Убежище

Наконец Фейт шевельнулась и уселась поудобнее на сиденье.

– Нет, – ответила она.

Хоуп облегченно вздохнула. «Не волнуйся. С каждым днем, с каждой неделей будет становиться легче, – хотелось сказать ей. – Я тоже через это прошла». Но сейчас было неподходящее время обсуждать будущее. Лучше завтра с утра. Сестра наверняка очень устала. И если чувствует то же, что чувствовала Хоуп, когда сбежала, то она в таких растрепанных чувствах, что вообще мало что понимает.

Через несколько миль Фейт стало клонить в сон. Когда ее дыхание стало ровным, Хоуп тоже немного расслабилась. Положение, в котором оказалась Фейт, сильно напоминало то, в котором она сама оказалась одиннадцать лет назад. Но Хоуп дала обещание себе, что история ее сестры кончится по-другому. Фейт не придется отдавать своего ребенка. Ей не придется испытать боль, которую Хоуп чувствовала всякий раз, когда думала о малыше, которому дала жизнь, но которого ни разу не держала на руках. Ей не придется думать, правильное ли решение она приняла, отказавшись от ребенка, которого любила всем сердцем.

Фейт, правда, придется лгать об отце своего ребенка.

На ум Хоуп тут же пришли слова, брошенные Эрвином в парке. Она поежилась.

«Думаешь, кто-то, кроме меня, воспылает желанием к женщине, которая носит ребенка собственного дяди?… Тебя будут считать ненормальной… От тебя и твоего ребенка будут шарахаться…»

Вот подонок. Это из-за него она перестала быть нормальной. Хоуп не сомневалась, что, пока Фейт пересиливала отвращение и подчинялась ему, считая, что не может противиться закону Божьему, Эрвин наслаждался этим извращением, с одобрения церкви занимаясь сексом с собственной племянницей.

Справа показалось шоссе номер 14. Хоуп свернула на него, потом выехала на федеральную трассу номер 15 и по ней направилась к городку Сент-Джордж. Она снова ехала с превышением скорости, но была слишком поглощена своими мыслями, чтобы обратить на это внимание. Конечно, ни для ребенка, ни для самой Фейт в ее родственных узах с Эрвином не было ничего хорошего. Но у всех есть секреты. Хоуп удалось утаить свое прошлое почти ото всех. Если не считать тех, кто ее знал в «Доме рождений», – Лидии Кейн, Паркера Рейнольдса и других служащих.

Кого волнует еще один скелет, если в шкафу их уже штабеля?

* * *

Часа через полтора бушующий в Хоуп адреналин стал уходить, и глаза у нее защипало от усталости. Когда она наконец свернула на свою тихую улочку с маленькими кирпичными домами, ей до смерти хотелось залезть в постель и хотя бы на несколько часов забыться глубоким сном. И уже потом попытаться помочь сестре посмотреть в лицо своему будущему. Хоуп обычно сторонилась других ради повышения своей работоспособности – и до определенной степени была хамелеоном. Она подстраивалась. Она плыла по течению. Она скрывала ту часть себя, которая испытывала боль. Но помощь Фейт означала, что ей придется вступать в эмоциональные связи, и это пугало ее больше, чем все остальное. Что, если Фейт не сможет преодолеть вбитые в нее учения святых братьев? Что, если она сдастся и вернется в общину? Что, если Фейт цепляется за прошлое так сильно, что и самой Хоуп придется посмотреть ему в лицо?

Хоуп не хотелось снова вникать в это, не хотелось думать о Супериоре и своей жизни там. Это только оживляло ее давние страдания. Воспоминания о Боннере и так порой ее одолевали. В ее сознании он был неразрывно связан с ребенком…

Она нажала на кнопку, открывающую гараж, и подождала, пока поднимутся двери. Значит, мужчина, которого она любила, женился на ее сестре? На самом деле это мало что меняло. Лишь создавало хаос в чувствах Хоуп, давно забытое ощущение. Но было и что-то еще… Что-то напоминающее… зависть?

«Это не зависть», – сказала она себе. Как можно завидовать Черити, если она выглядела такой бледной и усталой? Да, она родила Боннеру детей, но зато Хоуп сама управляла своей жизнью, а это дорогого стоит. Но предательство отца ее ранило. Она умоляла его разрешить ей выйти за этого мужчину, а он ей не позволил, зато разрешил выйти за него Черити. Это красноречивее всяких слов рассказывало правду о Джеде и его отношении к своему девятому ребенку. Если бы он тогда дал им с Боннером свое благословение, они бы уже давно были женаты. Она бы осталась в Супериоре и растила ребенка в собственной семье.

Но тогда она бы осталась прихожанкой Предвечной апостольской церкви. «Что не было бы уж так прекрасно», – подумала она. Боннер утверждал, что не станет брать в свою постель другую женщину. Никогда. Но, как оказалось, он не был настолько силен, чтобы соответствовать своим же обещаниям, – он не уехал с ней из Супериора. А потом взял себе еще трех жен!

Возможно, отец с Боннером даже оказали ей определенную услугу. Хоуп знала, что не смогла бы смотреть, как Боннер снова и снова женится, не смогла бы принимать других жен в доме и в постели своего мужа. По этой причине она вышла из лона церкви и уехала из Супериора. Она стала жить нормальной жизнью, которая была гораздо более многообещающей, чем та жизнь, которую она оставила. А теперь у нее еще была Фейт.

Хоуп въехала в гараж и заглушила двигатель. Потом посмотрела на спящую сестру и стала вспоминать, как читала ей Библию и заплетала волосы. Как они лежали в одной постели в канун Рождества, потому что Фейт была слишком возбуждена наступающим праздником и не могла заснуть. Рождественских подарков они получали немного – по словам отца, они только отвлекали от истинной сути праздника. Но их все равно переполняло предвкушение, даже если единственными подарками были их маленькие подарки друг другу.

В последнее проведенное дома Рождество Хоуп глажкой заработала немного денег и смогла подарить Фейт очень красивую Барби. Младшая сестренка увидела куклу на витрине и долго восхищалась. Отец тут же осудил подарок, назвав его слишком фривольным и дорогим. Но когда Фейт сорвала обертку, Хоуп поняла по ее радостному личику, что деньги не были потрачены впустую. Той же ночью она нашла у себя на подушке самое большое сокровище Фейт – ежедневник в пластиковой обложке, который закрывался на миниатюрный замочек. Использованные страницы были вырваны и заменены неровно вырезанными пустыми бумажками. Короткая записка, написанная детскими каракулями, извещала, что Фейт хочет, чтобы Хоуп взяла ежедневник себе.

И вот они снова вместе. Одиннадцать лет спустя. У Хоуп застрял ком в горле. Может, другие и не обращали на Фейт внимания, но у Хоуп она всегда была в любимицах. Она была чувствительней остальных и всегда успокаивала Хоуп.

– Фейт, мы дома, – сказала она и осторожно тронула сестру за плечо.

Фейт моргнула и села.

– Я должна была составить тебе компанию вместо того, чтобы спать. Мне жаль, Хоуп.

– Не надо ни о чем жалеть. Для малыша как раз хорошо, что ты заснула.

Взгляд Фейт обежал гараж, и она изумилась:

– Это твой дом?

– Нет, только гараж. И он мне не принадлежит. Я его арендую.

Фейт выбралась из машины и без единого слова прошла за Хоуп к передней части дома. Она чуть не наступила на Оскара, большого серого кота. Тот взвизгнул и убежал прятаться.

– Что это было? – спросила Фейт, когда тот пролез сквозь изгородь, которая отделяла дом его хозяина от дома Хоуп, и стал смотреть на них оттуда, с безопасного расстояния.

– Это – Оскар, – сказала Хоуп.

– Твой кот?

– Кот моего соседа, но мне кажется, он пытается поселиться у меня. Он постоянно ко мне приходит.

– Ты его кормишь?

– Иногда. Мистер Парис не возражает. Мы вроде как делим его между собой. Оскар обычно никого к себе не подпускает, за исключением мистера Париса, так что это особого значения не имеет. Оскар обычно сам по себе бегает.

«Каков кот, такова и хозяйка», – добавила про себя Хоуп.

Фейт нагнулась и вытянула руку, пытаясь подозвать к себе кота, но тот все еще был выведен из равновесия тем, что на него едва не наступили. Раздраженно помахивая хвостом, Оскар не двигался с места.

Хоуп отперла замок и распахнула входную дверь.

– Он не очень дружелюбен, но его независимость меня восхищает.

– Я люблю кошек. – Фейт заглянула внутрь дома. – Ты живешь одна?

– Сначала у меня были жильцы, но с тех пор, как я стала зарабатывать достаточно, чтобы самой платить арендную плату, я живу одна, – сказала Хоуп, придерживая дверь.

Фейт никак не решалась переступить порог, поглядывая на Оскара так, словно ей хотелось вместе с ним укрыться за изгородью. По-видимому, во многом импульсивное решение поселиться у Хоуп сейчас превращалось для нее в окончательное.

– Значит, ты так и не вышла замуж и не… ничего такого?

– Нет. Никаких мужей, никаких любовников, никаких бойфрендов.

Фейт наконец шагнула в гостиную.

– И ты ни с кем не встречаешься?

Хоуп подумала о Джефе, сыне соседа с ее улицы, о докторах, санитарах и других работниках больницы, которые предлагали ей пойти на свидание. Она знала, что о ней говорят и что ее холодность принимают как вызов. Но пока никто так и не пробудил в ней интерес. Ей хотелось обрести мужа и семью, но в тот момент, когда все подходило к обязательствам, она начинала ужасно паниковать и прерывала отношения.

– На самом деле нет, – сказала она.

– Но ты же такая симпатичная. Хоуп захихикала.

– Полагаю, я немного пресытилась, – сказала она, подталкивая сестру проходить дальше в дом.

В доме пахло свежими цветами, которые Хоуп обычно срезала в саду позади дома и ставила на кухонный стол в маленькое оловянное ведерко. Ей нравился контраст хрупкого и упругого, старого и нового, грубого и утонченного.