Элантрис

– Они продолжаются, ваша светлость, по всему Арелону.

– Почему ты их так ненавидишь, артет?

Дилаф не ожидал вопроса и какое-то время молчал.

– Они есть скверна, ваша светлость.

– И?

– Они лгали нам. Обещали вечность, но не смогли удержать в руках собственной божественности. Столетиями мы прислушивались к их советам, а в результате получили кучку беспомощных, мерзких калек.

– Ты ненавидишь их, потому что разочаровался, – понял Хратен.

– Не я, здешние люди разочаровались. Я следовал путям Дерети задолго до реода.

Джьерн нахмурился:

– Значит, ты убежден, что, кроме проклятия Джаддета, в элантрийцах нет ничего необычного?

– Да, ваша светлость. Как я говорил, элантрийцы поддерживали свою власть сказками и ложью.

Хратен покачал головой и начал снимать доспехи. Дилаф двинулся было помочь, но верховный жрец отмахнулся от артета.

– Как ты тогда объяснишь внезапное превращение обычных людей в элантрийцев?

Дилаф не знал, что ответить.

– Ненависть затмевает способность разглядеть правду, артет. – Хратен повесил нагрудник на стену за столом и растянул губы в удовлетворенной улыбке. Его только что осенила идея, и первая часть плана обрела плоть. – Ты считаешь, что если могущество пришло не от Джаддета, то никакой силы и быть не может.

Лицо арелонца побелело.

– Вы говорите…

– Это не ересь, артет. Вспомни уложения Дерети. Помимо нашего бога, существуют и другие силы.

– Свракиссы, – тихо произнес Дилаф.

– Да.

Свракиссы – души людей, ненавидевших Джаддета, преследователей святой веры. Шу-дерет утверждала, что нет ничего более пропитанного злобой, чем душа, которая отказалась от своего шанса на спасение.

– Вы считаете, что элантрийцы – это свракиссы? – в ужасе переспросил Дилаф.

– Существует известная истина, что свракиссы могут управлять телами, в которых скопилось достаточно зла. – Хратен начал расстегивать наколенники. – Неужели так трудно допустить, что все это время они управляли телами элантрийцев и выдавали себя за божеств, совращая неискушенных в духовных путях простаков?

Глаза Дилафа загорелись новым светом, и Хратен заподозрил, что артет уже слышал подобное объяснение. Возможно, ему следовало обдумать зародившуюся идею более тщательно.

Прежде чем заговорить, артет внимательно оглядел верховного жреца:

– Ведь вы сами не верите в то, что говорите? – В его голосе звучал непривычный для обращения к хродену укор.

Хратен постарался ничем не выдать смятения:

– Не важно, во что я верю, артет. Такой вывод напрашивается сам собой; люди его подхватят. Сейчас они видят последние обломки былой аристократии, и зрелище вызывает у людей не отвращение, а жалость. Но демонов не любит никто. Если мы объявим элантрийцев порождениями зла, нас ждет успех. Твоя ненависть к ним похвальна. Но чтобы за тобой последовали остальные, нужна более веская причина, чем разочарование в былых богах.

– Да, ваша светлость.

– Мы – верующие, артет, и нам необходимы враги веры. Элантрийцы и есть наши свракиссы, независимо от того, заняли они души давно умерших людей или обитают в живых телах.

– Конечно, ваша светлость. Мы собираемся их уничтожить? – Лицо Дилафа отражало радостную надежду.

– В свое время. Пока что мы обратим их существование себе на пользу. Ты увидишь, что ненависть объединяет людей гораздо быстрее, чем приверженность общему делу.

Глава 7

Раоден ткнул пальцем в воздух. Из воздуха засочился свет. Кончик пальца оставлял за собой светящийся белесый след, как если бы принц рисовал краской на стене – только без стены и без краски.

Раоден осторожно двигал рукой, сдерживая дрожь. Он вычертил линию длиной в ладонь, слева направо, потом отступил немного вниз и наискосок и нарисовал еще одну такую же линию, завершив угол. Следующим движением он поставил в центре точку. Эти три символа – две линии и точка – служили началом для каждого эйона.

Принц протянул направо от точки полосу, которая пересекала вторую линию, с небольшим кругом на конце. У него получился эйон Эйш, древний знак света. Символ на мгновение засиял ярче, запульсировал жизнью, но тут же начал угасать, как испускающий последний дух человек. Почти сразу же эйон пропал, яркий свет начал меркнуть, потускнел и наконец исчез.

– У тебя получается гораздо лучше, чем у меня, сюл, – заметил Галладон. – У меня все время выходит или слишком длинная линия, или чересчур резкий наклон, и эйон гаснет, прежде чем я успеваю закончить.

– Они должны вести себя совсем не так, – пожаловался принц.

Темнокожий дьюл показал ему, как рисовать в воздухе, день назад, и Раоден тренировался почти непрерывно. Все эйоны, которые ему удавалось завершить, вели себя одинаково, исчезая без всякого видимого результата. Пока что знакомство с элантрийской магией не оправдывало ожиданий.

Больше всего принца удивляло, какой простой она оказалась. Он предполагал, что Эйон Дор, магия эйонов, потребует заклинаний или ритуалов. Десятилетие без Эйон Дор породило сотни слухов: некоторые (в основном дереитские жрецы) утверждали, что волшебство было обманом, в то время как другие (тоже дереитские жрецы) объявили магическое искусство языческим обрядом, предполагающим обращение к силам зла. На поверку оказалось, что никто, а уж тем более дереитские жрецы, понятия не имел об Эйон Дор. Все, кто умел к ней обращаться, пали жертвами реода.

Тем не менее Галладон утверждал, что Эйон Дор не требовала ничего, кроме верной руки и глубокого знания эйонов. Так как только элантрийцы могли рисовать светящиеся символы, пользоваться Эйон Дор никто, кроме них, не мог, и никому за пределами Элантриса не открывалась правда о ее простоте. Никаких заклинаний, никаких жертв и снадобий из недоступных ингредиентов – прошедшие шаод обретали способность творить Эйон Дор, стоило лишь выучить символы.

Только теперь магия не работала. Эйоны должны были что-то делать, а не просто мигать и гаснуть. У Раодена сохранились детские воспоминания об элантрийцах: летающие по воздуху люди, невообразимые демонстрации магической силы и милостивые исцеления. Однажды он сломал ногу, и, хотя отец яростно возражал, мать отвела его в Элантрис. Женщина с белоснежными волосами срастила ему кости одним мановением руки. Она начертала эйон, как только что пробовал принц, только ее символ испустил мощный заряд волшебства.

– Они должны как-то действовать, – вслух повторил Раоден.

– Когда-то они действовали, сюл, но это происходило до реода. То, что высосало из Элантриса жизнь, также погубило могущество Эйон Дор. Нам остается только рисовать в воздухе забавные картинки.

Принц кивнул, вычерчивая собственный эйон Рао. Четыре маленьких круга с большим квадратом посредине, соединенные линиями. Эйон повел себя, как и его собратья: свет начал нарастать, как будто готовясь к выбросу силы, только для того, чтобы со вздохом померкнуть.

– Обидно. Коло?

– Очень, – признал Раоден. Он придвинул стул и уселся. Они все еще находились в подземном кабинете дьюла. – Если честно, Галладон, стоило мне увидеть, как горит в воздухе первый эйон, я забыл обо всем: о грязи, унынии, даже о сбитом пальце.

Галладон улыбнулся:

– Если бы Эйон Дор действовала, элантрийцы все еще правили бы Арелоном, несмотря на реод.

– Я знаю. Я не понимаю – что произошло, что изменилось?