Мы с Липой вышли на улицу. В руках я крепко сжимал выданный заботливым Палычем пакет, в который мы с ним переложили деньги. Жизнь была удивительно хороша: устроился на работу и учебу, обогатился и познакомился с удивительной девушкой.
– Живу я в доме напротив, – показала рукой Липа. – Подъезд первый, этаж двадцатый, квартира 120. Дом копия ваш, пойдешь ко мне, не заблудишься.
– Уже сегодня можно приходить? – с замиранием сердца спросил я.
– Не, сегодня ночью я занята, заваливай завтра.
Господи, к ней что, кавалеры ходят по ночам и по очереди?
А Олимпиада продолжила.
– У нас сегодня большой выезд, типа парада, и мне сказали:
– Искра, все наши будут. Тебе тоже надо быть обязательно!
– А почему Искра?
– Да мне такую кликуху за резкость дали. Брякнул кто-то:
– Вечно ты искришь, прямо искра какая-то! Так и прижилось. У тех из нас, кто долго катается, у всех есть клички, а у всех наших машин есть имена. Вот я Искра, а моя бронетехника Гремучка, в нем вечно чего-то или звенит, или бренчит.
– В новой немецкой машине? – поразился я.
Олимпиада посмотрела на меня с недоумением, а потом рассмеялась.
– Немецкий у меня автомобиль, а Гремучка это байк сингапурского производства. Я его подержанный за гроши пять лет назад купила, как только получила права.
– Как это ты решилась? Ни с того ни с сего?
– Это если ты вдруг байк купишь, вот это будет ни с того ни с сего, – пояснила мне Липа. – С четырнадцати лет я жопогрейкой нарезала, но жабой, или не дай бог мамкой, никогда не была. А вот с шестнадцати, стала сначала лобстером, а через полгода братом. Сегодня ночью будет грандзабухатор, и, если не перебубеню, то завтра после обеда буду как огурчик. Надеюсь, и асфальтовая болезнь со мной не приключится.
Мы уже дошли до моего подъезда и присели на обычно пустующую в это время лавочку. Дом у нас новый, всего год как сдан, старушками не изобилует, весь народ молодой или среднего возраста, заработавший сам на здешние апартаменты. Единственная известная мне старушка, это баба Феня, которая сейчас, покормив дочку, зятя и двоих внуков ужином, готовится к просмотру «Спокойной ночи, малыши». Подростки и прочая молодежь уходили подальше от родительских глаз, и в общем, торчать на лавке было некому. Поговорим спокойно, не торопясь.
– А можно как-то все, тобою сказанное, перевести на русский язык? – поинтересовался я. – И желательно без матерных выражений?
– Да почему бы и нет, – легко согласилась байкерша. – Слушай перевод с байкерского сленга. Он у нас колеблется по разным городам, но в целом мы друг друга понимаем. Жопогрейка – это влюбленная в дорогу независимая и свободная девушка, сидящая на заднем сиденье байка. Почти каждому греет душу, когда ты едешь не один, а тебя сзади обнимает красивая девушка. Жаба дает, ой, пардон, имеет интимные отношения с тем, кто ее возит, обычно на стоянке. Мамку имеют все, кому не лень, где угодно, а иной раз даже и во время езды.
– Неужели это возможно? – ахнул я.
– У братьев все возможно! – сказала, как отрезала Искра.– Лобстер, это новичок, который только начал ездить, и поэтому делает это медленно и неуверенно. Грандзабухатор – большая пьянка с неимоверным количеством бухла, т.е. спиртного, и участников. Бубенить – выпить лишнего, и отнюдь не воды. Асфальтовая болезнь – сильно ободранное бедро после падения на асфальт. И мата тут нету вовсе! – гордо подчеркнула Липа. – Так что я тебя часа в два, самое позднее в три, вызвоню, и привалишь ко мне. Бухла, тортов и цветов не бери, не люблю. Чай, кофе, сахар, сыр у меня есть, перебьемся. Можно было бы и сегодня пойти, только я устала, как собака. Два прыжка за короткое время – это для меня перебор, выжата, как лимон.
– Так может и не идти сегодня никуда? – спросил я. – Отлежаться, поспать побольше.
– Да ты что! – поразилась Искра. – Разве так можно? Я же обещала! Причем братьям. Да еще без веской причины? Не-е, я так не могу. Домой приду, посплю пару часиков, и оживлюсь. Тебе-то хорошо, столько же прыгал, да еще первый раз в жизни, а выглядишь, как огурчик. Аж завидки берут!
Я гордо вздернул нос. Да, я такой! Выносливый крепыш! Километр, конечно, не пробегу, запыхаюсь и умаюсь, а прыгну через барьер между мирами хоть десять раз подряд.
– Ладно, пошли к твоим старикам, прикинусь пай-девочкой. Да гляди, не брякни про мое байкерство – родаки, – тут Липа, видимо, вспомнила мою просьбу, – родители этого не любят. Наш филиал называй не Сказочным, а Особым, так верней будет. А теперь пошли.
Мы поднялись на мой этаж, я на всякий случай позвонил в дверь, а то папаша вечно по дому в одних трусах гоняет, и полез в карман за ключами. Впрочем, они не понадобились – дверь распахнулась практически сразу.
– Ты куда пропал? – заголосила мама. – Я уж думала… Ой, ты с девочкой… Леша! У нас гости!
Высунувшийся из их спальни в своей сомнительной экипировке отец спрятался назад.
– Проходите в гостиную, извините за беспорядок – у нас сегодня не приемный день.
Ух ты! Мать видимо решила блеснуть аристократизмом. Так и подмывало спросить:
Мамуля! А когда у нас прошлый раз был приемный день? Года три назад? Ах, четыре? Ну надо же, как время-то летит…, и при этом еще этак картинно взмахнуть руками. Но я наступил на горло собственной песне – а то потом нравоучениями весь мозг вынесут. Впрочем, Липа не смутилась, и в том же ключе поддержала разговор.
– Ах да что вы, что вы! Это абсолютно не имеет никакого значения! Я же понимаю каково это – поддерживать идеальный порядок в квартире работающей женщине.
Они понятливо кивнули друг другу, мы прошли в зал и расположились вокруг большого стола.
Ну прямо расцвет восемнадцатого века! Маркиза? К вашим услугам, баронесса! Тут к нам присоединился приодевшийся отец.
– Здравствуйте, девушка! Какими судьбами к нашему двору? Просто в гости изволили зайти, или так, по казенной надобности?
И этот туда же! И тоже получил достойный ответ:
– Сегодня, скорее по казенной, а дальше как получится. Дмитрий, представь, пожалуйста, меня своим родителям.
– Олимпиада Потаповна Энгельс, – сотрудница Особого филиала ФСИКИА. Прошу любить и жаловать! – влился в коллектив и я.
– Мы с Дмитрием Алексеевичем теперь коллеги – он, после достойного прохождения испытаний, зачислен к нам на службу, – добавила Липа.
Тут отец не выдержал, и его прорвало.
– Кем же его могли взять в приличное место? Дворником по уборке снега летом? А на испытаниях он очень достойно отличил метлу от лопаты? Не смешите меня, Олимпиада Потаповна!
– Боюсь, вы не совсем верно оцениваете потенциал вашего сына.
– Да какой там потенциал, – горестно отмахнулся папаша, – нет там никакого потенциала. Вы ж его, поди, каким-нибудь пешим курьером или сторожем на автостоянку взяли? И то хлебнете с ним горя.
– Дмитрий Алексеевич с блеском выдержал испытания, на которых перед этим были отсеяны около десяти тысяч человек, – строго сказала Олимпиада. – На этих днях он вместе с командиром нашего подразделения майором Бобром отправляется для обучения на Высшие Академические Курсы в столицу нашей Родины – город-герой Москву.
Мать ахнула и прижала ладони к щекам.
– Так значит, Димочка не бездельничал этот год, а готовился к невиданно сложным экзаменам! А ты все говорил: бездельник, лежебока, орясина! Что ж ты молчал-то сынок? Может тебе помощь какая-нибудь была нужна? Закупка особых учебников, каких-нибудь пособий или компьютерных программ? Возможно и сейчас чего-нибудь нужно? Ты говори, не стесняйся!
Судя по ее воодушевлению и фанатичному блеску в глазах, она уже была готова для продвижения своего неловкого охламона по жизни продать с кухни свой любимый дуршлаг и лучший отцовский галстук.
– Дмитрий Алексеевич ничего вам не сообщал, так как не был уверен в результатах этого сложнейшего экзамена.
Тут все-таки встрял недоверчивый отец.
– А что это экзамен прошел в такое позднее время?