О бесстрашном добром молодце

О бесстрашном добром молодце
Якоб и Вильгельм Гримм

«Старик имел двух сыновей. Старший был – хоть куда: и разумен и на всякую работу мастер; только один за ним порок водился: трусоват был. Пошлет его отец куда-нибудь вечером, особенно, если дорога лесом или мимо кладбища, – хоть убей его, не пойдет. „Нет уж, батюшка, – говорит, – лучше я днем схожу, а то, еще лучше, брата пошли. Я боюсь!“…»

Братья Гримм

О бесстрашном добром молодце

Старик имел двух сыновей. Старший был – хоть куда: и разумен и на всякую работу мастер; только один за ним порок водился: трусоват был. Пошлет его отец куда-нибудь вечером, особенно, если дорога лесом или мимо кладбища, – хоть убей его, не пойдет. «Нет уж, батюшка, – говорит, – лучше я днем схожу, а то, еще лучше, брата пошли. Я боюсь!»

А младший стариков сын был дурак: ничего-то он сделать путем не умел, ничему выучиться не мог, – за то уж ничего на свете и не боялся. Бывало, начнут над ним парни на улице подшучивать да смеяться, – он плюнет и уйдет от них на кладбище. Там завалится и проспит до утра. Спросят его: «Неужели тебе, парень, не страшно?» А он отвечает: «Да что вы ко мне со страхом пристаете? Какой такой страх, скажите мне, Христа ради!»

Вот, смотрел, смотрел отец на его безделье, да раз ему и говорит: «Эх, сынок; вон ты какой вырос, а ума всё не вынес. Хоть бы чему ты выучился!» А сын ему: «Да вот, батюшка, хочу страху научиться, только никак не могу.» Подвернулся в ту пору на эти его слова пономарь, и говорит отцу; «Давай мне его, старик, на выучку. Страху-то я его живо научу, а может и еще к какому-нибудь делу приспособлю.» Отец обрадовался, что сбудет дармоеда с плеч и отдал его пономарю в науку.

Привел пономарь дурака домой и заставил его вместо себя на колокольне звонить. Прошло сколько-то времени. Вот, раз и приказал пономарь своему ученику пойти на колокольню в самую полночь и ударить в колокол двенадцать раз, а сам пораньше забрался туда, закутался в простыню и стоит, точно мертвец в саване. Пришел парень, ударил раз, ударил два, – глядь, – а в углу кто-то весь в белом стоит. Он перестал звонить и говорит: «Эй, ты, там в углу, выходи сюда, коли ты добрый человек!» Тот молчит. «Эй, выходи, а то с лестницы вниз головой спущу», – опять говорит парень. Тот всё молчит, да на него смотрит, думает напугать дурака, А дурак крикнул ему еще раз, да как схватит его за шиворот, как наподдаст коленкой, – и покатился пономарь вниз с лестницы. Все ступеньки головой пересчитал и ногу сломал, лежит внизу да охает. Отзвонил парень, вернулся в пономарев дом и завалился спать. А пономариха-то знала, куда и зачем муж пошел; ждала его ждала, не дождалась и перед утром уж пошла искать его на колокольне. Глядь, – а пономарь чуть жив, со сломанной ногой лежит под лестницей.

Взвыла тут пономариха, перенесла мужа домой и побежала к дуракову отцу: «Бери своего сына от нас. Вот он что с пономарем сделал!» Взял старик дурака домой, побился еще с ним, побился, да, наконец, и говорит ему: «Одна беда мне с тобою: вот пономарю за леченье заплатил из-за тебя, а толку от тебя никакого. Уйди с глаз моих, живи где хочешь у чужих людей.» А сын ему: «Что ж, батюшка, воля твоя. Пойду по белому свету, может Бог даст, страху научусь, – а уж как хочется ему научиться, и сказать не могу.» – «Эх дурак, дурак, пропадешь ты ни за грош!» – сказал ему отец, дал сколько мог денег и отпустил.

Идет парень путем, дорогою и всё сам с собою разговаривает: «Что за страх такой, – ей Богу, не понимаю. Говорят люди: страшно, жутко, дрожь от страха продирает. Хоть бы мне, когда жутко стало или бы дрожь от страха пробрала. Как бы этому научиться?» Сзади его шел какой то прохожий, услыхал дураковы слова и говорит: «Пойдем, парень, вместе, я тебя страху научу.» Пошли. И говорит парню прохожий: «Видишь, вон на перекрестке виселица, а на ней семеро добрых молодцев разбойничков покачиваются. Садись ты под нее и жди ночи; тут, брат, страху не оберешься.» «Ладно, – говорит дурак, – приходи сюда завтра поутру; коли от твоей науки я страх узнаю, – все деньги тебе отдам, что отец мне на дорогу дал. Вот как!»

Сел парень под виселицей и дожидается вечера. Зашло солнце, подул ветер с полуночи – стало ему холодно. Развел он костер и греется около него, а сам всё на висельников поглядывает, как они качаются, да от ветра поворачиваются. «Эх, – думает, – я тут и у огня никак не согреюсь, а каково-то им там наверху. Дай-ка, я их сюда к огоньку подсажу.» Снял всех висельников и рассадил вокруг костра, чтобы и они погрелись. Глядит парень на свою компанию, а висельники сидят, как он их посадил, молчат, точно воды в рот набрали и вовсе не согреваются, хоть их лохмотья уже тлеть от жару начали. «Эй вы, ребята, – говорит он им, – посторонитесь-ка от огня, не то сгорите!» Те всё сидят не шевелятся. Парень давай им толком объяснять, чтобы огня поостереглись, не то либо обожгутся, либо вовсе сгорят – им же ведь хуже! А они и в ус не дуют: сидят с высунутыми языками, точно дразнятся. Зло его разобрало: «Это что ж такое, – говорит, – я с вами честь честью, а вы, ишь, – господа какие нашлись, и отвечать не хотите да еще дразнитесь. Ступайте к себе наверх, пусть-ка вашу спесь ветер пообдует!» Взял и развесил всю компанию опять на место по порядку, а сам лег у костра и заснул.

На утро пришел к нему вчерашний прохожий за деньгами, и спрашивает: «Ну что, брат, каково?» А парень ему: «Да уж чего, брат, хуже. В какую это ты меня компанию привел? Я с ними и честью и лаской: снял их, посадил погреться, остерегаю: не сгорите, мол, у костра, – а они сидят, молчат да дразнятся. Я их опять и развесил.» Посмотрел на него прохожий и говорит: «Ну, парень, ты либо вовсе полоумный, либо и вправду на тебя страху нет,» – и ушел от него.

Пошел парень один дальше. Шел-шел, и пришел к вечеру на постоялый двор. «Куда, молодец, путь держишь?» спрашивает его хозяин. «Да вот, добрый человек, иду страху учиться,» – и рассказал ему свою беду, что никогда ему ни жутко не бывает, ни дрожь от страха не берет. «Э, да ты вот какой хват, – говорит ему тот, – а у нас как раз по тебе и дело есть. Вот тут неподалеку в глухом лесу стоит старинный замок, а в том замке с незапамятных времен спрятан клад, да такой, что наш король обещал свою дочь в замужество тому, кто этот клад добудет. Только добыть-то его, видно, не легко, потому что сколько удалых-добрых молодцев ни брались за это, ни один жив не возвращался. А и всего дела-то: чтобы переночевать в замке одному три ночи подряд. Кто переночует, да жив останется, – тот и зарок с клада снимет.»

На другое утро пошел парень к королю, рассказал, как ему хочется страху научиться и стал просить позволения попытать счастья. «Что ж, – говорит король, – ступай, добрый молодец, в замок, коли тебе своей головы не жаль. Быть тебе там одному, но можешь с собой взять три вещи, какие сам выберешь.» Молодец попросил дать ему токарный станок с прибором, да слесарные тиски, да рубанок, чтобы ночью от скуки какой работой заняться. Все это перенесли ему в замок засветло, а к вечеру и сам он туда пошел.

Уселся добрый молодец в главной большой зале, развел костер на каменном полу и греется. В самую полночь, только что он стал раздувать пожарче огонь, – вдруг из угла как закричат: «Мяу, мяу! Холодно нам, холодно!»

«Ну, что же вы там орете, – говорит молодец, – идите к огню да погрейтесь.» Только он эти слова вымолвил, – откуда ни возьмись, выскочили две огромные черные кошки: глаза у них блестят, как уголья, жесткая шерсть клочьями, дыбом торчит, и железные когти по каменному полу позвякивают. Сели по бокам молодца и говорят: «А что, приятель, не сыграть ли нам в карты? Выиграешь, – твой клад будет, проиграешь – ну, уж не прогневайся: тут тебе и голову сложить.» «Ладно, – говорит молодец, – играть я охотник, только не с вами!» Схватил кошек за шиворот, завинтил в тиски да как пошел рубанком строгать, – только кожа с шерстью от них полетела. Обстрогал их, как чурки: так, что ни ног ни головы не осталось, и выбросил за окно. Покончивши с кошками, сел молодец опять к огню; пригрело его, да и устал он от возни, – и стало его на дремоту клонить. Оглянулся кругом: где бы прилечь, – смотрит, а в углу стоит большая кровать. «Вот это как раз кстати,» – подумал он, и лег на нее. А кровать как тронется, как пошла катить…. Из-залы в залу, из галереи в галерею, только окна мелькают. Лежит наш молодец в растяжку, держится за края, да покрикивает: «Эх ты! Валяй шибче, по всем по трем!» Носилась, носилась кровать по всему замку, вдруг грохнуло что-то, кровать рассыпалась прахом, и молодец полетел вниз. Тут бы ему и костей своих не собрать, кабы не попался под руку крюк железный. Уцепился он за него, глядит: под ним черный, бездонный колодец, а вверху свет. Вылез он наверх и очутился в той самой комнате, где раньше сидел, «Ишь, – говорит, – окаянная сила, какие над человеком насмешки делает.» Лег у огня на полу и заснул крепким сном.

На утро пришел король с дочерью и придворными. Думал кости бесстрашного молодца собрать; глядит и глазам не верит: он спит себе здоровехонек. Разбудили его, а он говорит: «Эх, беда моя: думал хоть страху научиться, а вместо того только злость разобрала. Что-то завтра будет?» Повел его король во дворец и пировали они вплоть до вечера.

Пришел молодец в замок во вторую ночь. Сел у огня – и опять за свою думушку:

– Эх, кабы меня дрожь проняла, кабы да мне жутко стало, кабы страху мне научиться!.. В самую полночь завыло что-то в трубе, загудело, загремело, всё сильнее да сильнее; вдруг точно гром загрохотал – и из трубы вывалилось к ногам парня полчеловека!

– Ну, – говорит молодец, – а где же ты, приятель, другую свою половину потерял? Это ведь не ладно! – А в трубе вой еще пуще: загремело, застонало и вывалилась другая половина. «Вот, теперь и другая налицо, – говорит парень; – слепляйтесь, братцы, а я дровец подкину, чтобы вам не темно было друг дружку отыскивать» – и подошел к огню. Обернулся, – а половинки уж и срослись в целого человека, и сидит этот человек на его скамейке, страшный-престрашный, как чугун синий, да зубами на него пощелкивает.

– Что это ты, приятель, синий какой, да всё зубами щелкаешь, замерз видно? – спрашивает молодец. Глядь, – а из трубы и другой такой же вываливается. Притащили они вдвоем девять человечьих ног да три мертвые головы, расставили ноги, как кегли, взяли в руки по голове, а третью суют парню и говорят: «Вчера, когда мы кошками были, ты с нами играть не захотел. Так и быть, давай теперь на то же самое в кегли играть!» А парень говорит: «Ну что ж, играть, так играть. Только шары ваши не больно-то круглы… Вы как хотите, а свой я обточу.» Взял мертвую голову, завинтил в токарный станок и обточил накругло, как кегельный шар. Стали играть. У тех головы не обточенные, всё в сторону откатываются, редко когда одну-две кегли собьют, а парень что ни раз – все девять. Совсем было уж он и выиграл, да вдруг – запел петух и всё пропало, точно сквозь землю провалилось. «Ну, что ж, – думает молодец, – хоть время без скуки провел.» Лег и уснул.

На утро пришел король посмотреть, как у парня дело идет, – а он около огня похрапывает. Разбудили его. «Что, молодец, страшно было?» – спрашивает король. «Какой же это страх, Ваше Величество, в кегли играть; да и игроки-то неумелые, чуть партию у них не выиграл. Нет, видно не научиться мне страху!»

Пришла третья ночь. Сидит молодец в замке у огня, костер помешивает, а сам всё о своей беде думает: нет на него страху да и полно! Вдруг тихо распахнулась дверь и вошли шесть скелетов в саванах, с свинцовым гробом на плечах. Поставили гроб на пол и ушли. «Э, – думает молодец, – уж не братца ли моего двоюродного ко мне попрощаться принесли. Ведь он совсем помирал, как я из дому ушел.» Открыл он гробовую крышку, – видит, лежит в гробу человек: глаза закрыты, вытянулся, холодный…. «Помер, знать, бедняга, – говорит парень. – А может и нет?… Дай-ка я тебя, братишка, погрею.» Подошел к огню, погрел руки, приложил к лицу мертвеца, – нет, не согревается. Вынул его из гроба, посадил рядом с собою у костра, отогревал, отогревал, – нет, всё холодный. «Стой, – думает, – сделаю-ка вот как.» Приволок гроб к самому огню, положил мертвеца в гроб, улегся и сам туда же, укрыл и себя и мертвеца с головою, и давай дышать на него. Вдруг мертвец пошевелился, повернулся и схватил молодца руками, как клещами, за горло… Как рванется от него парень, – сразу выкатился из гроба, а свинцовая крышка – хлоп! – и накрыла гроб наглухо. Еще бы полсекунды – и не видать парню света белого. И так у него каблук с правой ноги краем гробовой крышки, как ножом, отрезало. Завыл мертвец, заскрипел зубами, и гроб сгинул.

«Тьфу ты, окаянный! – говорит молодец. – Еще двоюродным братом называется. Только каблук из-за тебя испортил, а страху вовсе нет никакого!»

Вдруг загремело, загрохотало, дрогнул каменный пол, раздался в стороны, и из под пола точно вырос страшенный старичище, с добрую сосну ростом и с длинной до земли седой бородой. Шагнул к молодцу и говорит: «Это ты, тварь, нигде страха не отыщешь? Вот я тебе покажу страх, как выбью из тебя вон твою душеньку поганую.» «Ну, чья душа поганая, это еще бабушка на двое ворожила, – отвечает молодец; – а коли дойдет до дела, так мы еще потягаемся, – кто из кого дух раньше вышибет.» Старик даже удивился: «Это ты-то со мной тягаться вздумал? Пойдем, я тебе мою силу покажу.» И повел молодца разными подвалами, ходами да переходами. Пришли они в кузницу: в горне огонь горит, на огне железные прутья, добела раскаленные лежат. Поднял старик топор, размахнулся и сразу разрубил большую железную наковальню, что стояла против горна. «Ну что, видишь, какова моя сила?» – спрашивает. А парень заприметил, что старикова борода концом упала в разруб, что старик сделал на наковальне, – и говорит: – «Эка невидаль! Да я так ударю, что ты и наковальни-то потом не разыщешь: вдребезги разлетится.» Схватил топор, да как рубнет по самому тому месту, где старик ударил, – и защемил его бороду в наковальню накрепко, а сам выхватил из горна каленый прут и давай старика прутом подвивать. Бил, бил, пока тот не ослабел вовсе и не взмолился: обещал показать, где клад схоронен. Вытащил молодец топор из наковальни и повел старика за бороду, – а тот уж смирно идет и дорогу ему показывает. Пришли в подвал, весь полный золота. «Вот, – говорит старик, – клад, который мы столько лет стерегли. Бери его себе.» Тут запел петух и старик сгинул, точно его и не бывало.

На утро пришел король с дочерью и со всеми придворными в замок, увидал подвал с золотом, обрадовался и говорит: «Исполать тебе, добрый молодец, за то, что клад отыскал и замок от нечистой силы избавил. Бери себе мою дочь в жены.» «Что же, – отвечал молодец, – на это я согласен. Только всё-таки страху-то я не научился. Приносили сюда покойника, моего двоюродного брата, да старик какой-то, бородач, приходил, – а страху никакого не было.»

Золото достали из, подземелья, отпраздновали свадьбу, и зажил молодец по-королевски. Чего бы, кажется, не доставало, – а ему всё неймется: знай свое твердит: «Эх, кабы только узнать мне, как это жутко бывает, да как это дрожь от страха пробирает?» Надоело это его молодой жене, вот она раз приказала наловить полное ведро пескарей и когда муж спал, сразу окатила его холодной водой с пескарями. Пескари забились, запрыгали у него по голому телу, а он как вскочит, да закричит благим матом: «Ух, батюшки, вот жутко-то, вот дрожь-то пробирает! Просто зуб на зуб не попадет. Так вот он какой страх, – больше не хочу узнавать! Довольно!» Так вот наконец и узнал страх бесстрашный добрый-молодец.