Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

Он говорил ровным, трезвым тоном, но слова поначалу показались ей бессмыслицей. Какой еще вид? Потом она оглядела себя – мятую форму, которую не снимала с самого выхода из порта, грязь в складках ладоней. Она не мылась. Говорила себе, будто из-за запрета покидать каюту, а на самом деле не видела смысла. Разбитого вдребезги не склеишь, оттирая рожу, так что не стоит и стараться.

Она приказала себе выпрямить спину и медленно повернулась лицом к Джонону лем Джонону.

Ей снова подумалось, что он выглядит не столько адмиралом, сколько актером, много дней репетировавшим его роль: блестящие пуговицы, золотое шитье, тщательно вычищенный мундир, короткая стрижка, квадратный подбородок, блеск белых зубов. Только презрительная усмешка казалась не на месте.

– Прошу прощения, адмирал, – сказал она. – Я упражнялась…

Она запнулась. Это прозвучало смешно.

– Упражнялись…

И ответ был холодным, бесстрастным, но от него тянуло презрением.

Моряки на палубе занимались своими делами, но Гвенна чувствовала на себе их взгляды. Под тяжестью этих взглядов ее тянуло съежиться.

– Я слышал, что кеттрал вдвое сильнее среднего мужчины, – раздался за спиной голос Киля.

– Я не кеттрал, – ответила она, – и не мужчина.

– Тем не менее мне любопытно, – сказал историк.

Она машинально покачала головой. Однако Джонон взглянул на нее внимательней.

– Полезно было бы, – задумчиво протянул он, – раз и навсегда покончить с небылицами о непобедимости кеттрал.

– Кеттрал можно победить.

– Знаю, – ответил он, – но на этом корабле все росли на сказках о неодолимых воинах империи. Для них было бы поучительно узреть правду.

Поразмыслив, адмирал обернулся к молодому голому по пояс моряку, сворачивавшему канат в нескольких шагах от него и старательно прятавшему глаза.

– Рабан, – подозвал адмирал, – поди сюда.

Моряк, бросив канат, встал навытяжку.

Он был тощ как жердь, но под кожей просматривались жгуты мускулов, худые руки распирала внутренняя сила, на спине мышцы треугольником сходились к тонкой талии. Если бывают люди, уродившиеся, чтобы карабкаться по вантам, Рабан был из таких.

– Как насчет состязания, Рабан? – предложил адмирал.

Тот заморгал.

– Как скажете, капитан. – Моряк неуклюже поклонился.

– Наперегонки. – Джонон указал на мачту у себя за спиной. – До топа. Ты против… – Он кивнул на Гвенну. – …Как бы она теперь ни называлась.

Никто на юте больше не притворялся, будто занят работой. Почти все смотрели на своего капитана; на Гвенну косились будто бы невзначай. Даже на средней палубе заметили суету на корме и оторвались от дела, присматриваясь.

– Ни к чему… – возразила Гвенна.

Джонон взмахом руки заставил ее замолчать.

– Вы с Рабаном наперегонки поднимаетесь на мачту. Если победит он, я удваиваю ему жалованье на время плавания.

Глаза у Рабана стали как тарелки. Адмирал сулил ему богатство за один подъем.

– Если побеждаете вы, Гвенна Шарп, весь корабль в вашем распоряжении.

Не нужен ей был весь корабль. Ей и на палубу-то, под обстрел взглядов, неохота было выходить, но адмирала ее желания явно не волновали. Он улыбался ей, и пахло от него сейчас чистым самодовольством.

Моряк, бросив на нее опасливый взгляд, снова повернулся к Джонону:

– Какие правила, капитан?

– Никаких, – покачал головой адмирал.

«Прямо как в жизни», – мельком подумалось Гвенне.

Восходящее солнце блестело на шитье адмиральского мундира.

– Начали, – скомандовал тот.

Рабан метнулся к протянутым от палубы вантам и повис на них, когда Гвенна еще и шагу не сделала. На несколько ударов сердца она попросту замерла. Она казалась себе тяжелой и потухшей, неготовой. Гонка по такелажу ничего не изменит. Не заставит ни Джонона, ни остальных ее уважать. И не вернет уважения к себе. И тут до нее долетел снизу обрывок разговора, всего несколько слов: «Хорошенькая сучка, но какой из нее, дери ее конь, солдат…» – и хоть на несколько мгновений она снова стала бойцом из исторических хроник.

Гвенна повисла под вантами, перебирая выбленки руками и не давая труда ногам найти опору. Естественно, так труднее, зато быстрее, и на первую рею она выбралась, когда Рабана еще можно было достать рукой. Он взглянул вниз, остолбенел, увидев, как она выбирается на перекладину, и азартней прежнего рванул вверх.

Палуба «Зари» взорвалась хором подначек и победных криков. Ей вспомнилась арена на Островах, куда под конец дня кеттрал сходились полюбоваться, как кадеты в кровь избивают друг друга. Гвенна тогда научилась не замечать шума, сосредотачиваться на противнике, и теперь, поднимаясь, чувствовала, как звук проваливается вниз, словно стоило задвигаться побыстрее, взобраться повыше, и она вырвется из его волны. Плечи и предплечья загорелись. Она подтягивалась на верхние снасти, и палуба уходила вниз, корабль сжимался, океан все шире раскидывался во все стороны.

На полпути к третьей рее, пожалуй в пяти шагах от топа мачты, она поравнялась со ступнями Рабана. Моряк почувствовал ее приближение, ухватился покрепче и лягнул пяткой. Удар пришелся по голове вскользь, не оглушил и не сбил вниз, но Рабан только разошелся. Он снова и снова колотил цеплявшуюся за снасти соперницу ногой. Мишень у него была маловата – он большей частью попадал по ушам или по плечам, – но с нескольких попыток нацелился прямо в лицо. Хрустнул нос, кровь хлынула на губы, потом пришла боль.

Что-то у нее внутри сорвалось от этой боли.

При следующем ударе она подтянулась и ухватила Рабана за лодыжку. Это следовало бы сделать раньше, да голова плохо работала. Моряк дернулся, вырываясь, но Гвенна держала крепко. Одной рукой достав до его бедра, а другой вцепившись в ванты, она потянулась, ухватилась за его веревочный пояс, повернулась к нему спиной, вслепую нашарила пояс другой рукой, свесив ноги в пустоту.

Рабан сдавленно простонал. Тугой пояс, вместо того чтобы съехать вниз, врезался ему в живот. К тому же он теперь держал на усталых руках двойной вес – свой и ее. Повисшая на нем Гвенна взглянула вниз. На такой высоте каждый крен корабля выносил их за борт. Упади сейчас – долго будешь лететь в серо-голубую зыбь. При таком падении можно выжить, если повезет. Она не чувствовала себя особенно везучей.

– Не могу!.. – выдохнул Рабан.

Договорить у него не хватило дыхания. Гвенна чувствовала, как он сползает вниз, как паника испаряет его гордость и решимость.

Ухватившись крепче прежнего, она вскинула ноги, качнулась и повисла вниз головой. Сгибом колена обхватила моряка за горло, замкнула треугольник другой ногой и надавила. Рабан дергался, цеплялся за нее, но она оттолкнулась подальше. На миг, перехватываясь с пояса на снасти, повисла на одних зацепленных за его шею ногах. Потом рука поймала выбленку, и делу конец. Он уже задыхался, обвисал на веревках. Теперь можно было отпустить – он бы свалился, может быть, сломал бы себе спину о нижнюю рею и рухнул в воду. Или можно было удерживать захват, пока он не сорвется, и сломать ему шею.

Оба способа хороши.

Палуба под ней взревела в один голос.

Возможно, паруса и снасти мешали разглядеть, что происходит, но все видели: двое сцепились, превратив гонку в борьбу за жизнь. Только они не знали, что борьба уже окончена. Гвенна улыбнулась, почуяв запах мочи и паники. Вдруг это сочетание запахов напомнило ей возвращение из Домбанга в карцере «Льва Аннура», и жажда победы сошла с нее, содранная отвращением. Подтянувшись вверх, она снова поймала Рабана за пояс и расцепила ноги. Лишившись опоры на его шею, ноги повисли. Потом сорвался Рабан. Его вес потянул Гвенну внизу, чуть не вывернув плечевой сустав. Она поморщилась, повиснув на одной руке и удерживая другой обмякшего парня. Все будто замерло: наклонивший мачты над океаном корабль, болтающаяся на выбленке Гвенна, оттягивающий ей руку соперник. А потом мир снова пришел в движение, мачта выпрямилась, качнув Гвенну с моряком к вантам. Она укрепилась ногами и встряхнула парня.

– Очнись.