Матильда. Тайна дома Романовых

–Что вы?! Гейша не может вступать в близость, это же не дзеро!

–Не понимаю я этого, не понимаю, – отчаянно шептал он, снова и снова приближаясь к Моороке. – Только знаю, что ты для меня и есть тот клин, который выбьет из головы воспоминания о ней…

Моорока заплакала, тяжелые горячие слезы покатились по ее щекам.

–Ничего не выйдет, так ничего не получится.

–И все же надо попробовать, – срывая с нее красивое шелковое кимоно и повалив на ковер, страстно шептал Наследник, покрывая поцелуями ее нежную и тонкую кожу…

Их страсть озарила громкими звуками голоса и бьющихся в исступлении друг о друга тел едва ли не весь квартал. Израненный снаружи и изнутри долгим расставанием с любимой, Ники словно бы вымещал на ее хрупком тельце всю свою боль, весь свой гнев. А она только умывала его слезами и уносила на вершину блаженства – такого, какого он не испытывал ни с одной дворцовой фрейлиной…

Уже наутро Его Величество повелел прервать визит и вернуться. Против воли царственного и авторитарного отца Ники ничего не мог, да и не желал возразить – все равно смотреть в глаза этой дивной восточной принцессе после того, что он с ней сотворил, он уже не мог. Сидя на борту крейсера «Азов», который должен будет унести его во Владивосток, он писал японскому королю:

«Прощаясь с Вами, Ваше Величество, я не могу не выразить подлинную благодарность за добрый приём со стороны Вашего Величества и Ваших подданных.

Я никогда не забуду добрых чувств, проявленных Вашим Величеством и Императрицей. Глубоко сожалею, что был не в состоянии лично приветствовать Её Величество Императрицу. Мои впечатления от Японии ничем не омрачены. Я глубоко сожалею, что не смог нанести визит Вашему Величеству в императорской столице Японии…[3 - Накамура С. Инцидент в Оцу и японское правосудие // Японцы и русские. Из истории контактов / Общая редакция д-ра ист. наук Б. Г. Сапожникова. – М. : Прогресс, 1983. – С. 242—253. – 304 с. – 50 000 экз.]»

Все же Ники уплывал с легким сердцем. Бог с ними, с ранами, на теле молодого еще человека они срастутся быстро. А все же Георгий был прав, подумалось ему, – что-то от дракона и впрямь поселилось в его сердце, после появления того рисунка. Он стал настойчивее, жестче и прямолинейнее, что ли. Такой человек, пожалуй, сможет управлять государством…

А главное – он знал, куда, а вернее, к кому он отправится первым делом. И уж теперь неприступная полька не сможет одолеть его натиска, после столь долгого расставания он добьется своего.

Глава III.

Любовный недуг

Чудовищность во всех ее проявленьях врывается в страшные жесты Гортензии. Ее одиночество – эротический механизм, ее усталость – динамичность любви. Во все времена она находилась под наблюдением детства, эта пылающая гигиена рас. Ее двери распахнуты перед бедою. Там мораль современных существ воплощена в ее действии или в страстях. О ужасное содрогание неискушенной любви на кровавой земле, под прозрачностью водорода!

Артюр Рембо, французский поэт[4 - Рембо А. Озарения. Опус XXXV. H. – 2015, город Москва, издатель Литагент «Написано пером», isbn: 978-5-00071-387-7.]

4 августа 1891 года, Красное Село

В первый же день после прибытия Ники отправился на спектакль в Красное Село. Театр был перестроен под основательное здание, и теперь труппа выступала в нем круглый год. Давали оперу «Мазепа», в одной из главных ролей, конечно, была его милая маленькая пани. Влюбленные были рады видеть друг друга даже через рампу, но после, оставшись за ужином в компании Михайловичей – детей великого князя Михаила Николаевича, Сергея и Саши (Сандро), – и улучив момент, все же объяснились друг перед другом в несколько надрывном тоне.

–Ты как-то холодна ко мне, – подметил Наследник, не сводя глаз с Мали. Она свои упрямо прятала. – Что случилось?

–Однако, твой вопрос звучит даже оскорбительно. Тебя не было 9 месяцев, ты не написал мне ни одного письма, а после являешься как снег на голову и удивляешься, почему я растеряна в своих чувствах и в своем к тебе отношении?

–Видишь ли, я порывался тебе написать несколько раз, но всякий раз меня останавливала неопределенность в наших отношениях. Я все же государственное лицо, и моя корреспонденция не является только моим, интимным делом. Я писал papa en mama, это понятно, они все же мои родители. А ты? Кто ты мне на сегодняшний день? Как воспримут, если в Зимнем или в Аничковом узнают, что я пишу тебе?

–Интересно… – задумалась Маля. – В чьих же руках изменить ситуацию? Кто может на нее повлиять? Не мы ли сами?

–Именно так. И я вернулся в твердой уверенности, что нам пора это сделать. Я думал о тебе каждый день, если не каждую минуту. Ты не выходила из мой головы, не давая думать о государственных делах, бывших основной целью моего пребывания в Японии. Однако, тамошний колорит… Ты только посмотри, что я сделал, – он закатал рукав, демонстрируя Мале красивую татуировку, ставшую вечной памятью о пребывании в Стране Восходящего Солнца. Она ахнула – как и он, ранее она никогда не видела таких изображений на теле человека. – Тебе нравится?

–Не то слово… Но почему дракон? Он ведь не имеет к российским традициям никакого отношения.

–Не знаю, – пожал плечами Ники. – Мне вдруг подумалось, что такая татуировка сможет сделать меня более серьезным, жестким, настойчивым человеком.

–Но ведь не все должны быть такими. Ты мне нравишься и в своей теперешней ипостаси…

–Зато себе не всегда нравлюсь.

Подали кальян. Восточное развлечение было одним из любимы для юного Николая Александровича. Вместе с кальяном в комнату вернулись Михайловичи. Сандро в шутку сказал:

–Все флиртуют! Нет, ты посмотри на них, все-то они флиртуют! А ну, как царь-батюшка узнает обо всем! Несдобровать вам, господа любовнички, а?

Никто не воспринял его тираду всерьез, да и сам он, казалось, понимал всю абсурдность сказанного, так что громко расхохотался и уселся за стол. Стол был накрыт прямо в уборной Мали, разве что ухаживать за ним просили дворцовую свиту Наследника, часто разъезжавшую с ним. Это были несколько гусар, которых Маля еще толком не знала, но которые иногда, в зависимости от благорасположения наследника престола, могли сесть с ними за стол. Мале было все равно – главным для нее по-прежнему оставался Ники.

Вскоре ужин закончился, и члены компании оставили влюбленных вдвоем. Напор, который цесаревич демонстрировал своей пани, был ей приятен, но и настораживал в то же время. С одной стороны, она была влюблена, как и он, и такие проявления чувств импонировали обоим. С другой – она корила себя мысленно за то, что, несмотря на девятимесячное молчание с его стороны, ведет себя доступно по отношению к нему. Меж тем, вскоре эти мысли ее улетучились…

Да и разве могло быть иначе, когда губы любимого были так близко, а его руки так нежно ласкали ее заждавшуюся плоть? Он был у нее первым, часто думал об этом по дороге сюда и не вполне находил себе оправдание, но ничего не мог с собой поделать. Некстати надетый кринолин был разорван в порыве взаимной страсти – никто и не знал, кем именно. Оба жаждали отдаться скорее порыву, о котором Маля только еще мечтала, а Ники страстно желал…

А уж после предаваться ласкам и смотреть друг другу в глаза –то, что оба так любили делать.

–Интересно, – все шутила она, – что ты станешь делать, коль скоро я рожу от тебя ребенка?

–Я буду самым счастливым человеком на свете, только после того, что было, это сразу не получится.

–Почему?

–У тебя все случилось первый раз, такова уж наша анатомия…

–Но ведь не последний?

–Как ты можешь говорить такое? Я налюбоваться на тебя не могу, надышаться тобой…

–Когда же мы увидимся вновь?

–Еще не знаю. Нам с отцом предстоит путешествие в Данию до конца года. Уезжаем, наверное, завтра или послезавтра. Потому тебе придется еще немного подождать – но совсем немного. Ведь эта короткая разлука уже не способна повлиять на наши чувства?

–Нисколько, – Маля отвела глаза. Ей не хотелось ранить его, но и самой было не по себе от вечных расставаний с объектом своей страсти. Конечно, она понимала, что Ники как государственное лицо и будущий царь будет много разъезжать по миру по государственным же делам. Понимала она и то, что, скорее всего, вместе им быть не придется – еще не знала русская история браков царей с дворянами, а не с представителями правящих же родов, и нарушение этого правила могло стоить трона Наследнику. Однако, разве разумом живет влюбленное сердце? Ему вечно жизнь видится не такой, какая она есть на самом деле, вечно оно пребывает в облаках выдуманных им самим фантазий и образов, вечно грезит, а грезы, как известно, далее всего отстоят от жизни земной. И когда видишь это, детская обида подкатывает к горлу и хочется возопить от несправедливости!

Ники почувствовал ее обиду и недовольство, снова крепко обнял ее.

–Ну перестань, прошу тебя. Мы пережили и куда более долгое расставание. А они, как известно, только укрепляют настоящую любовь…

Последняя фраза понравилась ей, она улыбнулась. Он почувствовал, что может ехать со спокойным сердцем. Правда, теперь ему придется ей часто писать, но это было ему скорее в радость, чем в обузу.

Вскоре он и впрямь уехал. Мале было все труднее скрывать свои переживания по этому поводу, и она, не имея возможности откровенничать об этом с родителями (по понятным причинам), решила поделиться ими со своим крестным. Поль Сракач был владельцем большого петербургского магазина нижнего белья «Артюр». Профессия обязывала его быть человеком легкого нрава, свободно сходиться с самыми разными людьми и уметь втираться в доверие. Последнее удавалось ему особенно хорошо. Он был крестным Мали, но с ее родителями они последнее время общались все реже – по закоснелому мнению отца Мали, владелец салона нижнего белья не может быть высокоморальным человеком, каким был сам Феликс Янович. Между тем, если кто и мог понять страдания молодой девушки, влюбленной в персону такого уровня, то это, без сомнения, был Поль.

–Ах, Поль, – разоткровенничалась Маля за чаем, сидя в его большом красивом доме возле Адмиралтейства. – Если бы ты только знал, какие душевные муки я переживаю сейчас только от того, что не могу поделиться охватившей меня страстью…

–Да уж кто ж не знает? – хохотнул розовощекий франт, сидевший напротив нее, и никак не похожий на человека, годившегося ей в отцы.

–Ты что? Что ты говоришь? Откуда кому что может быть известно?

–Не знаю, как в Париже или в Москве, а в Санкт-Петербурге подобные сплетни разносятся достаточно быстро. И господин Суворин, и генеральша Богданович уж сообщают свету о твоих взаимоотношениях с цесаревичем.

–Вот уж действительно говорят, лучше грешным быть, чем грешным слыть… – в сердцах опустила глаза Маля.