.

– Это затруднительно, – ответил Жан-Соль. – Ее ждут.

Он снял очки, жарко подышал на стекла и снова надел. Глаз его больше не было видно.

– Конечно, – сказала Ализа. – Я просто хочу сказать, что надо задержать ее выход.

– Что ж, если дело только в этом, то нам можно потолковать.

– Надо бы отложить ее лет на десять.

– Вот как?

– Да. На десять лет. Или, если угодно, еще на больший срок. Видите ли, людям надо дать возможность накопить деньги, чтобы они сумели ее приобрести.