Журнал «Парус» №87, 2021 г.

На треугольном пустыре, заехав туда через железнодорожные пути, в нескольких метрах от дороги он разгреб снег и пешней начал долбить промерзший слой. Земля поддавалась неохотно, крошилась, как лед. Несколько раз Вадимыч усомнился: не широко ли взял? Но не стал сужать яму.

Когда он добрался до грунта, податливого лопате, руки уже тряслись от усталости. Углубился еще штыка на полтора, не больше, и выдохнул: «Хорош!»

Топтыгин оказался тяжелющим, каким бывает только мертвец. Хозяин обхватил его борцовским захватом и понес, принимая тяжесть грудью и животом. Принес, бросил. В яме, просторной по ширине, Топка улегся, не исказив своей последней позы — на боку и с вольно брошенными лапами.

Вадимыч зарыл его, насыпав бугорок — круглый, не похожий на могилу.

Весной холмик осел, заровнялся. Место Вадимыч узнавал теперь лишь по памяти. Но к лету там поднялась трава, которая как раз на том месте, где неглубоко лежал Топа, выросла, питаясь его соками, намного гуще, зеленее и выше, чем на всей остальной поляне. Слегка размытым, но безошибочным контуром угадывался под землей Топтыгин: голова, лапы, хвост, мощь грудной клетки…

Так он пророс травой, напомнив о себе. Когда Вадимыч оказывался в этих местах, его неудержимо тянуло подойти туда — очень было похоже на то, как нас тянет трогать и трогать больной зуб. Хозяину всё понятнее становилось, что именно страх и тоска сгубили собаку, и что именно он сам запытал до смерти ни в чем не повинного пса. И всегда теперь, подходя к живому повтору Топки, воссозданному густой зеленой травой, он вновь накликал этот страх и эту тоску себе в душу, словно принося неосознанное покаяние и как бы упрашивая Топтыгина, чтобы тот простил.

Но вот и эта боль стала в нем притупляться, сглаживаться, как заравнивается с ходом времени всё на земле. И Вадимыч уже приходил сюда, не испытывая муки. Просто проведывал своего питомца, в который раз удивляясь, как долго — из года в год! — повторяется здесь этот живой памятник чудесной собаке, жизнь которой он так жестоко отнял, платя за свое человечье неумение управиться с собственной жизнью.

Людмила НАЗАРЕНКО. Откровения Натуси, женщины нелегкого поведения. Рассказ

С Костей я познакомилась в тот период своей жизни, когда совсем уж поставила крест на так называемой личной жизни. То есть плюнула на поиски «кандидата в партнеры» на весь остаток своих дней, или хотя бы на время. Смирилась и с тем, что ребеночка мне уже не родить. И книжки типа «Дневник Бриджит Джонс» читать бросила, ведь мне уже было так сильно за тридцать, что аж стукнуло сорок. Решила проводить больше времени в экскурсиях, путешествиях и прочих культурных развлечениях. В первой же экскурсии по Золотому кольцу мне и попался Костик.

Это сейчас я вижу, что внешность у него заурядная, что всем культурным развлечениям он предпочитает просмотр футбольных матчей с первого ряда перед телевизором, а образчиком литературы считает газету «Советский спорт» (есть до сих пор и такая). А тогда он казался мне мечтой всякой женщины от тридцати лет и старше. Я так боялась ему не понравиться, что даже начала учиться кокетничать. Правда, из этого ничего не вышло: неспособная оказалась. Тем не менее Кот так крепко ко мне прилип, что не отклеился и после поездки.

Работал он в то время таксистом, каковая должность имела два серьезных достоинства: финансовое благополучие и ограниченную возможность употребления крепких напитков. Первое казалось мне очень важным для семейной жизни. Сама я в те времена зарабатывала слишком скромно, чтобы об этом вспоминать. А второе преимущество до моего сознания в то время элементарно не доходило, так как мамин муж, папа Жора, пил так мало, что я этого совсем не замечала.

Буду до конца справедлива к Коту: руки у него растут из правильного места. С самого первого дня нашего знакомства я напрочь забыла о существовании электриков, сантехников и прочих специалистов (других названий для этих умельцев я просто не знаю). Папа Жора сроду отвертки в руках не держал, так что мы с мамой немного умели забивать гвозди и менять лампочки в люстре.

Но это всё выяснилось потом, а тем первым летом теплые и тихие вечера в Суздале очень располагали к романтическим прогулкам под луной с поцелуями и объятиями. Тем более что в нашей туристической группе я была единственной женщиной моложе сорока пяти, хотя и ненамного. К тому же — женщиной без детишек.

На продолжение отношений после возвращения из поездки я не особенно рассчитывала. Кто ж знал, что Кот, вернувшись в родной город, вдруг решит переселиться ко мне. «И вообще мне отсюда до работы ближе», — аргумент очень серьезный.

По собственной инициативе он пришел знакомиться с моими родителями. Пожал папе руку, вручил маме розочку и торт. Тем же вечером и возник разговор о браке. И завела его, — не догадаетесь! — я, хоть и немного помявшись.

— Да ладно, Натусь, не до того сейчас. Дел по осени много…

Может, ему было просто лень жениться? Но была и вероятность того, что он готовил себе пути к отступлению.

Врать я совсем не умею, вот беда. Но говорить правду умею еще хуже. Когда вру, мне обычно не верят. А за правду уважают гораздо меньше, чем раньше. Вечно думаю: как бы это сказать что-то правдиво-нейтральное? Или соврать правдоподобно. Вот и не смогла я тогда объяснить Коту честно, почему хочу быть замужней бабой. А ведь это было просто, как яма на дороге: ну, надоело, что все знакомые регулярно подыскивают мне в женихи самых изысканных кретинов. Из тех, кого никто не взял и никогда уже не возьмет по причине полной их муженепригодности.

Что я могла тогда ему сказать? Что на службе в институте у меня сплошная стародёжь, по сравнению с которой даже я — девушка? И что вся эта публика настойчиво сватает мне всех бесхозных пьяниц и стариков? И что важен для меня, в конце концов, не сам Кот, а просто положительный мужик в доме? Причем законный.

Поругались мы с ним тогда так сильно, что от злости меня даже затошнило. Правда, потом оказалось, что вредные эмоции тут мало при чем, а дело просто в беременности. Я-то в тот момент наивно полагала, что в таком преклонном возрасте такие вещи не случаются.

Но в результате новых переживаний мне с новой силой захотелось замуж.

— …и про ребенка будут говорить, что он из неполной семьи!

— Натусь, счас это уже не имеет никакого смысла. Таких — навалом. Если ты очень хочешь, я даже пару раз на родительские собрания схожу. Когда школа замаячит.

— Ха! Храбрый какой, обещать на ту осень лет через восемь! А я вот не хочу регистрировать ребенка как мать-одиночка!

— И где тут проблема? Бери мой паспорт и дуй в ЗАГС. Сейчас все так делают, — порекомендовал Кот, не отрывая глаз от телевизора. — Сама, что ли, не понимаешь — чемпионат мира!

Последняя надежда на законный брак растаяла.

Новое мое положение на время отодвинуло другие проблемы. Тем более что на работу ходить нужно было с прежней силой. И давалось мне это нелегко.

— Просто удивительно, что у вас, в вашем возрасте, не наблюдается никаких патологий, — заявила мне врач-гинеколог, как-то обиженно поджав губы. — У молодых женщин, знаете ли, сплошные патологии, а вы в это время…

Мне стало мучительно стыдно за наглое отсутствие патологий. Но что я могла с этим поделать?

Так я и родила Сашку, без положенных отклонений. Но тут оказалось, что все настоящие проблемы и неприятности у женщины-матери наступают непосредственно после роддома. Не успела я научиться кормить и одевать своего маленького, как он начал чихать. Побежала к врачу, оказалось, что это не очень опасно. Преодолели насморк, появился диатез… Где-то рядом ошивался Кот, но я про него и думать забыла.

Когда Сашке исполнилось пять лет, жить нам стало чуть легче. К тому времени Кот переквалифицировался в «челноки» и возил туда-сюда детали для компьютеров. Наверное, и деньги зарабатывал приличные: ведь вместо игрушек он стал покупать Сашке компьютерные игры. И всё не уходил от нас, несмотря на свой незаконный статус.

Меня мучили дневные страхи и ночные кошмары. Я боялась, что Сашка вырастет хулиганом и двоечником. Что я не смогу выучить его даже в средней школе по причине своей ранней инвалидности, которую я запросто могу получить из-за какой-нибудь новой, неизвестной науке болезни. Или потому, что меня выгонят с работы, а Сашке придется вместо меня зарабатывать на жизнь тяжелым малолетним трудом, так как пенсию по безработице у нас не дают. Или потому — вот ужас! — что я не доживу до его совершеннолетия из-за какого-нибудь несчастного случая.

На фоне этих воображаемых грядущих неприятностей мое желание выйти замуж исчезло без следа. Зато оно вдруг появилось у Костика. Я имею в виду — желание жениться. Он так мне прямо и сказал без всякой подготовки, мол, ребенок у нас общий, кормить его я, его отец, не отказываюсь. И давай, говорит, на основе этого поженимся. Я решительно отказала, и Кот от огорчения впал в запой.

Такова она, жизнь! Пережить одинокую юность, промучиться одной в годы расцвета — и вот награда: в свои пристойные, хоть и перезрелые годы я получила в награду от судьбы немытое и нечесаное нечто, валяющееся на старой тахте в дальнем углу квартиры и лишь изредка открывающее мутные глаза, чтобы поискать очередные припрятанные полбутылки.

Хоть бы мама с папой не заявились в гости, — мелькало в моей голове. Они у меня старенькие — могут не выдержать…

Про дурной пример, подаваемый ребенку, я уж и не говорю. Хорошо еще, что я с ним в свое время не расписалась. С Котом, конечно, а не с ребенком. Впрочем, один черт, хоть с документом, хоть без него — не выкидывать же на улицу человека. Некуда, да и тяжело тащить будет.

Заметила, что Сашка пару раз шмыгнул туда-сюда с кружкой воды. Жалеет подлеца. Вот с этого всё и начинается — с жалости.

Пришла соседка Нинка Власова, поглядела — и махнула рукой:

— И ты еще переживаешь? Твой хоть посуду не бьет и матом не вопит! А я после запоя каждый раз новые чашки покупаю….

— Зачем же ты терпишь?!

— Куда деваться, другого-то нет, — спокойно ответила Нинка, прихлебывая чай.

Эти пять пьяных дней показались мне адским месяцем, а то и полугодием. Потом Кот, наверное, проголодался. Или припрятанные запасы алкоголя у него закончились.

— Нат, пожевать бы чего-нибудь, — словно в подтверждение моих мыслей заныл он.

— Пьяница! — завизжала я неожиданно для себя самой. — Алкоголик, дармоед!..

— Мам, ну успокойся ты, — негромко попросил Сашка, дергая меня за руку. — Он же просто поесть что-нибудь хочет. Я ему сейчас бутерброд сделаю, а ты сиди себе со своим телевизором.

Снова неожиданно зашла Нинка. И принялась меня успокаивать:

— Да не переживай ты так, Натусь. Твой Кот хотя бы с руками, а мой-то всего лишь с головой. Так руки от пьянки не сразу портятся. А с мозгами хуже…

Я так часто переживала (и порой вслух), что стану иждивенкой на шее у Сашки, что бедный ребенок уже в первом классе взял вознаграждение со старушки-соседки за замену электрической розетки. Оплату за услуги в размере десяти рублей. И меня тут же начал сильно волновать моральный облик родного сына.

О том, что его могло ударить током, я беспокоилась гораздо меньше. Как-никак он сын Кота, а того электричеством не убьешь.

Жил Кот по-прежнему с нами. Но я к тому времени уже совсем не хотела быть ничьей женой, а уж тем более женой периодического пьяницы. Но и выгнать его было мне как-то жаль. К тому же, пока я давала уроки чужим детям за деньги, он всё время играл с Сашкой в какую-нибудь технику. А еще Кот научился готовить. Куда денешься — за репетиторство мне хорошо платили, и поэтому времени на возню у плиты у меня не было. От слова совсем.