Мария

– А вы?

– Я за напарниками пока.

– За кем?..

Катенька Коромыслова была школьной учительницей начальных классов, пока в первый год работы ее не попросили покинуть место. Что с ней не так? Ее сторонятся подруги, которых едва ли можно назвать подругами. И не потому, что она страшненькая на вид, она даже совсем не страшненькая, в ней даже свой шарм есть, а потому, что она странная до невозможности. Когда она говорит, ее не понимают даже родители, не понимали коллеги, и, что самое безобразное в данном случае, не понимали ученики, хотя говорила она, казалось бы, все верно. Она, то заикается, то пропускает целые фразы. Это даже не рассеянность. Это что-то посерьезней, как говорил один из завучей. «Она проклята, порча на ней, – как-то заявил учитель труда, человек уважаемый в силу возраста и твердости убеждений. – От нее только беда». И говорил он это не раз, да так, что до Кати это также было донесено. С парнями ей категорически не везет. И не потому, что она ходит, да пытается найти себе пару, а к ней никто не подходит, а просто она не ходит нигде, да никуда. Из школы домой, да обратно. А когда ее попросили покинуть школу, что, между прочим, она могла вполне оспорить, то целыми днями дома сидит и книги читает. И любит старинные романы. И, что совсем не странно, мечтает о принце, ну, или о рыцаре. А еще она носит такие страшные очки с огромными линзами, что порой в метро от нее шарахаются. Ну, и одевается она, как попало, да и во что попало. Родители на нее рукой давно махнули, хотя и любят до безумия. Признаются в родительской любви, а сами плачут. А Катя все понимает, только сделать ни с собой, ни с ситуацией ничего не может. Ночами она тихонько плачет, и родители слышат это, но, сколько они ее не успокаивали, ничего не помогало. То ли говорили они что-то совсем не то, то ли не слушали ее, но она все плачет и плачет.

В полдень Катя вышла из своего дома, располагавшегося на окраине Санкт-Петербурга, оглянулась по сторонам, поправила свои огромные очки, и направилась в магазин за продуктами, скукожившись так, будто надеялась на то, что ее никто не заметит.

– Екатерина Сергеевна, можно вас на минутку! – окликнула Мария Катю, когда та подходила к магазину.

Катя оторопела. Из шикарного лимузина выходила бесподобная, роскошная женщина, одетая в безупречный голубой костюм. Из-под волнистых длинных волос, слегка колыхавшихся на ветру, на нее смотрели огромные, пронзительные черные глаза. Все вокруг замерло.

– Запрыгивайте ко мне в машину, не бойтесь.

Катя не понимая, что происходит, словно завороженная подошла к автомобилю и села на заднее сидение, рядом с Марией. Лимузин тронулся с места. Катя вдруг задрожала всем телом и тут же краска залила ее лицо.

– Вы кто? – выдавила она из себя.

– Считай меня своей феей.

– Зачем вы?..

– Вы мне нужны. Признайтесь, Катя, вы счастливы?

Катя лишь ухмыльнулась, поправляя очки.

– Давайте, посидим в кафе, – предложила Мария. – Вот тут остановимся.

Катя не ответила, а молча вышла из автомобиля и присела с Марией за выбранный ею столик.

– Кофе? – спросила Мария.

Катя кивнула и покраснела еще больше, оглядываясь по сторонам.

– Ты неверно оцениваешь жизнь и свое место в ней? – спокойным тоном произнесла Мария. – Если бы сейчас к тебе подошел принц и пригласил бы на прогулку, ты бы согласилась?

– Он бы не подошел, – куда-то вниз пробормотала Катерина.

– Вот об этом я тебе и говорю. Что в твоем понимании, принц?

– Я не знаю.

– Какой, на твой взгляд, должна быть жизнь, твоя жизнь?

– Я не знаю.

– Жизнь может оборваться в любое мгновение, а ты так и не узнаешь? – изменившимся тоном произнесла Мария.

Катя, и без того, имевшая забитый вид, вжалась в стул.

– Ты не думала об этом?

– Не-неет, – пролепетала Катя.

– Твое заикание причина твоих внутренних страхов. Понимаешь? – голос Марии загремел, но гремел он только для Катерины. – Твоя манера держаться причина твоей слабости и неуверенности в себе, ты боишься людей из-за того, как они к тебе относятся, ты их избегаешь. Ты бы всю жизнь провела бы в погребе и света божьего не видела. – Мария повышала тон. Катерина совсем растворилась в страхе. – И сгинула бы там никому не нужная, да ни на что не годная. Ты родилась мертвой…

У Катерины тряслись колени.

– Нет! – попыталась крикнуть она, но расслышала лишь хрип.

– Нет? – как ни в чем не бывало, переспросила Мария. – Что ж, я дам тебе шанс все исправить. Вот мой телефон. Когда встретишь человека, мужчину, которому нужна помощь, твоя помощь, позвони мне. Или не звони, как посчитаешь нужным. Решай сама. Обратно, к магазину подбросить?

До вечера Мария ждала известий от Климова, то тот молчал.

– Антон, – не выдержала она, – есть, что по похищению?

– Тихо все, Мария. Пока ничего не обнаружил. Все, что я мог пробить по органам, я пробил, – там ни слова.

– Антон?

– Да, Мария.

– Это будет твоим дополнительным заданием. И, не скрою, не единственным. И, – совсем уж не буду скрывать, – небезопасным.

– Что ж, чем выше стимул… Мне бы еще Грибова дожать.

– Об этом, думаю, не стоит так беспокоиться. Он должен скоро ворваться в свет. И я надеюсь на вас. Чтобы все прошло, как нам нужно, нам необходимо, не побоюсь этого выражения, вторгнуться в оба банка, и выяснить, что там происходит.

Грусть в глазах Агнессы, недоумение Греты, и ее загадочный взгляд не давали Генриху спокойно уснуть. Что-то необъяснимое будоражило его второй день подряд, с того самого дня, как он оказался свидетелем кончины слуги Агнессы. Эти глаза Греты! Она что-то хотела сказать, объяснить, показать…

А на следующий день войска графа Гумбольдта вторглись во владения герцогства и опустошили землю Траубе, дойдя до самого замка. Нападение оказалось столь неожиданным, что не встретило никакого сопротивления. Были разорены или сожжены деревни, убиты люди…

– Теперь жди, граф, когда они разбегутся или придут к тебе на поклон, – шипела старая ведьма Зильда.

Через три дня барон Генрих Траубе стоял перед герцогом и требовал собрать войско со всей земли и дать отпор графу Гумбольдту.

– Он гораздо сильнее нас, – отвечали.

Герцог молчал.

– К тому же, он не двинулся дальше. Может ему достаточно того, что он успел разграбить на земле Траубе?

– Да! – вне себя воскликнул Генрих. – Все верно, это моя земля! И она входит в герцогство. Разве мы не вместе?

Молчание.

– Как-то у нас зашла речь о разделении земель. Пусть каждый отвечает за свой удел. Так было бы справедливее. И не так обидно, верно, барон?