Путь королей

– А-а. Вы тоже ее ждете?

– Да.

– Я не причиню вам ужасных неудобств, если тоже здесь подожду?

У него был легкий гердазийский акцент.

– Разумеется, нет, ревнитель. – Она уважительно кивнула и поспешно собрала свои вещи, освобождая для него место.

– Светлость, я не могу занять ваш стул! Я принесу себе другой.

Она протестующе вскинула руку, но ревнитель уже вышел. Вернулся быстро, неся стул из другого алькова. Молодой человек был высоким, худощавым и – думая об этом, Шаллан ощутила легкую неловкость – довольно красивым. Ее отцу принадлежали только три ревнителя, и все пожилые. Они путешествовали по его землям, навещали деревни, проповедовали, помогая крестьянам достигать Вех в их Славе и Призвании. В ее коллекции имелись их портреты.

Ревнитель опустил стул и замешкался перед тем, как сесть, глядя на стол.

– Вот это да… – сказал он с удивлением.

На миг Шаллан решила, что он читает ее письмо, и почувствовала беспричинный приступ паники. Ревнитель, однако, разглядывал три рисунка, что лежали на краю стола, ожидая лакировки.

– Это ваше, светлость?

– Да, ревнитель, – сказала Шаллан, опустив глаза.

– Ну что же вы так официально! – воскликнул ревнитель, подавшись вперед и поправляя очки, чтобы лучше рассмотреть ее работу. – Прошу вас, я брат Кабзал или просто Кабзал. Честное слово, этого достаточно. А вы?

– Шаллан Давар.

– Светлость, клянусь золотыми ключами Веделедев! – Брат Кабзал выпрямился. – Это Ясна Холин научила вас так обращаться с карандашом?

– Нет, ревнитель, – ответила она, продолжая стоять.

– И опять этот официоз, – заметил он и улыбнулся. – Скажите, я такой страшный?

– Меня с детства учили уважать ревнителей.

– Что ж, сам я считаю, что уважение – нечто вроде навоза. Если его использовать по необходимости, все начнет буйно расти. Но если перестараться, будет просто сильно вонять.

Его глаза сверкнули.

Ей послышалось или ревнитель – слуга Всемогущего – только что говорил о навозе?!

– Ревнитель – представитель самого Всемогущего, – сказала Шаллан. – Продемонстрировать вам свое неуважение означало бы сделать то же самое по отношению к Всемогущему.

– Понятно. Значит, вы бы так себя повели, появись здесь сам Всемогущий? Столь же официально, с поклонами?

Она поколебалась.

– Вообще-то, нет.

– Хм, и как же тогда?

– Полагаю, я бы закричала от боли, – сказала Шаллан, не задумываясь. – Поскольку написано: слава Всемогущего такова, что любой, кто на него взглянет, тотчас же обратится в пепел.

Ревнитель в ответ на это рассмеялся:

– Несомненно, мудрые слова. Но прошу вас, сядьте.

Она с неохотой повиновалась.

– Вас все еще что-то беспокоит. – Он взял портрет Ясны. – Что я должен сделать, чтобы вы расслабились? Забраться на этот стол и станцевать джигу?

Она удивленно моргнула.

– Нет возражений? Что ж… – Брат Кабзал положил портрет и начал взбираться на стул.

– Нет, прошу вас! – Шаллан вскинула свободную руку.

– Вы уверены? – Он окинул стол оценивающим взглядом.

– Да, – ответила девушка, представляя себе, как ревнитель спотыкается, делает неверный шаг и, упав с балкона, камнем падает на пол в десятках футов внизу. – Честное слово, я больше не буду демонстрировать уважение!

Он тихонько захихикал, спрыгнул и сел. Потом наклонился к ней, словно заговорщик:

– Угроза джиги на столе работает почти всегда. Мне лишь раз пришлось ее сплясать, когда я проиграл пари с братом Ланином. Старший ревнитель нашего монастыря от ужаса чуть кверху килем не перевернулся.

Шаллан с трудом сдержала улыбку:

– Вы ревнитель, вам запрещено иметь собственность. Что же вы ставили?

– Две глубоких понюшки аромата зимней розы и тепло солнечного света на коже. – Он улыбнулся. – Иногда приходится как следует пофантазировать. После того как тебя на протяжении многих лет маринуют в монастыре, этому можно научиться. Итак, вы собирались объяснить мне, где обучились столь хорошо рисовать.

– Практика. Думаю, в конечном счете так учатся все.

– И опять мудрые речи. Я начинаю сомневаться, кто из нас ревнитель. Но вас, безусловно, кто-то обучал.

– Дандос Масловер.

– О, если кого и можно назвать истинным мастером карандаша, то как раз его. И все же… не то чтобы я сомневался в ваших словах, светлость, но я заинтригован: как мог Дандос обучать вас искусству рисунка, если – насколько я помню – он вот уже триста лет страдает весьма серьезным и неизлечимым недугом, именуемым смерть?

Шаллан покраснела:

– У моего отца была книга с его наставлениями.

– И вы научились этому, – сказал Кабзал, беря ее набросок Ясны, – по книге.

– Э-э-э… ну да.

Жрец перевел взгляд на рисунок: