Юми и укротитель кошмаров

Вряд ли.

Тут-то и кроется загвоздка, почему художники так важны, но отнюдь не незаменимы. Их работа необходима, но не срочна. Любой кошмар можно обезвредить, изловив его в течение первых десяти вылазок, и почти всегда так и случалось.

Художник успокаивал себя подобными мыслями. Это было весьма прагматично и входило в перечень необходимых навыков. Выровняв дыхание, он постарался вообразить, как будет выглядеть этот кошмар, какую форму он примет со временем. Считалось, что можно получить власть над кошмаром, если понять, на что он уже похож, и нарисовать правильно. С этим у художника было трудно. Точнее, он полагал результат не стоящим труда.

Поэтому Художник вообразил бамбуковую рощицу и принялся за дело. Длинные членистые руки напоминали бамбук.

Он нарисовал множество бамбуковых стеблей. Можно сказать, что Художник изображал каждый сегмент с научной точностью – сначала небольшой боковой штрих, затем длинная линия. Кисть на миг задерживается на холсте, чтобы оставить пятно-перегородку. Каждый сегмент можно нарисовать, не отрывая ее от холста.

Это был весьма простой и действенный способ, что в последнее время Художник считал очень важным. Рисуя, он не выпускал из сознания центральный яркий образ.

Как обычно, столь целенаправленные мысли привлекли внимание кошмара. Он замер, а затем снова вытащил голову из стены и повернулся к Художнику, сочась своей собственной тушью.

Тварь направилась к Художнику, передвигаясь на руках, которые прямо на глазах обретали форму узловатых стеблей.

Художник не останавливался. Штрих. Линия. Листья он рисовал быстрыми мазками, делая их темнее, чем стебли. По мере приближения кошмара на его руках появлялись похожие наросты. Когда Художник изобразил под бамбуком кадку, сущность резко скукожилась.

Рисунок завладел вниманием кошмара. Зачаровал его. К тому моменту, когда тварь достигнет Художника, превращение уже закончится.

В последнее время Художник не погружался в живопись с головой. Твердил себе, что это всего лишь работа. И выполнял ее на совесть. Когда рисунок был закончен, кошмар даже стал звучать как бамбук. Стебли тихо постукивали друг о друга, аккомпанируя вездесущему жужжанию хионных линий.

Художник опустил кисть. На холсте осталось идеальное изображение бамбука. Тварь, скопировавшая его точь-в-точь, шелестела листьями по стенам. Затем, издав звук, похожий на вздох, кошмар рассеялся. Художник намеренно превратил его в нечто безобидное. Угодив в ловушку, тварь не смогла убежать в Пелену, чтобы восстановить силы. Она попросту испарилась, как вода на раскаленной сковородке.

Художник остался в переулке один. Он сложил инструменты, вернул холст в сумку, к трем неиспользованным. И продолжил обход.

Лицом к лицу с кошмаром

Глава 4

Гейзер начал извергаться, когда Юми проходила мимо – держась на безопасном расстоянии – к месту проведения ритуала.

Живописный фонтан вырвался из дыры посреди деревни. Кипящий столп, дар подземных духов, достигал высоты сорока футов. Эта вода была жизненно необходима: в Торио крайне редко шли дожди, а реки… Ну, попробуйте представить, что с потенциальными реками делала раскаленная земля. В стране, где жила Юми, вода не являлась редкостью, но она была сосредоточена в ограниченных областях, а потому пользовалась особым почетом.

Воздух вблизи гейзеров был влажным, он питал перелетные растения и прочие организмы. Над такими местами нередко собирались облака, даря столь нужную тень и изредка проливаясь дождем. Вода, не превратившаяся в пар, падала в огромные бронзовые корыта, расположенные шестью концентрическими кольцами вокруг гейзера. Корыта не касались земли, оставаясь прохладными, и вода из них текла по желобам к ближайшим домам. Всего домов было около шестидесяти, и возможность расшириться для деревни еще сохранялась, учитывая, сколько воды извергал гейзер.

Разумеется, дома строились в отдалении от гейзеров. Как бы ни были те необходимы, лучше держаться от них на безопасном расстоянии.

За городом раскинулись опаленные пустоши. Там, где почва была чересчур горячей даже для растений, образовались пустыни; деревянные сандалии воспламенялись после нескольких шагов по камням, и замешкавшиеся путники зачастую встречали свою гибель. В Торио путешествовать можно было только по ночам и только в парящих кибитках, влекомых летающими устройствами – творениями духов. Стоит ли говорить, что большинство людей предпочитали сидеть дома?

Громкий перестук капель по металлическим корытам заглушил прокатившийся по толпе шепот. Юми закончила омовения и молитвы, и теперь на нее можно было глазеть без зазрения совести, поэтому служанки сложили веера.

Юми шла опустив взгляд, соблюдая заученную походку. Йоки-хидзё полагалось скользить над землей подобно духу. Ее обрадовал шум гейзера; хоть девушка и не позволяла себе реагировать на восторженное перешептывание, временами оно все равно ошеломляло. Юми поспешила напомнить себе, что люди восхищаются не ею самой, а ее ремеслом. Об этом не следует забывать, чтобы не впасть в гордыню и не утратить сдержанности. И уж тем более не следует делать ничего непристойного, например улыбаться. Из уважения к собственному статусу.

Статус, конечно же, не замечал усилий Юми. Так часто бывает с вещами и явлениями, которые люди избирают объектами своего поклонения.

Она шла мимо домов, по большей части двухуровневых: нижние этажи построены на земле ради естественного подогрева, а верхние – на сваях, чтобы воздушная прокладка обеспечивала прохладу. Вообразите две большие кадки для растений, поставленные друг над дружкой: одна на земле, другая в четырех футах над землей. К большинству домов цепями были прикованы парящие в воздушных потоках деревья, от широких паутинообразных корней до макушки достигавшие восьми футов.

Растения полегче висели в небе сами по себе, отбрасывая причудливые тени. В дневное время низколетящие растения можно было обнаружить только в садах, где почва прохладнее, и в тех местах, где люди специально позаботились, чтобы деревья не унесло.

(Да, благодаря одним лишь воздушным потокам полететь не удастся. Даже в Торио деревья весьма тяжелы, поэтому им потребовалось адаптироваться к местным условиям, чтобы парить. Но я сейчас не стану заострять на этом внимание.)

Кимомаккин, или ритуальное место, как я стану называть его в дальнейшем, находился на другом конце деревни. Обычно в деревне было только одно такое место, чтобы духи не принялись завидовать друг другу. Вокруг парили редкие цветы, и когда Юми вошла, колебания воздуха закружили их в хороводе. Цветы сразу взмыли ввысь. Ритуальное место представляло собой участок особо горячего камня, пусть и не раскаленного, как в пустошах.

(Если вы бывали на песчаных пляжах Решийских островов в ясные и знойные летние дни, то вам есть с чем сравнить. Камни в ритуальном месте были столь же горячими, как решийский песок в особо солнечный день. Ходить по ним больно, но не смертельно.)

В Торио жара была священна. Жители деревни собрались за оградой, шаркая деревянными сандалиями по камням. Родители подсаживали детей на плечи. Трое местных духокнижников расселись на высоких табуретах и затянули песни, к которым, насколько я могу судить, духи были безразличны. (Я все равно положительно оцениваю эту деятельность. Чем больше артистов имеют средства к существованию, тем лучше. Не то чтобы у нас не было других способов заработка, просто нам, знаете ли, нужно заниматься чем-нибудь продуктивным, чтобы не задаваться вопросом: «А почему, так-растак, люди поклоняются кому угодно, только не мне?»)

Все, включая Лиюнь, терпеливо ждали за низкой изгородью. Ритмичные песни звучали под аккомпанемент барабанов, где-то на заднем плане подыгрывала флейта. Эти звуки нарастали по мере того, как затихал, истрачивая свои силы, гейзер.

Внутри ритуального места находилась Юми.

И духи, обитавшие под землей.

И полным-полно камней.

Жители несколько месяцев сносили их в деревню, тщательно отбирая те, что имели наиболее интересную форму. Если у вас скучный досуг, а занятия, навязанные родителями, кажутся невероятно тупыми, представьте, как весело проводить целые дни за оценкой формы камней.

Юми надела наколенники и опустилась на землю посреди камней, расправив юбки, которые тотчас зашелестели в воздушных потоках. Вообще-то, касаться земли голыми ногами – плохая идея. Здесь же преклонение колен было глубоко духовным, почти интимным жестом. В теплых местах собирались духи. Точнее, наоборот: тепло было признаком того, что духи рядом.

Пока они оставались невидимы. Их требовалось призвать, но по команде абы кого они, разумеется, не появлялись. Нужен был кто-нибудь вроде Юми. Девушка, повелевающая духами. Методов призыва существовало великое множество, но каждому заклинателю обязательно требовалось одно: творчество. Большинство разумных инвестированных сущностей, будь то феи, сеоны или духи, так или иначе откликались на этот основополагающий аспект человеческой природы.

Что-то из ничего. Созидание.

Прекрасное из грубого. Искусство.

Порядок из хаоса. Организация.

Или, как в данном случае, все три сразу. Каждая йоки-хидзё обучалась древнему могущественному искусству. Тщательно продуманному, удивительному мастерству, требующему полного взаимодействия тела и разума. Трансформации геологической среды в микромасштабе, для которой было необходимо четкое понимание гравитационного равновесия.

Короче говоря, они складывали камни.

Юми взяла один, причудливой вытянутой формы, аккуратно поставила на ребро и убрала руки. Казалось, эта длинная и плоская штуковина неминуемо упадет. Толпа ахнула, хотя ей не демонстрировали ничего колдовского или мистического. Для этого искусства требовались чутье и много-много тренировок. Юми положила второй камень на первый, а сверху – еще два, прислонив друг к другу самым невероятным образом. Непохожие камни – один отклонен вправо, а другой рискованно накренился на левом краю – сохранили свое положение в пространстве, когда девушка отпустила их.

Юми расставляла камни с подчеркнутой почтительностью. Она словно баюкала их в ладонях, успокаивала, как мать успокаивает дитя. Затем убирала руки, оставляя камни застывшими, казалось, на волосок от падения. Никакого волшебства. Но процесс выглядел волшебно.

Толпа жадно взирала. Если вы сочтете происходящее странным, спорить не буду. Оно действительно несколько необычно. И дело не только в мастерстве балансировки, но и в том, что народ Юми в принципе относился к творениям йоки-хидзе как к величайшим произведениям искусства.

Впрочем, в любом искусстве нет ничего ценного от природы. Я не жалуюсь и не делаю открытий. Этим-то и дорого искусство: люди сами вольны решать, что прекрасно, а что нет. А решить, например, что съедобно, а что нет, мы не можем. (Да, исключения есть. Не придирайтесь. Вот мы посмеемся, когда эти мраморные шарики выйдут у вас с другого конца.) Искусство же целиком и полностью субъективно.

Если соотечественники Юми решили, что сложение камней – более высокое искусство, нежели живопись или скульптура… что ж, я нахожу в этом особое очарование.

Духи тоже с этим согласны.

В тот день Юми создала спираль, воспользовавшись в качестве неупорядоченной структуры художественной прогрессивной последовательностью. Вам она может быть известна под другим названием[3 - Речь идет о числах Фибоначчи. – Прим. ред.]. Один, один, два, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один, тридцать четыре. Затем обратно. Конструкции из двадцати или тридцати камней, безусловно, впечатляли, как и то, что Юми вообще удалось построить их так умело. Но она могла придать особое изящество и комбинациям из пяти и даже из трех камней. На крайне неоднородных мелких камнях опасно балансировали большие. Камни длиной с предплечье Юми стояли на своих узких концах.

Выслушав мое математическое описание и узнав о применении художественной последовательности, вы можете предположить, что процесс был крайне методичным, расчетливым. Но на самом деле в нем было куда больше импровизации, чем инженерных уловок. Складывая камни, Юми покачивалась в такт барабанам. Она закрывала глаза и крутила головой, на ощупь чувствуя, как камни трутся друг о друга. Оценивала их вес и угол наклона.

Юми не хотелось попросту выполнить работу. Ей не хотелось потешить восхищенно шепчущуюся толпу. Ей хотелось быть достойной. Почувствовать духов и понять, чего им от нее нужно.