Охота к перемене мест. Повести и рассказы

– Знамо, председатель мудак, не платит…

– Да? Председатель?

– А кто ж еще? У самого-то закрома набиты, дом – полная чаша, а мы последний хрен без соли доедаем из-за его сквалыжности…

– А может, в нас дело?

– Ты к чему клонишь?

Николай затушил сигарету. Разговор предстоял обстоятельный.

– Я вот читал. Знаешь, как у них, у японцев-то заведено…

– Да чего ты все со своими японцами?! Тоже мне пример для подражания нашел…

– У тебя есть лучше примеры?

– Ну а чего японцы-то?!

– Ты посмотри, как живут люди! Какие технологии у них! Не хочешь так жить? А? не хочешь? Говори, мать твою!

– Хочу, но… Как же начать-то?

– А вот… С себя надо начинать. У них там всегда правило такое – если хочешь менять обстоятельства своей жизни, начинай с себя. У них там если компания начинает плохо работать, директору зарплату срезают…

– Директору? Это как? – слабый ум Михалыча отказывался понимать принцип работы японских промышленников.

– А так. Рабочие собираются, голосуют, и срезают ему зарплату. Вот так.

Николай был частично прав – почерпнутый им из книги великого японца пример с кадровой политикой крупных предприятий Страны Восходящего Солнца действительно отмечается до сих пор сокращением фонда заработной платы руководящих работников в случае финансового кризиса. Но вот вторую часть повествования он несколько исказил – подчиненный априори не может изменить условия труда начальника: ни в России, ни в Японии. Сложно сказать, что руководило им при произнесении этих слов – то ли скрытое, заложенное на генном уровне, казачье удалое желание руководить массами и своей рукой вершить справедливость, то ли прочитанные в книге новости о членстве Мисимы в организованном им военизированном «Обществе Меча». Но – так или иначе – он изрек эту фразу, тем самым наделив ее жизненной силой. И теперь отступать было некуда. Тем более, что глаз Михалыча загорелся.

– Это ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что власть в наших руках!

– Эка куда загнул! Это мы и председателю указывать, значит, право имеем?!

Здесь Николай застопорился – в книге ничего не было сказано о юридических правах, и потому здесь заговорщикам нужно было квалифицированное мнение третьего лица.

На его роль был избран Синдеев – как теперь говорят, «мутный тип» с затуманенным прошлым, из которого было известно, что в молодости отбывал срок за кражу; нигде не работал, но всегда жил в достатке (из чего проистекал вывод о нечестном характере заработка); слыл человеком умудренным и даже, возможно (сплетни глупых баб) наделенным какой-то магической силой.

– Мы тут это, Семеныч, подумали… Зарплату в колхозе не платят…

– Денег не дам.

– Да нет, мы не об этом. Мы о том, что менять ситуацию надо.

– Ну… А от меня чего хотите?

– Как думаешь, имеем мы с мужиками право возмущаться и даже… меры принять?

– Какие это меры?

– Ну, предъяву выкатить председателю! – сказанное Николаем казалось таким пафосным и горделивым, что он произнес эту фразу с выражением какого-то особенно глубокого удовлетворения и мужественности на лице. Но, повстречавшись со взглядом Синдеева, стушевался и опустил глаза.

– А почему нет-то? Вы же – члены колхоза. Пайщики значит. Так?

– Ну.

– Значит, имеете право в любой момент общее собрание провести и принять любое решение на нем. Конечно, если большинство за будет.

Мужики переглянулись, довольно улыбаясь друг другу.

Михалыч пододвинулся ближе к хозяину дома, чтобы развить мысль:

– Слушай, Семеныч, насчет денег мы поняли… А пузырь самогона не дашь до понедельника?

Синдеев, помимо глубоких правовых и житейских знаний, обладал также знанием боевых искусств Древнего Востока, коим обучился в юности во время службы на подводной лодке в территориальных водах Эстонии, славной своими носителями корейских боевых традиций. А потому, когда вопрос посетителя казался ему оскорбительным, он без предупреждения вскакивал со своего места, выкрикивал некий победный клич типа «Хажжиме!» и наносил спутнику удар ребром ладони в лоб. Удар не сильный, но по манере исполнения столь пугающий, что даже самые отчаянные деревенские храбрецы, столкнувшись с этой боевой машиной на двух ногах, ретировались. А вы бы не ретировались, если бы после такого удара нанесший его стал бы подпрыгивать на одной ноге и причудливо раскидывать изломленные в локтях руки в разные стороны, то воздевая голову к небу, то опуская ее в пол и бормоча под нос себе какие-то малопонятные заклинания?! То-то же, страшно. Вся эта церемония и отличала, по мнению Синдеева, мастера боевых искусств от обычного селянина.

Конечно, Николай много раз видел па Джеки Чана в американо-китайских боевиках, и подергивания Синдеева мало их напоминали, но в деревне никто не умел и этого, а потому, несмотря на воспроизведенные им в отношении Михалыча столь противоречивые жесты, гости решили покинуть дом хозяина после первого же воинственного предупреждения.

Обратный путь Михалыч посвятил обсуждению своего унизительного поражения с самим собой, а Николаю не давали покоя более глобальные мысли.

– Ну как он меня, Колек! Да я его сам если что! Ну ты же меня знаешь!

– Ага… Да, да,.. – бормотал Николай, окидывая Михалыча отсутствующим взглядом. – Точно! Общее собрание надо провести!

Всю ночь Микола и Сергей Михайлович старательно рисовали объявления, а к утру отправились к базару, кинотеатру и зданию правления, чтобы расклеить плоды своего труда, доведя до сведения односельчан важную информацию.

– «Сегодня, в 19:00 будет собрание колхозников. Повестка дня: решение вопроса с зарплатой. Докладчик Орлов. Явка строго-настрого обязательна!» – председатель держал в руках сорванное объявление и мало чего понимал во всем происходящем. Единственное, что он четко понимал – так это то, что проведению сходки надо помешать. Однако, волна народного гнева уже начала подниматься в Ясакове, и одному человеку было не под силу ее остановить.

В 19 часов народ собрался в клубе. Стихийные собрания не были здесь редкостью – народ частенько бывал недоволен своей жизнью, и собирался, чтобы «выпустить пар». Потому председатель колхоза не сильно испугался свершившемуся факту собрания – так, что даже носа на нем не показал. «Пущай, поорут да разбредутся».

Начиналось все и впрямь как всегда. Николай прошел в центр зала, поздоровался с одним, с другим, у третьего попросил семечек и не сходя с места стал их грызть, с четвертым вышел покурить… Вернувшись, застал собравшихся в смятении.

– Ну ты чего, Орлов?! Давай уже, речь толкай, а то корову доить пора!

– Спокойно, товарищи!.. – хотел начать свою речь Николай. – Всем нам известна ужасающая ситуация с зарплатой. Ее нужно решать – это понимает любой. Но сами мы не в силах ничего изменить, хотя – по старой японской традиции – изменение мира начинается с нас самих. Что мы можем сделать, чтобы хоть как-то повлиять на сложившееся положение вещей? Снять председателя? Нет. Лишить его имущества? Нет. Заняться самоуправством и расхищением? Тоже нет. Тогда локаут. Не выйдем на работу до полного погашения задолженности! Мы, бригада МТС, объявляем о бойкоте работы колхоза до расчета с нами!..

– Мужики!.. Тут с зарплатой беда… Так мы тут с Михалычем подумали… Может, ну его нафиг, а?! Забьем на работу, да и все! И пускай ищет, где хочет! Сам-то вон… а мы-то вон… Ну, правильно я говорю? – услышали все остальные.

Одобрительное улюлюканье было ему ответом. И еще был шанс председателю возликовать, был шанс оставить слова словами, если бы не следующая его фраза, вкорне изменившая отношение его к жизни, отношение к нему односельчан, отношения всего происходящего в Ясакове последние 20 лет…

– Кто за?! Прошу голосовать!

Народ опешил. Но уже спустя несколько мгновений первые руки согласных с таким революционным предложением Николая Орлова стали как по мановению волшебной палочке взмывать ввысь, и вскоре уже лес рук устлал кажущийся безжизненным зал заседаний.

На том и порешили. Утром следующего дня на работу не вышла бригада МТС. К вечеру забастовали доярки. Через день их примеру последовали комбайнеры. Председатель взвыл. Но вскоре, применив здравое разумение, пришел к такому выводу: «Кто замутил – тот пусть и разгребает», и вызвал Орлова со-товарищи (с инициативной группой к себе).