Охота к перемене мест. Повести и рассказы

– У него поршневая полетела.

Поначалу Николай хотел было монкировать своей работой, которой, судя по описанию технической неисправности, предстояло немало, но потом решил, что безделье и наплевательское отношение к работе не красит истинного самурая, и решил покинуть свое убежище.

Окинув опытным взглядом механизатора мотор комбайна, Николай изрек:

– Она из-за ремня полетела. Ремень новый надо.

– А где ж я тебе его возьму?

– А я откуда знаю? Я тебе что, завсклад?

– Да ладно, Колян, может хомут?..

– Нет, говорю тебе. Хомут вылетит, опять сюда приползешь, я виноват буду. Мне крайним быть не с руки. Иди ищи новый ремень, я переставлю.

– Ремень я и без тебя переставлю.

– Ну а чего тогда приперся? Чего отвлекаешь от работы? – Николай потряс в руке книгой Мисимы, с которой не расставался уже третий день.

– Пошел ты, – плюнул под ноги Степаныч и ушел. Вернулся через пару минут в компании бригадира.

– Орлов! – панибратски начал тот.

– Чего тебе?

– Ты чего ему хомут не поставишь?

– Пускай сам ставит, стукач вшивый. Мне потом крайним быть не надо.

– Ты как базаришь?

– А как с вами, со стукачами, базарить?

Замолчал бригадир.

Свидетели разговора – шофера и механизаторы – все вмиг приняли сторону Николая. Водитель комбайна Плешивцев предлагал ему отступить от трудовой дисциплины – вместо починки неисправности сделать вид починки, попытаться обмануть машину в надежде проехать лишний круг и свалить побольше пшеницы, перевыполнив плановую норму. Не думая при этом, что машина откажется работать или перенесет новую поломку. И тогда придется вовсе снять ее с пробега, а дневная норма не только с профицитом – а и вообще не будет выполнена. Николай же подумал об этом и начал отстаивать свою правоту известными ему способами.

– Да ты чего?! Уборка идет, страда! Я тебя за саботаж сейчас… Уволю…

– Не ты принимал – не тебе увольнять. Айда к председателю, пускай он разбирается…

Ропот поднялся в народе. Бригадир почуял, что все может закончиться для него печально, и, отведя Степаныча в сторону и что-то ему нашептав, покинул поле сражения. Плешивцев вернулся к товарищам не солоно хлебавши.

– Нажаловался? – улыбаясь, спросил Николай. – Доволен? Вот теперь сам что хочешь, то и делай. Айда, мужики.

Ушли, оставив нерадивого комбайнера наедине с механизмами, собравшиеся ронины. Обступили в дороге Николая – каждый считал своим долгом выразить ему свою солидарность, почтение, уважение. А он лишь упивался своей правотой и тем весом, который только что набрал в глазах товарищей. Что же помогло ему это сделать? Слепому видно, что внутренняя глубина, преисполненность уверенностью в собственных силах. Он же списывал все на книгу, не переставая мысленно хвалить ее за собственные достижения. «Блажен, кто верует, тепло ему на свете…»

В другом рассказе, что содержался в ней, описывал Мисима сцену совокупления самурая со своей женой. И так захватила она Мисиму, такое на него произвела впечатление, что он решил сегодня же повторить со своей супругой Ниной все в точности по тому сценарию, которому следовал великий японец.

На календаре была пятница – в этот день скромный механизатор колхоза имени Брежнева обычно возвращался домой за полночь и в изрядном подпитии, и ему бывало явно не до плотских утех с любимой женщиной. Первое время после брака, лицезрея его подобные состояния, она еще возмущалась, сейчас же практически привыкла к такому положению дел. Однако, сегодня он решил удивить ее и самого себя – и вернулся домой в шесть вечера и трезвый.

– Чего это? – с порога подозрительно спросила Нина, сжимая в руках тряпку – вечер пятницы как время для нее абсолютно никчемное, она привыкла проводить за домашними хлопотами.

– Того, – хитро улыбался Николай.

– Чего того?

– Ты это… не хочешь… супружеский долг там выполнить, всякое такое?

– Хе, – хмыкнула она, – чего это на тебя вдруг нашло?

– Ты против? Ладно, пойду бухать…

– Нет, нет, стой! Айда…

Через полчаса ее криками была озарена вся округа. Прежде не баловавший ее таким вниманием супруг сегодня задал ей такого перцу, что хоть святых из избы выноси. А спустя два часа, довольные и предельно утомленные, лежали они в объятиях друг друга. Николай покуривал и рассказывал Нине о чудесном превращении, произошедшем с ним и длящимся последние несколько дней.

– Ты понимаешь… У них, у самураев, особая культура энтого дела существовала…

– Чего?

– Ну жахались они по-особому. Культурно что ли. Вежливо. Жену свою уважали.

– Хорошо бы…

– Дура! А я тебя, что, не уважаю?

– Ой, Коленька, ну что ты, ты прямо очень очень меня уважаешь… Спасибо, родной, я на небесах…

Утром следующего дня Нина рассказала о метаморфозе своим подругам – и те, понятное дело, начали третировать своих мужей за отсутствие подобных же ласк с их стороны. А потому утро понедельника началось для Николая с расширенного приема граждан. Причем, внеочередного.

– Ты как это, с Нинкой?

– Чего?

– Ну как ты ее в пятницу отметелил-то?

– Да так. Пришел, раскорячил, да и понеслась, – похвалялся Николай.

– А чего нашло-то на тебя?

– Книга, говорю вам, все книга. Интересная жуть.

– А там чего, и про шуры-муры есть?

– Там все есть, – многозначительно, затягиваясь папиросой, отвечал Николай. – От батона до гондона. Я тебе говорю.

С вожделением смотрели товарищи на томик, сжимаемый Николаем в руках, но ни у кого не было желания попросить почитать его – ведь это требовало усилий. Иное дело, что теперь среди них появился своего рода пророк, человек, который сам обладает высшим знанием и научит их, как себя вести в каждой конкретной ситуации, чтобы выходить из нее с достоинством. И потому испытываемое ими вожделение к незнакомому имени «Мисима» постепенно спроецировалось на самого Николая. И вскоре заменит ему имя. А еще раньше тот немой трепет, что питают односельчане к этому просветленному человеку, получит свое оправдание – да не один раз.