Эхо тишины

– Думала, разучилась и забыла. – Пауза. – Странно, до слов Алексы я и не замечала здесь пианино.

Мальчик осматривает в который раз помещение, надеясь найти что-нибудь новое. Как книгу, которую обнаружил в углу на полочке. Маленькое сердечко билось часто-часто, пока он разглядывал, крутил-вертел неожиданный подарок. Прямоугольной формы в зелёной бумаге с блёстками и маленьким цветастым бантом. Настоящий подарок, как на Рождество! И определённо книга! Для Генри они всегда были лучшим подарком. «Корабли мира. Разновидности. Морские термины». Теперь он не выпускает её из рук.

1.2

Если бы мне доверили придумать наказание для заключённого, которому сложно передвигаться и выполнять физические упражнения, я бы выбрала безделье. Невозможно передать, каково это, когда совершенно нечем занять себя. В тюрьме они могут работать и тренироваться, например. Рисовать на стенах, общаться с другими, звонить домой родным – тоже дело. Если всё, что ты можешь себе позволить, это слегка поменять положение пока лежишь, то готовься к худшему.

Через три дня такого весёлого развлечения ты просишь хотя бы телевизор в палату.

– Нет, пока нельзя.

– Пожалуйста!

– Нет. На самом деле, у нас просто нет лишнего телевизора. Почитай книжку, милая моя.

И шарк-шарк по коридору. Сиделка у меня хорошая, только вот очень старенькая, и поговорить нам не о чем.

Я закрываю глаза. Спать не получается. Кажется, что выспалась на две жизни вперёд.

Постепенно привыкаешь к режиму. Ранний подъём – приём лекарств. Затем можешь немного подремать, а после – завтрак. Врачи хвалят, что быстро идёшь на поправку. Не умываешься, потому что нет пока возможности добраться до туалета. До обеда около четырёх часов. Стыдно, когда помогают оправиться, подмывают, не смотрят при этом в глаза. Не думаю, что кто-то привыкает к этому, сколько бы тут ни находился.

Обед. Приём витаминов. Разговор с медсестрой, а после этого осмотр врача. Да, всё хорошо. Нет, ничего не болит. Надоело лежать. Что? Я скоро смогу гулять?! Здорово, а когда? Ясно. Почему такая грустная? А вы тут сами лежали? Всё же улыбаюсь – доктор шутит взрослыми шутками, но мне всё равно смешно. Классный мужик!

Ближе к трём часам дня плавится мозг, и ты просто жаждешь, чтобы кто-нибудь пришёл. Примерно к этому моменту как раз заходит мать или отец. Они пораньше отпрашиваются с работы, чтобы сразу приехать ко мне. Дважды посещают незнакомые люди в полицейской форме. Они интересуются всеми деталями происшествия. Ничего связного сказать не могу, в памяти пробел. В очередной раз за день у тебя спросят, как себя чувствуешь. В очередной раз ответишь – хорошо. Начинаешь ненавидеть это слово «хорошо». Перестаёшь понимать, что оно значит вообще.

Приятнее всего, если приходит сестрёнка. Специально выбирает такой момент, когда нет родителей, особенно матери. А ещё, она может навестить даже утром, убежав с занятий. На целых полчаса я могу забыть, где нахожусь и в каком положении. Когда она рядом, я совсем теряю счёт времени, и потом, видя, что проходит только тридцать минут, понимаю, что мне они кажутся целой вечностью.

Так продолжается изо дня в день, раз за разом, раз за разом.

Сутки слипаются в одну смазанную полосу.

Но через какое-то время приходит мой доктор. Он улыбается, будто знает тайну и хочет ей поделиться.

– Я уверен, вопрос «Как ты себя чувствуешь?» уже набил оскомину. – И смотрит в медкарту.

Он так и говорит, «набил оскомину». И где только выражение подцепил?

– Да.

– Тогда я хочу тебя удивить. Ну, что ж, думаю, тебе можно потихоньку выбираться из постели.

Я теряюсь с ответом. Неужели меня выписывают? Но ведь встать я по-прежнему не могу. А ещё есть вещь, в которой страшно себе признаться. Я не чувствую ног.

Улыбаясь, он зовёт медсестру и продолжает с теплотой на меня смотреть. Несколько долгих минут, и скрипит дверь в палату. Доктор придерживает её, чтобы пропустить сначала кресло-каталку, а затем ухаживающую за мной старушку.

– Ну, давай попробуем?

Я молчу. Сердце вдруг начинает биться в дикой истерике.

– Нет.

Он приподнимает брови:

– Не хочешь? Но в этом нет ничего зазорного.

Он продолжает говорить что-то ещё, а я только молчу и таращусь на кусок металла с мягкой обивкой. Не могу поверить, что придётся передвигаться так. Этого просто не может быть. Выходит, теперь я калека? Как? За что? Почему мне никто не сказал раньше? Я отворачиваюсь, глотая слёзы.

Доктор просто выходит, уводя за собой женщину. Я остаюсь плакать в одиночестве.

***

Я смогу ходить примерно через год. Так он мне сказал. Пока что временно придётся обходиться коляской. Но это всё пройдёт, нужно только потерпеть. Конечно, из-за травм необходимо оформить инвалидность. Но это ничего, не страшно. Зато можно экономить на транспорте.

Все удивляются и хвалят меня, какая молодец, хорошо держусь и быстро поправляюсь. Но кресло я пока не трогаю. Страшно. Обещаю себе, что завтра обязательно попробую пересесть сама, потому что чувство стыда во время мытья гораздо сильнее небольшого неудобства передвижения.

Полночи не могу уснуть. Не могу представить себя на колёсах. Не могу представить, как передвигаться по дому. Не могу представить себя в школе в таком виде.

В какой-то момент, прямо посреди ночи, собираюсь с силами. Сажусь, опираясь на руки. Коляска – вот она, рядышком с кроватью. Медсестра, словно специально, оставила поближе. Тогда я глубоко вздыхаю и подтягиваю её ещё ближе. Сползаю на край, спускаю ноги. Они стали невероятно худыми, косточки выпирают. Делаю глубокий вдох и дёргаюсь вперёд.

…Лежу на полу и рыдаю. Ушибла локти и подбородок. Так проходит какое-то время, пока я не замерзаю на холодном линолеуме. Запах хлорки бьёт в нос. Только сейчас понимаю, что если бы кто-то меня услышал, то позора я бы не пережила. Лёжа на спине, стучу кулаком по полу, но негромко, пытаюсь разозлить саму себя.

Опять сажусь, вытягивая непослушные конечности, только таким образом, чтобы опереться одной рукой о край кровати, а второй – о сиденье коляски. Делаю усилие: напрягаю руки так, что мгновенно бросает в пот. Похоже, я слишком слаба. Локти не разгибаются. Падаю обратно, и теперь болит зад.

Чёрт-чёрт-чёрт!

На этот раз слёзы не текут. Я представляю сестру: что она могла бы сказать, как поддержать. Верю, что именно она вытянула мой разум из той тёмной бездны. Её голос вытащил меня. Значит, я сделаю это ради неё!

Пробую опять.

И ещё.

И ещё разок.

Набиваю синяки на заднице и бёдрах, обдираю локоть, ломаю ногти.

А когда получается в первый раз самой забраться на коляску, едва сдерживаю крик радости. Это ни с чем не сравнимое чувство – я смогла! И затем повторяю свой подвиг: с кресла-каталки на пол, затем обратно, оттуда – на кровать, а с кровати опять в кресло. В итоге, измученная, но полностью удовлетворённая собой, ложусь на невообразимо мягкую подушку. И засыпаю с улыбкой, впервые за долгое время без кошмаров.

А утром, когда причитающая старушка-медсестра протирает раненый локоть раствором, продолжаю улыбаться.

– Господи, где же ты так, милая моя, умудрилась, а?

– Коляску опробовала.

– А, так ты училась заново сидеть, как малыш? – Она улыбается с добротой и ехидством.

– Нет, я научилась сидеть, как взрослая, – гордо отвечаю и тут же вскрикиваю от боли в локте.

***